Фридрих Незнанский - «Крыша» для Насти
Постепенно сносили пятиэтажки хрущевского времени, а их место занимали разноцветные высотки. Но тот дом, который нужен был Турецкому, по-прежнему скрывался в зелени высоких деревьев.
Ровно без двух минут Александр Борисович поднялся пешком на пятый этаж и нажал кнопку неслышного на лестничной площадке дверного звонка. Тотчас распахнулась дверь. Турецкий шагнул в темную прихожую. Дверь за ним бесшумно затворилась, и вспыхнул свет. Чингисхан стоял посреди тесноватой прихожей и улыбался.
Время не отражалось на этом скуластом и словно загорелом лице.
Они приветствовали друг друга так, будто не виделись сто лет. А если посмотреть правде в глаза, то, пожалуй, так оно и было. Только здесь ведь и встречались. А если происходила случайная встреча в каком-нибудь ведомстве, оба подчеркивали, что незнакомы друг с другом. Иначе в этой жизни нельзя. Недаром же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
— Ну проходи. — Генрих приветливо хлопнул Александра по плечу. — Чай, кофе? Или?
— Я без водителя.
— Значит, маленькую рюмочку принять можешь, — тоже традиционно заметил Генрих, провожая Турецкого к стеклянному журнальному столику, возле которого стояли два кресла.
Буквально через минуту Генрих принес из кухни графинчик с коньяком и две маленькие рюмки, которые он держал в одной руке, а в другой у него парила «дымком» полная турка. Чашки для кофе были уже приготовлены на столе. Как и маленькие пирожные в простой стеклянной вазочке, также, можно сказать, традиционные в этой квартире. Они просто тают на языке и при этом совершенно не мешают даже самому серьезному разговору.
Генрих как-то мимоходом заметил, что это — изобретение личных переводчиков великих мира сего. Ведь тем приходится постоянно переводить слова патрона и его собеседника, даже во время обедов и ужинов, когда ж тут успеть подкрепиться? А эти пирожные — маленькие, вкусные, питательные, и, главное, рот для основной «работы» свободен. Традиционно пошутив и по этому поводу, Турецкий перешел к делу.
Оказалось, что про убийство генерала, бывшего руководящего сотрудника КГБ, а в последние годы перед отставкой — видного фээсбэшника, ему уже было все, или почти все, известно. Ну в том смысле, в котором о происшествии на Оранжевой улице знал теперь и сам Турецкий. Имелись у него также и свои версии этого демонстративно наглого преступления.
Первая могла быть связана с прошлой деятельностью фигуранта. Как известно, расцвет его деятельности пришелся на первые годы правления прошлого российского президента. А что за люди его окружали, кто ему давал советы и «помогал» управлять государством, которое благодаря этим хлопотам разваливалось на глазах, было ясно. Значит, и некоторые концы могли отыскаться в том времени.
Другая версия связывалась с последующей, после выхода в отставку, деятельностью генерала, возглавившего службу безопасности одной из фирм, быстро превратившейся в крупнейшую в стране финансовую группу «Анализ». И здесь он не только занимался проблемами безопасности от действий конкурентов, но и сам являлся консультантом по ряду «закрытых» вопросов. Его среди сотрудников называли Консультант, и это тоже говорило о многом.
По поводу убийцы Генрих высказался в том смысле, что это был, скорее всего, профессионал, не исключено, из спецслужб, возможно, даже однажды пострадавший от деятельности того же Порубова. А убийство женщины, точнее, попытка убийства — этот факт Генрих расценил именно так — могла произойти по той простой причине, что, если верить отдельным показаниям свидетелей, о чем уже известно даже от телевизионщиков, женщина с криком бросилась на убийцу, и тот не мог рисковать тем, что она его попросту запомнит и поможет затем правоохранительным органам составить фоторобот преступника. Другими словами, он не хотел оставлять свидетельницу.
Версии семейного типа, о чем кратко рассказал Генриху Александр — со слов сестры Татьяны, — тот не то чтобы не принял, но отнесся к ним скептически. Шекспировские страсти, по его мнению, тут были ни при чем. Его больше беспокоили те организации, которые «консультировал» Порубов. Обо всем этом, а также в краткой, но достаточно емкой справке о жизни и деятельности генерала, было рассказано в том небольшом досье — всего несколько печатных страничек, — которое Генрих приготовил для Александра. Вот она, эта папочка. Генрих протянул ее Турецкому.
Александр мельком пробежал только первую страничку глазами и, сложив папочку вдвое, сунул в свой внутренний карман.
