Николай Леонов - Вышка для бизнесмена
– А ведь это именно он вчера у Елены и был. Они еще с института дружат, все пять лет рядышком просидели, – ласково объяснил ему Лев Иванович.
– Ты чего несешь? – растерялся Гордей. – Так это что же получается?.. Он ей что, подружка, что ли?
– Вот именно. Подружка, – подтвердил Гуров.
– Чего же она молчала? – взревел Гордей. – Могла бы ведь русским языком все объяснить.
– А ты ей хоть слово вставить дал? – невинно поинтересовался Лев Иванович и напомнил: – Ты ее с грязью смешал и дверью хлопнул.
– Но раньше-то она ничего про него не говорила, – начал оправдываться Гордей.
– Боялась, что ты их дружбы не одобришь, – объяснил Гуров.
– Твою мать! – заорал тот, а потом спросил: – Она с тобой рядом?
– Рядом, но телефон я ей не дам, – решительно заявил Гуров. – Или ты ей еще не все гадости сказал?
– Да о чем ты говоришь? Я ж извиниться хочу! – взревел Гордей.
– Считай, что я твои извинения ей уже передал, только не простит она тебя. Да таких, как она, сейчас уже даже днем с огнем не найдешь. Чистая, добрая, работящая, тебя, дурака, любит. А ты ее последними словами, – добивал его Гуров и с сожалением в голосе посоветовал: – Так что вспоминай теперь о том, что была такая в твоей жизни, и попытайся найти хоть отдаленно на нее похожую, только это вряд ли.
Гуров выключил телефон, в котором еще раздавались крики Гордеева, и убрал его в карман.
– Лев Иванович, а почему вы мне не дали с Ванечкой поговорить? – обиженно спросила Елена.
– Пусть помучается. Будет знать в следующий раз, как на вас орать. Дайте мне свой телефон, – практически потребовал Лев Иванович. – А то ведь он сейчас позвонит, и вы ответите. И вся моя воспитательная работа пойдет насмарку.
Словно услышав Гурова, в сумке Елены зазвонил ее сотовый.
– Дайте сюда, – повторил он. – Поверьте, я знаю, что делаю.
Поколебавшись, Лена со вздохом все-таки отдала ему свой телефон.
– Ванечка теперь мучиться будет. Переживать, – грустно сказала она.
– Ему это только на пользу. Ну что, поехали дальше?
Вообще-то, этим звонком Гуров хотел не только объяснить Гордееву, как тот ошибся в Елене, но преследовал и другую цель, о которой девушке пока знать не следовало, – не рук ли Гордея эти нападения, вдруг он решил ей так отомстить? Лев Иванович не стал включать радио – ерунду, которую обычно передавали, он на дух не переносил, – и попросил Лену рассказать ему что-нибудь. А о чем могла говорить такая девушка, как она? Только о своей семье. И сделал он это специально, чтобы уже сейчас попытаться понять, не враги ли этой семьи инициировали ее похищение, а в том, что это была именно попытка похищения, а не просто нападение, он ни секунды не сомневался, потому что уж в чем, в чем, а в этом Гуров разбирался. Как он и предполагал, она начала говорить о своих родных. Очень скоро полковник знал уже всю подноготную семьи Задрипкиных-Ведерниковых.
Отца звали Василий Семенович, мать – Анфиса Сергеевна, а имена братьев, их жен и детей Гуров даже запомнить не пытался – вряд ли пригодится. Вся эта большая семья занималась фермерством, и хозяйство у них было, как и говорили Воронцовы, не только большое, но и богатое, потому как они и сами вкалывали с утра до вечера, и работников, хоть и немногочисленных, таких же нанимали. Когда средства позволили, выстроили они себе большой дом со всеми удобствами, где все вместе и жили, причем совсем не в тесноте.
Еще в доме жила кошка Бандитка благородных помоечных кровей, которая целиком и полностью оправдывала свою кличку, потому что отличалась совершенно неукротимым характером. Выдержав в своем котеночьем детстве неравную схватку с крысой, она вышла из нее победительницей, оставив, правда, на поле битвы половину уха и кончик хвоста, что не мешало ей пользоваться оглушительным успехом у всех окрестных котов. С тех пор Бандитка объявила всем без исключения грызунам войну до полного истребления, чем еженощно и занималась. Правда, доставалось от нее и птицам, так что вольер для кур был огорожен сеткой-рабицей не только со всех сторон, но и сверху. Даже сейчас она, хоть и выхаживала свой выводок, но на охоту выходила регулярно и очень успешно, каждое утро демонстрируя хозяевам несколько задушенных крыс или мышей, за что с плохо скрываемым удовольствием выслушивала совершенно заслуженные дифирамбы Анфисы Сергеевны и других женщин – мужчины в семье были сдержанны и чувств своих напоказ не выставляли.
