Зиновий Юрьев - Кукла в бидоне
— Да?
— Павла Антоновича, — нарочно пискляво, чтобы не узнала, попросил Алексей.
— Нет его.
«Так, значит, все-таки режиссер закусил удила, — подумал Алексей. — Неприятно, конечно, но такой случай предусмотрен. Все чисто. Привет из Узбекистана».
— Домой звонил, — объяснил он Игорю.
Тот встрепенулся и попытался улыбнуться, но улыбка была вымученной.
— Я тебя, Игорек, понимаю, — утешительно сказал Алексей, подошел к окну и посмотрел на здание Архитектурного института, что стояло перед домом Игоря. — Это пройдет. Первый раз, что ты хочешь… Это тебе не мещан Горького играть. Зато и плата повыше, а? Ты что думаешь купить-то3
«Дерьмо парень. Трусит, — подумал он. — Проследить за ним надо, заходить почаще пока что».
Глава 5
Голубев с отвращением посмотрел на горку окурков, переполнявших пепельницу, и поморщился.
— Сколько мы с тобой курим, Сережа, кошмар какой-то. Надо что-то делать, а то, я чувствую, у меня из ушей дым начинает идти. Давай попробуем ограничивать себя. Ну, скажем, по десять штук в день, а?
— И смотреть все время на часы? — усмехнулся Шубин. — Надо переходить на трубку, вот что. С ней возни больше- значит, меньше останется…
— …времени на работу.
— Ей-богу, я серьезно. Трубка — раз, кисет с табаком — два, прочищалка — три. И вообще по статистике трубка — наименее вредная штука. Не сравнить с сигаретами или папиросами. Ведь с сигаретами черт знает до чего доходишь. Я вот, когда мы с этими двумя беседовали, хотел закурить. Достал сигаретку, хочу взять ее в рот, а там уже другая дымится. Автоматизм.
— Трубка — это прекрасно. Но учти, что трубкой баловались наши коллеги — товарищ Холмс Шерлок и комиссар полиции товарищ Мегрэ из произведений Сименона. Так что с трубками во рту мы сами напрашиваемся на сравнение… Бросать надо.
— И работу эту тоже бросать надо. Вот устроюсь бакенщиком на глухую речушку. Тишина, волны плещут о берег суровый. А я, мудрый и с длинной седой бородой, сижу в лодке, думаю о смысле жизни и…
— …курю трубку.
— Циник ты, Боря, не даешь человеку в лодке посидеть…
— …покурить спокойно…
Шубин медленно снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и подтянул рукава белой рубашки.
— Бить будете, гражданин майор? — деловито спросил Голубев.
— Прозорлив, собака! — восхищенно сказал Шубин. — Что значит хорошая голова.
— А как же соцзаконность?
— Ради такого можно и нарушить разок. Суд меня поймет.
Шубин сделал выпад вперед, делая вид, что хочет провести один из приемов самбо, но Голубев ловко увернулся.
— Ай-ай-ай, вот вам нынешняя молодежь… — горестно покачал головой Шубин. — Я же его обучал самбо, и он же уворачивается. Нехорошо. Дай сигаретку, Боря.
— Пожалуйста, отравляйтесь на здоровье.
Они сидели молча, курили. Можно было дурачиться сколько угодно, можно было говорить обо всем на свете, но мысли были уже прочно заняты делом о бидоне, как они успели окрестить его. Этот процесс обдумывания, сопоставления, поисков логических неувязок, перебора вариантов шел автоматически, и остановить его теперь было уже невозможно. Дело уже въелось в них. И подобно тому, как писатель в работе над книгой не может не думать о ней, так и они не могли отключиться, даже если бы и хотели. Но они и не хотели отключаться. Это была их работа, их профессия, тяжелая и изматывающая, но дающая вместе с тем ощущение постоянного творчества, бросающая каждый раз всё новые и новые вызовы их проницательности, уму, настойчивости, знаниям. И тот, кого этот вызов не возбуждает, — тому в уголовном розыске делать нечего. И пусть бывают в жизни каждого оперативного работника моменты, когда, измочаленный и разочарованный, он в сотый раз поклянется себе немедленно бросить свое неблагодарное ремесло, он знает, что никогда этого не сделает, потому что любит его и не мыслит себе без него жизни.
Голубев посмотрел на часы:
— Уж полночь близится…
— Пошли, — решительно сказал Шубин и достал из шкафа пальто.
Дождь прошел, и над садом «Эрмитаж» висел яркий, словно надраенный «Пемоксолем», рог луны. Улица была пустынной, лишь парень и девушка стояли у тротуара и с надеждой поднимали руки при виде такси. Но те не останавливались — должно быть, торопились в парк — и исчезали, подмигнув зеленым глазком.