— Спасибо, век не забуду… А как у вас отреагировали, если не секрет?
— Реакция была ожидаемой: дыма без огня не бывает, — усмехаясь, ответил Генрих, и Турецкий понял, что больше он не скажет, а допытываться — дело совершенно пустое и лишнее.
Немного поговорили о жизни в Генеральной прокуратуре, о Косте Меркулове, пошутили по поводу его постоянной присказки — вот уйду на пенсию, что вы тут без меня натворите, одному Богу известно! А ведь оно действительно так. Генрих и сам относился почти с сыновней любовью к дяде Косте и желал ему только добра. А также тем близким людям, кто его окружал. Турецкий, естественно, входил в это окружение.
Наконец они приняли по рюмочке отменного коньяку, допили остывший кофе, и Генрих поднялся, чтобы проводить Турецкого. Произошло все то же самое, что при появлении его в квартире, но только в обратном порядке.
Они попрощались. В прихожей погас свет, затем открылась дверь и неслышно закрылась за уже вышедшим на площадку Турецким.
Александр Борисович сделал небольшой круг мимо затянутого ряской пруда, затем вернулся на Балаклавку и через школьный двор вышел к почте. Обратил внимание, что рядом с его «Жигулями» пристроилась темно-синяя «мазда» с затемненными стеклами.
Турецкий не стал разглядывать, был ли там водитель: «мазда» не мешала ему отъехать. Случайность это или нет? Попытался вспомнить, видел ли уже эту машину? Вроде нет…
Дальше раздумывать не стал, оставив загадку действительно случаю. Он сел за руль, включил фары, ибо становилось уже темно, и неспешно поехал из двора на проспект через узкий проезд, оставленный для машин строителями, который был ограничен бетонными блоками с красными лампочками, установленными на них. Оглянулся. «Мазда», не включая фар, на одних подфарниках, тронулась следом.
Если это был «хвост», то зачем им такая примитивная демонстрация? А может, это делалось специально, нарочно? Чтобы пощекотать следаку нервы? Показать ему, что он находится «под колпаком»? Но у кого — вот вопрос.
И еще. Турецкий мог бы поклясться, что, когда заезжал сюда, «мазды», наблюдавшей за ним, и в помине не было. Она появилась позже, когда он уже ушел на почту. И где-то в стороне она стоять не могла, потому что он внимательно оглядел двор, в котором стояло с десяток машин, но «мазды» точно не было. Значит, она появилась позже, определенно зная, что коричневые «Жигули», на которых приехал Турецкий, уже здесь, рядом с почтовым двором.
Или все это бред воспаленного воображения? Просто никто давно не гонялся за ним, Турецким, вот и примстилось, как говорится. Да и кто мог знать, что Славка именно для него пригнал в Генпрокуратуру оперативную машину?
Турецкий выезжал к Варшавскому шоссе, наблюдая, как «мазда» двигалась следом — причем так же неторопливо, как он.
И тут Александр Борисович резко повернул, но не налево, к выезду на шоссе, а, нарушив все правила, из второго ряда, под красный свет, свернул направо, на новый Балаклавский проспект, и понесся в ряду сверкающих под оранжевыми фонарями машин в сторону Калужской заставы, то есть в противоположном направлении. Убедиться успел только в одном: преследователь, если это был он, попытался было сделать то же самое, повторить его ход, но отчаянно загудели стоявшие на поворот машины, и «мазда» остановилась в ожидании, когда на светофоре вспыхнет зеленый свет.
«Они могли где-то „маячок“ прицепить», — подумал Турецкий, опасно маневрируя в потоке машин и стремясь поскорее проскочить очередной светофор. Удалось. Он свернул на Симферопольский бульвар и помчался вдоль трамвайных путей в сторону центра города. Выезды отсюда он хорошо знал, не впервые был здесь, и не впервые, кстати, вот примерно так же удирал от преследователей.
Если это простой маячок, еще ничего страшного — ну догонят они его где-нибудь, в конце концов. В районе той же Серпуховской площади. А если они еще и слушают, о чем может идти разговор в салоне? Вот это гораздо хуже. И Турецкий решился.
Он снова сменил направление и повернул на Нахимовский проспект, а потом помчался наискосок через район Черемушек и перед Загородным шоссе сделал наконец остановку. Вышел из машины, отошел от нее подальше в сторону и вызвал по мобильнику номер Славы Грязнова.
Тот отозвался так скоро, будто держал телефонную трубку в руках:
