Николай Леонов - Бесплатных пирожных не бывает!

Парадокс ситуации заключался в том, что вся касса, можно сказать, банк Лебедева находился в этой достаточно скромной двухкомнатной квартире. За тридцать с лишним лет своей подпольной деятельности где только не прятал он деньги, сколько раз перепрятывал. Ведь не дома же их держать, рассуждал он в те годы. Мучился, возил, ночей не спал, а потом случайно прочитал рассказ, где хитрый сыщик утверждал: хочешь надежно спрятать, положи на самом видном месте – никогда не найдут. Очень эта идея Лебедеву понравилась, и убрал он наличные, золото и сберкнижки на предъявителя в огромную коробку с елочными игрушками, которая стояла на лоджии, небрежно завернутая в целлофан. Как выходишь на лоджию, так об эту коробку чуть ли не спотыкаешься.

Когда Иван объявился в квартире, у Лебедева появилась шальная мысль – сходить в лоджию, взять одну из сберкнижек и отдать убийце. Но Юрий Петрович поостерегся: если Иван проследит за ним, заподозрит, что касса в квартире, то – катастрофа, нищим останешься. Брать с собой сберкнижку или деньги, когда шел на телеграф, Лебедев боялся, так как если задержат, то наличие такой суммы не объяснишь.

Теперь все очень просто. «Завтра расплачусь с Иваном, начну жить спокойно. И напрасно я себя накручивал!» Лебедев усмехнулся, пригубил коньяк. «Гуров подсел ко мне в машину, так как ничего другого сделать не мог. И о том, что его от дела отстранили, сказал, чтобы мне такая простая мысль в голову не пришла. Такая простенькая хитрость: я тебе скажу правду, а ты мне не поверишь, так как убежден, что правду я тебе никогда не скажу».

Лебедев так развеселился, что долго не мог заснуть, но утром поднялся бодрым и в прекрасном настроении. Он брился тщательно, завтракал медленно, стараясь как можно реже смотреть на часы, которые постоянно попадались на глаза, демонстрируя свои парализованные стрелки. Юрий Петрович походил на влюбленного юношу, который торопит час первого свидания. В одиннадцать, сунув в карман сберкнижку, тщательно одетый, он вышел из дома, с улыбкой оглядел малолюдную улицу Воровского и неторопливо прошествовал мимо здания Верховного Суда СССР.

Лебедев шел неторопливо по Страстному бульвару, мурлыкал прицепившуюся утром еще мелодию и рассуждал о бренности всего земного и о том, как мало человеку надо для счастья. «Тот парень в „Жигулях“, напугавший меня третьего дня, гонялся за своей вертихвосткой, а пьяные, вылезавшие из такси у дома, были нормальные мужики, которые выпили по поводу или без него. Теперь главное, чтобы Иван пришел, перестал конспирироваться, пообедаем с ним и расстанемся навсегда. Нет, – перерешил Лебедев, – сначала мы расстанемся, а обедать я буду один. Вот задача, в какой ресторан податься?»

На телеграфе Юрий Петрович купил открытку, два конверта, достал из кармана «Паркер» с золотым пером. Кому бы написать что-нибудь смешное, веселое? Выяснив, что писать ему абсолютно некому, он слегка взгрустнул и настрочил открыточку самому себе, поздравив с несуществующим юбилеем, пожелал здоровья и многих лет жизни. В один из конвертов он вложил сберкнижку, запечатал и в этот момент увидел Ивана, который сидел за соседним столом. Лебедев уже собрался окликнуть его, когда почувствовал на плече чью-то руку и, подняв голову, встретился взглядом с подполковником.

– Мы с вами часто встречаемся, – Гуров опустился на скамейку, толкнул пальцем открытку, прочитал адрес и сказал:

– Когда человек начинает сам себе писать открытки, дело плохо. Вы к какой поликлинике прикреплены?

Лебедев всегда считал, что выражения «он онемел», «у него отнялись ноги» – выдумка, литературный штамп. Гуров подвинул к себе конверт, в котором лежала сберкнижка; стоит взять его в руки, как по плотности сыщик сразу поймет, что в конверте не просто бумага. Надо что-то говорить, но Лебедев молчал, скреб пальцами по столу, пытаясь подтянуть конверт к себе, но тот, видимо, попал на капельку клея.

– Приклеился, – выдавил с трудом Лебедев и невольно посмотрел на Ивана.

Убийца явно понимал, кто подсел к Лебедеву, кожа на скулах Ивана натянулась, губы истончились, глаза были плотно прикрыты тяжелыми веками.

– Знакомый? – безучастно спросил Гуров и белоснежным платком заботливо промокнул Лебедеву лоб. – В отношении больницы я не шучу. Что же вы со своим здоровьем делаете? Не дай бог инфаркт либо инсульт? А вы мне в суде здоровенький необходимы. Нет уж, Юрий Петрович, не подводите, держитесь, совсем недолго осталось.

