Аркадий Вайнер - Эра милосердия
Я почувствовал, как волна холодной, просто-таки леденящей злобы подкатилась у меня к горлу: я вспомнил Шурку Баранову, катающуюся по полу на кухне, а потом сразу же — Варю, огромные ее нежные глаза — этот мерзавец своими словами пачкал их, оскорблял, даже не подозревая об их существовании. И нечаянно для самого себя я крикнул:
— Ну-ну, вы потише тут насчет женщин распространяйтесь! Привыкли с продажными…
Фокс перебил меня:
— Да что вы, товарищ Шарапов, я далек от обобщений! Разумеется, я говорю о своих знакомых…
— Давайте-ка лучше к делу. Что там с вашими миллионами?
— А ничего, — спокойно сказал Фокс. — Нет никаких миллионов. Фикция. К предыдущему вкладу в сто рублей я приписал следующую строчку. Проверьте — и узнаете, что, к великому моему сожалению, в сберкассе числятся только сто рублей… — И он широко развел руками, извиняясь вроде за свое легкомыслие.
А я ему поверил. Сразу поверил, даже проверять не стал, потому что все мне стало ясно, все его действия паскудные. И сам он сделался мне неинтересным и противным, как будто я ненароком мышь раздавил. Но арестованного не бросишь, как надоевшего попутчика в купе, и я ему сказал, чуть ли не зевая — мне в самом деле вдруг очень сильно захотелось спать:
— Ты не только снабженец и картежник, Фокс. Ты бандит и убийца. Ты убил Ларису Груздеву, сторожа в магазине на Трифоновской и еще за тобой достаточно всякого водится. За все это ты ответишь. Дай только срок, приедет следователь прокуратуры товарищ Панков, он это дело ведет, и будешь ты мертвее всех своих покойников, понял? Он все оформит, будь спок…
В лице немножко изменился Фокс, но так, самую малость, уставился в окно, сказал без всякого волнения:
— Во-он чего! Клепальщики вы известные, зайцу волчий хвост пришьете, не то что человеку дело…
Я опять разозлился:
— Ты на моих товарищей суп не лей, они из-за таких, как ты, сволочей, под пули идут… И на окно глазеть нечего, оно не на улицу, а во двор выходит, прямо в собачий питомник. Рискнешь?
Он помотал головой, сказал с укоризной:
— Не думал я, что в МУРе так с людьми обращаются… Ведь это все, что вы наговорили, доказать надо.
— Докажем, не бойтесь, все докажем. И про Ларису, и про «Черную кошку» вашу пресловутую…
— Да не знаю я никакой Ларисы, что вы на самом деле? — с подковыркой сказал Фокс, и я сообразил, что ему ужасно интересно хоть что-нибудь выведать. Ну ладно, сволочуга, ну, пожалуйста, я тебе сейчас подброшу. И я сказал:
— На самом деле мы вот что. Ну, например… Познакомились вы через Соболевскую Иру — она вас еще опознает, погодите, — с Ларисой Груздевой, охомутали ее — это вы умеете. Ввели в заблуждение: любовь на всю жизнь и все такое прочее. Уговорили в Крым переезжать, дом купить и так далее, тем более что двести шестьдесят тысяч на книжке уже есть, на все хватит: и на обзаведение, и на собственный лимузин марки «хорьх». Плюс друг в драмтеатре. С работы ее сняли, чемоданы велели уложить, деньги, горбом накопленные, с книжки снять…
Зазвонил телефон. Пасюк привез Галину Желтовскую, новую жену Груздева. Я ему сказал:
— Пусть она там посидит, а для нас подбери двух подставных и понятых — будем опознанием заниматься…
Фокс поинтересовался:
— Это Соколовская, о которой вы говорили?
Как будто не знает, что Соболевская, а не Соколовская. Но я его опровергать не стал, а продолжил:
— …А потом устроили прощальный ужин с «кюрдамиром» да с шоколадом…
Фокс опять перебил меня:
— Минуточку! Я хочу сделать небольшое признание. Я действительно имел связь с Груздевой. Но, во-первых, не следует мужчине без нужды афишировать это, а во-вторых, знаете, влезать в историю с убийством как-то не хотелось…
Ага, это он сообразил, что коли привезли Соболевскую, то она его сейчас по всем швам опознает, и поторопился со своим «небольшим признанием».
— Ну и что? — спросил я.
— Никакого прощального ужина я не устраивал — вы это все придумали.
— На бутылке остался отпечаток вашего пальца — это уже установлено.
Он подумал немного, потом, пожав плечами, сказал:
— Это еще ничего не доказывает. Мы действительно пили с Ларисой вино… припоминаю, в самом деле «кюрдамир», но это было за неделю до несчастья! Тогда и палец мог остаться…
Я подошел к сейфу, отпер его и достал бутылку из-под «кюрдамира», ту самую, аккуратно взял ее, уперев горло и донышко между ладонями, подозвал Фокса:
— Смотрите на свет. Вот отпечаток безымянного пальца вашей левой руки. Тут и другие пальцы есть, но нечеткие…
— Угу, вижу, — охотно подтвердил Фокс.
