Сергей Устинов - Неустановленное лицо
– Крысу сюда запускать не пробовали? – поинтересовался Северин.
– Там, в глубине, было Оленькино место, – трепетно сказала толстушка Лариса, у которой оказалась презабавная фамилия: Пырсикова. Мы прошли через лабиринт, окончившийся окном. У заставленного цветочными горшками подоконника стоял стол с пишущей машинкой, по столу были разбросаны какие-то листки, бумажки с записями, истрепанный блокнот, перекидной календарь, все еще живущий вчерашним днем, и пепельница, полная окурков.
– Господи, – выдохнула Пырсикова, – как будто только что ушла!..
На перекидном календаре было крупными печатными буквами написано: “Шура!!!” Я глазами показал на него Северину. Он кивнул, что видит, но сначала взял со стола блокнот, принялся его листать. Потом предложил:
– Может, вы пойдете в комнату побеседуете, а я пока тут, а? Осмотрюсь, вдруг чего? Не возражаете?
Мы не возражали. Особенно Пырсикова, готовая, кажется, вот-вот снова разрыдаться.
– Чаю хотите? – спросила меня индианка, которую звали вполне прозаично по-русски – Наташа Петрова. Она выложила на стол две коробки с пирожными. – Давайте есть, а то засохнет. Что ж добру пропадать... У Пьфсиковой опять глаза стали мокрые.
– Вчера... покупали... Ждали до вечера... Так и не пришла!..
Я почувствовал, что сейчас скажу какую-нибудь банальность. И сказал:
– Не надо плакать. Слезами горю не поможешь. Помогите нам лучше разобраться, что случилось.
– Спрашивайте, – решительно сказала своим низким голосом Петрова. И прикрикнула на Пырсикову: – А ты иди умойся!
– Когда вы последний раз видели Ольгу? – спросил я.
– Погодите, дайте вспомнить, – сощурилась Петрова в потолок, что-то прикидывая. – Значит, так. В пятницу она заскочила в контору всего на полчаса, ближе к вечеру...
– У вас что, так свободно с посещением? – удивился я.
– Наверное, также, как у вас, – хмыкнула она. – Станет жуликов меньше, если вы будете целый день торчать в кабинете? Журналиста ноги кормят. А в отделе постоянно должен находиться только дежурный.
– И все? Больше она не появлялась?
– Появлялась, но уже в субботу.
– В выходной?
– Да. Видите ли, суббота у нас... Как бы поточнее объяснить? Полувыходной, вот. В воскресенье-то газета выходит! Но накануне в редакции обычно бывают только те, кто имеет отношение к завтрашнему номеру. Дежурят или материал у них идет. Я как раз дежурила.
– А у нее, стало быть, шел материал?
– Нет. Ничего у нее не шло. Но она явилась часов около десяти вечера, я даже не знаю, зачем. Забежала на минуту к себе, в свой закуток, потом пошла к нам, в дежурную бригаду, мы покурили, поболтали о том о сем. Про то, как будем справлять ее день рождения, не поехать ли в воскресенье купаться в Серебряный бор и так далее.
– И что она ответила насчет купания? – насторожился я, услышав слово “воскресенье”. В этот день и произошло убийство!
– Ничего определенного, – пожала плечами Петрова. – Сказала, что не может, что у нее какие-то дела. Какие – понятия не имею, – добавила она, предупреждая мой вопрос.
– А кто может иметь понятие? Она снова пожала плечами.
– Пырсикова – нет, мы с ней вчера уже раз сто это обсуждали. Чиж – то же самое.
– Чиж?
– Наш заведующий отделом. Его сегодня не будет, а завтра можете с ним поговорить.
– Ну, хорошо, – сказал я, доставая записную книжку. – Давайте по порядку. Каких ее родственников и знакомых вы знаете?
– Родственников точно никаких, – ответила Петрова. – У нее, по-моему, в Москве никого и нет.
– А где есть?
– Она сама из Свердловска. Я по ее рассказам поняла, что после смерти матери ей там все так обрыдло, что она сменяла квартиру на комнату в Москве и переехала сюда. Училась на вечернем в университете и работала. Работ пять сменила: жизнь узнавала. На стройке была, медсестрой, няней в детдоме. Последний раз, кажется, секретарем в суде. Ну, это все, наверное, в личном деле есть. Потом закончила институт и пришла к нам.
Вернулась Пырсикова, успевшая привести себя в порядок и даже вроде бы подкраситься.
– Лора, товарищ интересуется знакомыми Ольги. Пырсикова беспомощно посмотрела на Петрову, на меня и страдальчески наморщила лобик.
– Знакомыми? У нее миллион был всяких знакомых. Все время кто-то ей звонил, она кому-то звонила. Но... но мы не прислушивались.
– Во-во, – иронически поддержала Петрова, – не прислушивались. Все мы друг к другу не прислушиваемся – жизнь такая. А кинешься – ничего толком не знаем про человека, с которым два года проработали. Тьфу!
