Виктория Платова - Змеи и лестницы
Вторым человеком, с которым намеревался пообщаться Вересень, был Гарри Арнольдович Мараховский. Его телефон значился под номером один на стикере в комнате Даниловой, Боря помнил его дословно: «Сестрорецк. ДР. 13.03. – 19 часов. Гарри Арнольдович»
ДР, видимо, означало день рождения. Который праздновался с таким размахом, что требовал присутствия официантов со стороны.
По телефону Мараховский был весьма любезен, быстро взял в толк, что от него требуется и четко ответил на вопросы:
– да, у него есть фирма по обслуживанию мероприятий, как общественных, так и частных; фирма небольшая, но с устойчивой репутацией и востребована на рынке.
– да, он частенько нанимает официантов, это обычная практика. Предпочтения отдается профессионалам и хорошо зарекомендовавшим себя любителя жанра. Поскольку работа – не постоянная, и люди то и дело меняются (одни приходят – другие уходят), то имеет смысл проявлять гибкость. И правильный подход к кадрам. Люди, которые уже работали с фирмой и хорошо себя зарекомендовали, всегда могут надеяться на небольшую прибавку к базовой ставке. А с нерасторопными, неисполнительными и чересчур любопытными, он, Гарри Мараховский, расстается без всякого сожаления. Репутация дороже!
– да, он, Гарри Мараховский сам нанимает официантов. Всегда или почти всегда.
– И – да-да, он имеет с теми, кого нанимает (пусть и на одно мероприятие) непродолжительную беседу. Для составления психологического портрета. Таковы правила, которых он, Гарри Мараховский, придерживается уже много лет.
– Знаком ли он с Мариной Даниловой? Возможно. Если она утверждает, что виделась с Гарри Мараховским, значит, так и было. Что? Девушка, похожая на Шэрон Стоун, актрису? Да пусть бы и Лолита Торрес – на работу официантами это никак не влияет.
– Знаком ли он с Денисом Рупасовым? Возможно. Фамилии ничего не говорят Гарри Мараховскому, но визуально он легко бы узнал тех, кого нанимал на работу. Он с удовольствием поможет следствию, если такая помощь потребуется.
– Мероприятия в Сестрорецке в середине марта? Конечно, он помнит это торжество. День рождения жены крупного бизнесмена по фамилии Бартош. В тот день ей исполнилось тридцать пять, и праздник отмечался с размахом, с фейерверками и участием популярной певицы Алены Апиной. Популярной в прошлом, да-да. Но она отработала целую программу на прекрасном уровне, прекрасном. Она – любимая певица бизнесмена, вот и решил порадовать – прежде всего себя. Да, он, Гарри Мараховский, лично знаком с Арсеном Бартошем и его супругой Никой, красавицей и умницей. И сам Арсен Давидович – прекрасный, щедрый человек! Конечно, эти слова Гарри подтвердит, где угодно.
В финале разговора велеречивый и паточный Гарри подпустил парочку комплиментов доблестным правоохранителям, но патока пролилась мимо Вересневских ушей. Сам того не желая, скорее – подсознательно, чем осознанно, Вересень принял версию Миши; и теперь оставалось воткнуть в нее внезапно всплывшего в телефонной трубке Бартоша с фейерверком и Аленой Апиной. Но вопрос – как это сделать, пока оставался открытым.
Но самое главное потрясение ждало их в гостинице «Викинг», куда Вересень с Мишей заглянули, чтобы показать портье Кириллу и бармену Олегу Батову фотографию Марины Даниловой. Ни один, ни другой никогда не видели этой девушки, зато уверенно опознали в молодом человеке с другого снимка (его Вересень вынул в самый последний момент) своего недавнего постояльца – Вернера Лоденбаха.
…Выйдя из отеля, Вересень немедленно позвонил Литовченко и, стараясь не сбиваться и быть последовательным, пересказал капитану все, что они с полицейским комиссаром Нойманн узнали за сегодняшнее утро.
– Лихо, – процедил и.о. начальника убойного отдела. – Выходит, Миша была права? И несчастного парня крупно подставили?
– Выходит, так.
– И труп, который мы выловили из воды, – рупасовский?
– Скорее всего.
– Задница. Полная, – конечно же, капитан, презрев обещание, когда-то данное дурацкому парню, выразился намного крепче. Но Вересень услышал то, что услышал: сработали лингвистические фильтры.
– Согласен, Витя.
– Мы теперь этого чертового Лоденбаха вовек не найдем. Он за месяц мог куда угодно умотать. Под каким угодно именем.
– В Тимбукту.
– Да хоть бы и туда.
– Ты где сейчас?
– Под Канельярве, в окрестностях дачи господина Бартоша. Здесь затишье, ни одной живой души, но бассейн имеется. Думаю, надо отправлять туда следственную группу, пока суть да дело. И пока хозяин на Средиземноморье прохлаждается. Он когда туда отправился?