Слабость исчезла так же мгновенно, как и появилась, в лицо пахнуло жаром. Лебедев твердой рукой взял со стола открытку и конверты, положил в карман.

– Анонимки нынче отменили, а я их поклонником никогда не был. Бумагу и конверты я приобрел, приду домой и напишу начальнику Главного управления милиции, что человек я немолодой, здоровьем похвастаться не могу, подполковник Гуров Лев Иванович, – Лебедев выдержал многозначительную паузу. – Я подробно опишу все ваши подвиги сыщика. Как вы вторглись ко мне в гостиницу «Приморская», затем в вашей гостинице убили человека, и с тех пор вы меня преследуете. Знаете, чем ваше положение отличается от моего?

– Естественно, – Гуров кивнул. – Вы преступник, я – сыщик.

– Верно! – Лебедев боковым зрением увидел, что Иван поднялся и ушел. – Поэтому вы должны доказывать все, а я – ничего. Вы должны доказывать свою невиновность и мою вину. А я напишу, что вы виноваты, и моих слов окажется достаточно.

– Так вы уже написали.

– Я еще ничего не писал, – Лебедев улыбнулся. – Но сегодня же восполню пробел. Я не поленюсь и отнесу письмо лично, в приемную на Петровку, 38. Честь имею!

– Не имеете, – сказал Гуров, и слова его прозвучали по-мальчишески беспомощно.

Лебедев вышел на улицу, спустился по улице Горького и зашел в гостиницу «Интурист».

Гуров сел в свои «Жигули», проехал по улице Огарева мимо здания МВД. На углу улицы Герцена его остановил инспектор ГАИ, так как сквозной проезд по Огарева был запрещен.

– Почему нарушаете, товарищ водитель?

– Виноват, товарищ лейтенант, – Гуров протянул права и техпаспорт, удостоверение не предъявил.

Инспектор долго изучал документы, поглядывая на водителя, который ни о чем не просил и не оправдывался, удивленно.

– И талон у вас чистенький, столько лет без единого нарушения, – инспектор достал из кармана компостер, уверенный, что уж сейчас частник заговорит.

Но водитель посмотрел на него задумчиво, явно думая о постороннем, даже чуть улыбнулся.

– Может, вы знака не видели? – с надеждой спросил инспектор.

– Видел.

– Торопитесь?

Гуров почувствовал себя неловко, опустил руку в карман за удостоверением, почему-то взглянул в зеркало и увидел такси, которое отъехало следом за ним от телеграфа. Он обратил внимание на это такси именно потому, что таксист уж точно знает, что сквозной проезд по Огарева запрещен. Гуров не мог видеть пассажира в такси, но машина стояла метрах в тридцати, и никто из нее не выходил. «Неужели меня „ведут“? – подумал Гуров. – Талон, конечно, жалко, но придется пожертвовать».

– Что вы, лейтенант, размахиваете своей железкой? – грубо спросил Гуров, продолжая наблюдать за такси.

Инспектор обиделся, пробил талон, сделал на нем отметку. Такси позади развернулось, поехало в обратную сторону.

– Будьте внимательны, не нарушайте, – инспектор вернул права и техпаспорт.

– Спасибо, – Гуров протянул гаишнику руку.

– Вы что? – опешивший инспектор задержал ладонь Гурова. – Случаем не того?

– Нет, лейтенант, не того! – В голосе Гурова зазвучала начальственная нотка.

Он обогнул квартал, остановился за гостиницей «Интурист», заглушил мотор, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Гуров полагал, что сегодня Лебедев активизируется, поэтому в семь утра он был уже около его дома. Не исключалось, что Лебедев уйдет из дома раньше, Гуров и будильник поставил на пять, но проспал. Около одиннадцати терпение у Гурова кончилось, давненько не занимался личным сыском; он уже решил нанести старому финансисту визит, когда тот появился на улице.

Гуров спал минут двадцать. Подъезд гостиницы находился за углом; спит сыщик или бодрствует – не имело значения, все зависело от удачи: остался Лебедев обедать или заглянул на минутку. Если он в одном из ресторанов, Гуров его найдет, а нет, так и нет, и неизвестно, что в данном случае лучше. Подполковник не мог ответить на такое множество вопросов, он даже не пытался их систематизировать, лишь лениво перебрал и свалил в кучу до лучших времен.

Следовало вскрыть конверт, который лежал на столе, или нет? Мужчина, сидевший за соседним столом – тот самый человек, что подошел к Лебедеву в багажном отделении аэропорта, или чудится? Правильно ли он сделал, что отпустил такси, которое за ним стояло на Огарева, или лучше было начать нагло его преследовать и заглянуть пассажиру в лицо? А может, такси не имеет к нему никакого отношения и человек уговаривал водителя нарушить правило? Таксист сначала согласился, затем передумал, и дырку в талоне Гуров приобрел зря? Он снова взглянул на часы, вышел из машины, запер ее и отправился искать Лебедева.