— Значит, вы утверждаете, что оставили эти следы за неделю до убийства?
— Точно, числа 11–12 октября…
— Тогда внимательно посмотрите на оборотную сторону этикетки…
Я включил настольную лампу, поднес к ней бутылку. На просвет сквозь зеленое стекло отчетливо просматривался штамп: «18 окт. 1945». Не дожидаясь его новых выдумок, я сказал:
— Вы, конечно, можете сейчас «вспомнить», что пили «кюрдамир» не за неделю, а за день до убийства, но пора уже сообразить, что все эти враки ни к чему…
— А я и вспомнил… — начал с наглой улыбкой Фокс, но отворилась дверь и вошел Пасюк, ведя за собой двух рослых молодых людей.
— От ци хлопци будут подставные, — объяснил он. — Понятые в коридоре.
— Так пригласи их сюда…
Вошли понятые — две седенькие старушки, исключительно похожие друг на друга и, как выяснилось, родные сестры. Старушки дожидались в коридоре допроса как потерпевшие, по какому-то делу, там их и нашел Пасюк. Я разъяснил собравшимся цель и порядок опознания, потом предложил Фоксу занять место среди подставных — опознавать надо было из них троих.
Открылась дверь, и вошла Желтовская — испуганное милое лицо, мягкие ямочки на щеках. Она, видимо, не понимала, что происходит, и от этого волновалась еще больше — лицо было бледно, губы тряслись, глаза поминутно заволакивались слезами.
— Гражданка Желтовская, не волнуйтесь. Успокойтесь, — сказал я с досадой. — Сейчас вы осмотрите троих молодых людей. Не спешите, будьте внимательны. Если вы кого-нибудь из них узнаете, скажете нам. Предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вот эти люди. Посмотрите на них…
Опознаваемые сидели вдоль стены. Желтовская остановилась посреди кабинета, молча смотрела на них, и я даже забеспокоился: неужели не опознает? А потом понял, что она их просто не видит — глаза в слезах, взгляд отсутствующий.
— Желтовская, я еще раз прошу вас успокоиться, — сказал я как можно мягче. — Посмотрите на этих людей.
Она неожиданно как-то по-детски всхлипнула, кусая губы, удерживала рыдания. Потом вытерла платочком слезы и сказала:
— Вот этот… — И кивнула на Фокса.
— Как его имя, давно ли вы его знаете, при каких обстоятельствах познакомились?..
— Имени я не знаю, — почти шепотом сказала Желтовская. — Мы не знакомы. Этот парень — слесарь из жилконторы в Лосинке.
— Вы его часто видите? — «накинул» я.
— Да нет, я вообще его видела один раз — в тот злосчастный день, когда Илью… — И она снова расплакалась.
— А что произошло в тот день? — настырно выяснял я.
— Он пришел к нам проверить отопление…
— И вы вот так, сразу, его запомнили? — спросил я вроде с недоверием.
Она развела руками, ответила просто:
— Да.
— Что вы делали, пока он занимался отоплением?
— Я была на веранде, заканчивала автореферат… Потом он вышел из кухни, сказал, что все в порядке, и ушел. Вот и все, собственно…
Пасюк увел всех из кабинета, остался со мною один Фокс, но что-то не было у меня ни малейшего желания дальше разговаривать с ним. Да и он не проявлял инициативы — ждал, что скажу или сделаю. А я подумал немного и предложил:
— Рассказали бы вы, Фокс, все чистосердечно, как есть. Ведь за вас ни в чем не повинный человек в камере мается. Совесть-то надо иметь, хоть немножко?
На что Фокс сказал дерзко:
— Он не из-за меня мается. Вы же его посадили, не я…
Не мог я с ним спорить, ну, будто оторвалось что-то внутри. Но и на полслове не остановишься.
— Спорить не будем. Нам все про вас известно — вы активный участник банды. За вами убийство Груздевой…
В кабинет вошли Жеглов и Панков. И я очень обрадовался, что мне можно прекратить этот мучительный для меня допрос. Я поздоровался с Панковым:
— Сергей Ипатьевич, вот этот самый пресловутый Фокс. Вы с ним прямо сейчас займетесь?
Панков кивнул.
Не глядя на Фокса, не спеша снимал он в углу свои красно-черные броненосцы, подвешивал зонтик на гвозде, размеренными движениями протирал старомодные очки без оправы, с желтеньким шнурком, трубно сморкался в клетчатый платок, и ничего в его сутулой тщедушной фигуре и сером морщинистом лице не выдавало волнения или интереса: «Бандит и убийца ваш Фокс, за это ответит в точном соответствии с законом, стоит ли еще волноваться из-за всякой дряни?..»