– Ну почему ничего, Тата? – с неожиданной горячностью стала ей вдруг возражать Пырсикова. – Почему ничего? Оленька была удивительно отзывчивый человек, никогда ни в чем не откажет, всегда, если надо, поможет, дежурством поменяется, последний трояк отдаст! Она... она была очень добрая, наша Оленька... – Мне показалось, что толстушка снова сейчас заплачет, но ей удалось сдержаться.
– Вот недавно говорит: если, говорит, разбогатею, всем нам троим куплю сапоги на “манной каше”. И ведь купила бы, не сомневайтесь!
– А с чего это она собиралась разбогатеть? – осторожно спросил я.
– Не знаю, – развела руками Пырсикова. – Да разве в этом дело?
На всякий случай я сделал у себя пометку.
– Лора, – презрительно скривила губы Петрова. – Ну что ты воешь, будто уже поминки. “Добрая, отзывчивая, хороший работник...” Еще про общественные нагрузки вспомни! Товарища дело интересует. Рассказала бы лучше про звонки.
– Да! – встрепенулась Пырсикова. Глазки ее мгновенно высохли и заблестели по-иному. – Что я за дура! Вот это действительно может вам быть интересно. Значит, так. Примерно недели две назад раздается вот здесь звонок. – Она показала на телефон, как бы призывая его в свидетели.
– Я беру трубку, мужской голос говорит: “Будьте любезны, можно попросить Ольгу Васильевну Троепольскую?” Приятный такой баритон, вежливый, я бы даже сказала, интеллигентный. Знаете, бывает, про актера, который в кино за кадром текст читает, говорят, что у него умный голос. Так вот это именно такой голос и был – умный...
– Не трепись, Пырсикова, – оборвала ее Петрова. – Говори по делу или дай, я расскажу. Мне, кстати, этот голос никаким особым не показался.
– Он, что же, не один раз звонил? – спросил я, чтобы не дать им уйти в сторону.
– Ну конечно! – сказала Лариса. – В том-то и дело! Слушайте дальше. – Она уже, кажется, вошла в роль рассказчика детективной истории и не могла обойтись без отступлений и затяжек. – Я беру трубку, он просит Ольгу. Пожалуйста. Она подходит, говорит: “Да, я”. Потом целую минуту слушает молча, я только вижу, у нее лицо прямо зеленеет, а потом...
Пырсикова округлила глаза и сделала паузу.
– Ох, актриса, – вздохнула Петрова.
– Потом она сказала ему такое... Мы с Татой чуть под стол от смеха не свалились. Я, конечно, понимаю, она на стройке работала, там всякого наслушаешься. Но что наша Ольга на такое способна, мы не представляли!
– Мы, по-моему, много чего про нее не представляли, – пробормотала Петрова, а я подумал, что надо будет потом поговорить с ней отдельно. Пырсикова многословна, очень эмоциональна, но, похоже, не глубока. В Петровой мне чудился более рациональный, мужской склад ума.
– Но он потом звонил еще, – напомнил я.
– Звонил, – подтвердила Лариса. – Если Ольга подходила сама, она с ходу швыряла трубку, а если кто-нибудь из нас, то мы говорили, что ее нет.
– А сама Ольга рассказывала, что он ей говорил в тот первый раз?
– Да, какие-то угрозы. “Тебе располосуют личико, тебе выпустят кишочки...” Потом что-то ужасное про паяльник... Так, кажется, Натуль?
– Ага, – подтвердила Петрова. – И все это умным интеллигентным голосом.
– Погодите, погодите, – сказал я быстро, чтобы не дать им снова начать спорить. – А сама Ольга как объясняла эти звонки?
Они переглянулись.
– Видите ли, – медленно начала Наташа, – тут в двух словах не скажешь. Мы интересовались, конечно. Она что-то нам отвечала. В том роде, что знает, чьи это штучки. Она не придавала этому слишком большого значения, ну и мы тоже соответственно. Дело в том, что это... – Она запнулась. – Как бы вам объяснить? Не выглядело для нас чем-то сверхординарным, вот!
“Ничего себе, – подумал я, – ну и нравы тут у них, в редакции!” А вслух спросил:
– Вам что же, постоянно звонят с угрозами?
– Вы не поняли, – с легкой досадой ответила Петрова. – Вернее, я плохо, видно, объяснила. Нам – нет. Никогда. Да если бы мне или Лоре (в этом месте Пырсикова в ужасе затрясла головой) позвонили и такое сказали, мы бы точно от страху окочурились! А с Ольгой такое уже бывало.
– И часто?
– Нет, но один раз, по крайней мере, было. Помнишь, Лора, ее “Шесть ступеней...”? Это тогда, кажется.
– А, точно! “Шесть ступеней вниз” – потрясающий был материал!