– По моим сведениям, в начале августа.
– А в июле в городе был?
– Надо полагать.
– Я тут собирался к его жене заглянуть. Не хотите присоединиться?
– Стоит ли? Еще Бартошу настучит… Вспугнет раньше времени.
Литовченко засопел.
– Вот не психолог ты, Вересень. Не знаток женской души.
– Это еще почему?
– А потому, что если бы у них все было гладко, не ездили бы они в Дению поотдельности. А вместе бы проводили отпуск.
Вересень вдруг вспомнил фейерверк и Алену Апину, и хотел было сказать об этом капитану. Но, подумав, что Литовченко, учитывая дон-жуанский опыт, разбирается в женской психологии намного лучше него, промолчал.
– Короче, как хотите, а я уже договорился.
– С кем?
– С его женой. Никой. Была чрезвычайно любезна, ждет меня через час. Так что подгребайте. Мише привет.
– Ладно, подъедем.
…Часть пути они проехали молча. Поначалу Вересень еще пытался обсудить вновь открывшиеся обстоятельства и выработать дальнейший план действий, но Миша уходила от разговора. Но когда они покинули Питер и вплотную приблизились к Ольгино, Вересень перестал думать о Мише и ее молчании. Его посетило светлое чувство ностальгии.
– Здесь раньше жил Мандарин. До того, как переселиться ко мне. Устраивал концерты на всю округу…
При упоминании о дурацком парне комиссар оживилась. Наконец-то!
– У вас замечательный кот. Он очень мне помог.
– Он это умеет, да.
– А что значит – устраивать концерты?
– Ну… – Вересень смутился. – Орать белугой… В смысле – просто сильно кричать, когда чем-то недоволен. Или чего-то очень сильно не хочешь. Или, наоборот, хочешь. Или просто так, потому что настроение. Хорошее или плохое.
– Завидное качество, – Миша грустно улыбнулась. – Жаль, что люди этого не делают. Им было бы легче, да.
– Почему? Никогда не поздно начать.
– Вы думаете?
– Да. Хотите поорать?
– Не думаю, что это уместно.
– А по-моему – вполне, – сказал Вересень, и первым крикнул. – Эй!
– Эй! – эхом отозвалась Миша.
– Эй!
– Эй!
– Ага!
– Ага!
Так они перекликались целую минуту, улыбаясь друг другу. А потом Вересень врубил на полную мощь магнитолу, и в салон ворвалась старая песня Джерри Холливелл «Its Raining Man». Они подпевали ей, громко выкрикивая «Аллилуйя».
А потом музыка кончилась, и Миша, без всякого перехода, даже не стерев с лица улыбку, сказала:
– Он разбил мне сердце.
– Кто? – растерялся Вересень.
– Жестокий, хитрый и вероломный человек. Вернер. Я знала его, как Айди. И он разбил мне сердце. И заставил сделать много неправильных вещей. Это мучает меня.
– Неправильные вещи всегда можно исправить. Пока мы живы.
– Пока мы живы. Да. Когда-нибудь я расскажу вам… Если это будет уместно.
– Будет.
…Капитан Литовченко ждал их у трехметрового, ощетинившегося видеокамерами забора. За забором поблескивал хорошо промытой черепичной кровлей трехэтажный особняк. Капитан поприветствовал Мишу и Вересня кивком головы и сказал, задумчиво глядя на черепицу:
– Хорошо же некоторые люди приподнимаются на здоровье соотечественников. Чтобы я так жил!
Вересень оценивающе постучал носком ботинка по кирпичному забору:
– Нет. Ты так никогда жить не будешь, Витя.
– Да и пес с ним, – бросил Литовченко и нажал на кнопку звонка.
…Визит к жене Бартоша, Нике, занял не больше двадцати минут. И все это время Вересень пялился не на шикарную блондинку (хотя там было на что посмотреть), а на капитана Литовченко. Тот проявлял удивительный для его натуры стоицизм, оставаясь равнодушным к прелестям Ники. Прозрачные зеленые глаза, чистый высокий лоб; светлые волосы, что струились по плечам водопадом – словом, идеальные пропорции умело скорректированного лица помноженные на такие же идеальные пропорции тела, способны были взволновать любого. А уж Литовченко, каким его знал Вересень – и подавно. Даже странно, что с его губ не капала слюна вожделения, а слетали суховатые и вежливые вопросы. Более того, время от времени капитан скашивал глаза на Мишу, как будто ища у нее одобрения и поддержки.
Неужели, и впрямь влюбился? – подумал Вересень.
Несмотря на прямо таки ангельскую (или, лучше сказать, дьявольскую) красоту и окружающую ее роскошь, Ника была мила и демократична: ни капли спеси – лишь мягкая доброжелательность. Доброжелательность не изменила Нике даже тогда, когда Литовченко стал задавать вопросы из категории «глубоко личное».