Сам дом охраняла Найда, огромный серый волкодав, чей большущий вольер стоял недалеко от крыльца – в этой семье все было огромным, под стать мужикам. Единственный человек, которого она беспрекословно слушалась, был Василий Семенович, а всех остальных просто снисходительно терпела, как принадлежащее хозяину одушевленное имущество вроде кур, поросят, коров и прочей живности. Днем она всегда была внутри, и хозяин выпускал ее только ночью, чтобы она могла свободно, не на цепи, побегать по двору, и без намордника, что начисто отбивало у всяких проходимцев охоту позариться ни чужое добро. У Найды, как у всякой чистопородной собаки, имелся официальный «муж» по кличке Витязь, кобель уже вовсе устрашающих размеров, к которому Василий Семенович ее регулярно возил, причем расплачивался не щенком, а деньгами, чтобы снова не ездить и не отрываться от хозяйства. Сейчас же Найда тоже выхаживала своих детей и постоянно переругивалась с Бандиткой, котята которой уже подросли и в поисках приключений постоянно вылезали на крыльцо, а заботливая, несмотря на буйный нрав, мама-кошка утаскивала их обратно, шипя в ответ на оскорбления собаки-соседки. Естественно, что ее чистопородные щенки в наше беспокойное время были в большой цене и хоть стоили очень дорого, но, судя по отзывам тех, кто их купил, деньги эти вполне оправдывали и люди на них записывались заранее.
Бабкой же травницей оказалась Полина Николаевна, мать Анфисы Сергеевны, старуха с действительно очень крутым нравом, из зажиточной семьи, державшая всех, включая ныне покойного мужа, под каблуком. Когда-то давно она была категорически против брака своей единственной красавицы-дочери с голодранцем Задрипкиным, который красотой как раз не отличался, но зато был здоров как медведь да и габаритами ему мало уступал. Анфиса с отцом и Василий ее все-таки укланяли, и она скрепя сердце дала согласие на брак, но предупредила будущего зятя, что если дочь на него хоть раз пожалуется, то проклянет она его страшным проклятием. А поскольку, по общему мнению, знахарки с ведьмами мало чем отличаются друг от друга, Задрипкин воспринял это всерьез. Василий, который до сих пор без памяти любил свою жену, из кожи вон лез, чтобы доказать теще, что не зря она ему когда-то поверила: смолоду ломил за троих, работая от рассвета до заката, так что прожила Анфиса за его спиной, как королева. Но несмотря на это, внуков своих Полина Николаевна не больно-то жаловала – в отца ведь пошли, что лицом, что фигурой, но вот когда родилась внучка, да еще копия Анфисы, сердцем смягчилась. Она хоть после смерти мужа и осталась одна, но в дом к зятю переезжать отказалась, и жены внуков постоянно бегали к ней, чтобы прибраться и покушать приготовить. Единственное, что ее огорчало: что уйдут ее знания вместе с ней, потому что еще в маленькой Елене разглядела, что нет и не будет в девочке никаких способностей к знахарским делам, а людей старуха видела насквозь.
Как бы мимоходом, Гуров завел разговор об охоте и, выяснив, что у всех мужчин в доме имелись ружья, да еще не по одному, а стрелять из них и женщины были обучены, успокоился окончательно.
Счастье великое, что все это Гуров узнал, пока они еще ехали по тому, что с большой натяжкой можно было назвать трассой, потому что, когда они с нее съехали, стало уже не до разговоров.
Гуров умел ругаться – жизнь научила, но делал это редко. И можно сказать, крайне редко, только тогда, когда этого требовало дело или выходил из себя так, что сил сдерживаться уже не было. Это и был тот самый второй случай – дорога была такая отвратная, что приличных слов не нашел бы и доктор филологических наук. Вслух Лев Иванович все-таки ничего не произносил, а ругался беззвучно, что называется, себе под нос. После прошедшего ночью сильного дождя, заполнившего ямы водой, ехать приходилось очень медленно, передвигая колеса машины практически вручную, потому что под любой лужей могла скрываться такая ямища, что попади туда машина, без посторонней помощи не выбраться и пришлось бы идти за трактором. К довершению их бед снова начался дождь, и ехали они, точнее, тащились вперед с черепашьей скоростью.
Но это их не спасло и они застряли. Хорошо, что, как выяснилось, Елена с детства умела водить не только легковую машину, но и все, что движется на четырех колесах – в этой семье сызмальства работали все, – и Гуров посадил ее за руль. Сам же он в своих моднющих ботинках вылез из машины и попал прямо в жидкую и холодную грязь. Попытка найти в багажнике резиновые сапоги, перчатки, лопату или еще хоть что-нибудь, что помогло бы в данной ситуации, успехом не увенчалась – видимо, Воронцову никогда не приходилось ездить по таким дорогам, а исключительно по асфальту. А то, что Гуров отправится черт знает куда по бездорожью, Юрию Федоровичу и в голову прийти не могло. Лев попытался было вытолкнуть машину, но безрезультатно, и пришлось ему подкладывать под колеса все, что только смог найти на обочине – благо, всякого мусора там хватало, но этого оказалось недостаточно. Тогда он стал выдирать голыми руками с корнем буйно разросшиеся сорняки, ободрав себе ладони в кровь. Ноги он, естественно, промочил, да и сам вымок до нитки.