— Ну-с, капитан Голубев, — сказал Шубин, ежась на зябком октябрьском ветерке и с удовольствием вдыхая холодный, пахнущий поздней осенью воздух, — что мы имеем на сегодняшний день, точнее, ночь?
— Мы имеем двух узбеков, которых не имеем и которые скорее всего такие же узбеки, как мы с тобой кафры или бушмены. Почерк профессиональный. И место и время — под вечер — выбраны со знанием дела. Имеем алюминиевый бидон с двумя замочками, имеем двоих потерпевших и нераскрытое преступление.
— Поразительно, — пробормотал Шубин восхищенно, — какой могучий интеллект, какое умение охватить орлиным взором всю картину! Голубев, я снимаю перед вами шляпу.
— Спасибо, Шубин, но вы можете простудиться… Но серьезно, Сережа, кроме бидона, нет ни единой зацепки.
— Посмотрим правде в глаза, — задумчиво сказал Шубин. — Если ни Вяхирев, ни Польских не являются соучастниками преступления, тогда наши шансы практически равны нулю, помноженному на бесконечность, или, если угодно, корню квадратному из минус единицы. Режиссер, конечно, наводчиком быть не может. Он полегчал ровно на четыре тысячи рублей, причем, по-видимому, не врет, поскольку сам показал свою сберкнижку. Второй, Польских, потерял, если действительно потерял, ровно в пять раз меньше, причем утверждает, что взял деньги дома. Завтра мы это попытаемся проверить. Кроме того, место свидания определил Польских, а не Вяхирев.
— Но место вполне резонное, почти рядом с его магазином и недалеко от квартиры, — возразил Голубев.
— Это верно, — согласился Шубин. — Мало того, по-видимому, Вяхирев действительно просил его помочь достать дубленку и действительно Польских обещал ему это сделать. Смотри, как все естественно и натурально. Я бы сказал, продуманно.
— Если быть уверенным, что он соучастник.
— А я и не уверен. Я ведь не бегу к прокурору за ордером на арест. Я просто перебираю дебютные варианты.
— Но ведь они друзья как будто. Знакомы несколько лет…
— Звучит банально, но в иной дружбе столько замысловатой психологии, что покойник Фрейд развел бы руками. От одного вида этого Вяхирева молоко может скиснуть. И все же, видимо, дружба с ним льстила Польских. Режиссер, мир искусства, кино…
— Ты хочешь сказать, что теперь, когда Вяхирев уже не тот, кем был раньше, Польских мог…
— Черт его знает, что он мог, что не мог, — вздохнул Шубин. — Я знаю одно: или надо исходить из того, что Польских соучастник и наводчик, или мы с таким же успехом можем искать прошлогодний снег.
— Насчет снега это вы тонко заметили, товарищ майор, — вздохнул Голубев.
— Ладно, ты давай завтра с утра попробуй выяснить, действительно ли Польских приходил домой за деньгами. И разузнай насчет его знакомств, а я займусь магазином. Посмотрим к тому же, что там с отпечатками пальцев на бидоне.
— Есть, Сережа. Ну, я побежал, вон мой троллейбус. Спокойной ночи.
Голубев кинулся к стоявшему троллейбусу, вскочил на подножку и помахал рукой Шубину. Дверь со злобным шипением захлопнулась, машина разочарованно вздохнула, с места набрала скорость.
Они никогда не говорили о своих чувствах друг к другу и были бы, наверное, крайне смущены, если бы им пришлось это сделать. Но Шубин знал, что даже думать о Голубеве было ему как-то приятно, и уверенность, что завтра он снова увидит его длинное, худое лицо с маленькими, умными глазами, тоже была приятна. Они стали друзьями почти с первого дня знакомства, когда Голубев с обезоруживающим любопытством спросил:
«А правда, товарищ капитан (тогда Шубин еще был капитаном, а Голубев, пришедший в его группу, — старшим лейтенантом), что вы учились на физико-математическом?»
Странно, однако, складывается у человека судьба, — от скольких только случайностей она не зависит! На мгновение Шубину показалось, что все это как-то нереально и странно: он, Сережка, и вдруг майор милиции. Дома спит, подогнув, как обычно, ножки к самому подбородку, сын Мишка, Вера, наверное, ждет его, борясь со сном при помощи английской грамматики. Да, право, он ли это? Тот ли Серега, которого сам председатель колхоза Александр Федорович только вчера призвал пред свои очи и спросил:
«Правда, ты на областной, как ее… олимпиаде по математике второе место занял?»
«Правда», — смутился почему-то Сережа.
Председатель, кряхтя, вылез из-за заваленного бумажками стола, с минуту смотрел на Сережу каким-то отсутствующим взглядом, потом неловко погладил его по голове и пробормотал:
