Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
– Спасибо.
Ламберт подошел к двери и распахнул ее. Позвав сержанта, он приказал доставить протоколы по делу об убийстве на Фэрриерс-лейн, затем опять вошел в кабинет и хмуро взглянул на Питта.
– Если что-нибудь найдете, я хотел бы, чтобы вы меня известили.
– Конечно.
Сержант с документами вошел прежде, чем Питт успел ответить более пространно. Томас поблагодарил его и ушел с бумагами в маленькую комнату, указанную Ламбертом. Там он прочитал показания Джошуа Филдинга, Тамар Маколи и наполовину – театрального швейцара, когда вошел сержант Патерсон. Он выглядел встревоженным, но в нем не заметно было ни раздражения, ни малейшей обиды.
– Вы хотели меня видеть, сэр?
– Да, пожалуйста. – И Питт указал на стул напротив.
Патерсон неохотно сел. Лицо у него было недоумевающее.
– Расскажите мне опять все, что помните по делу о Фэрриерс-лейн, – попросил Питт. – Начните с того момента, когда вы только услышали о нем.
Сержант легонько вздохнул и начал:
– Я был на дежурстве с самого раннего утра. Констебль прислал сообщить, что подручный кузнеца на Фэрриерс-лейн нашел ужасающий труп во дворе конюшни, так что меня сразу послали посмотреть, что там приключилось. – Патерсон взглянул на Питта. – Мы иногда получаем такие вот сообщения, но потом оказывается, что это пьяный или же умер кто-нибудь сам собой. Я направился туда сразу же – и увидел, что констебль Мэдсон стоит у выхода с Фэрриерс-лейн, белый как простыня, впору самого хоронить.
Голос у Патерсона был глухим и монотонным, словно, много раз рассказывая о тех событиях, он переживал их как в первый.
– Тогда, едва только рассвело, Мэдсон повел меня во двор конюшни и кузницы, и как только я вошел и повернулся, то сразу это и увидел. – Он запнулся, но потом взял себя в руки. – Он был прибит к двери конюшни гвоздями, как, прошу прощения, сэр, Христос на распятии, – большие гвозди в ладонях, запястьях и ступнях. Наверное, для того, чтобы тело не упало. – Лицо Патерсона побелело, на губе выступили бисеринки пота. – Никогда не забуду, сколько ни проживу на свете. Страшнее ничего не видел. Вот все думаю, как человек мог сделать такое с другим человеком…
– Согласно медицинской экспертизе, он был уже мертв, когда с ним такое сделали, – мягко ответил Питт.
Щеки Патерсона покрылись пятнами.
– Вы хотите сказать, что от этого дело становится не таким страшным? – спросил он хрипло. – Нет, это все равно кощунство!
Питт хотел сказать, что убийца так, очевидно, не считал, но понял, что этот сердитый молодой человек его слова не услышит – он все еще кипел яростным негодованием, все так же возмущался жестокостью и насилием и мысленно ужасался, как и пять лет назад. Ненависть человека к человеку ранила его на всю жизнь.
– Да, конечно, – согласился Томас, – но все же отчасти утешает то, что он не мог уже чувствовать боли. И вообще мог умереть очень быстро, отчего, конечно, его близким вряд ли было легче.
– Может быть. – Лицо Патерсона было напряжено, тело неподвижно. – Но по мне так это без разницы, если есть такие звери, на это способные. А если вы хотите сказать, что раз он распял мертвого, это может что-то извинить, то нет, сэр, я думаю, что вы ошибаетесь. – Он словно съежился, опять вспомнив, как ужасное зрелище повергло его в ярость и страх одновременно. – Если бы убийцу можно было повесить во второй раз, я бы сам вызвался это сделать.
Питт промолчал.
– А как вы думаете, Годмен или кто-то другой способен был поднять тело и прибить его к двери? Мертвое тело чрезвычайно тяжело, его трудно поднять, не говоря уж о том, чтобы поставить на ноги и держать, в то же время прибивая за руки или запястья.
– Понятия не имею, – скорчил гримасу Патерсон, глядя на инспектора удивленно и с отвращением. – Я часто сам об этом думал; даже спросил его тогда, когда мы его арестовали. Но он твердил только, что это, мол, не он… – Патерсон презрительно усмехнулся. – Но, может, у сумасшедших силы на десятерых? Так люди говорят… Нет, это он сделал, факт. Разве только вы узнали, что ему еще кто-то помогал… Вы разыскиваете сообщника?
– Не знаю, был ли такой, – ответил Питт. – Расскажите, что произошло потом? Ведь Кингсли Блейн был очень высоким человеком, правда?
– Да около шести футов, смею думать. Выше меня. Я не смог поднять его. Знаете, мертвый груз…
– Понимаю. Что вы сделали потом?
Патерсон держался настороженно, лицо его побледнело, он весь напрягся.
– Послал полицейского за мистером Ламбертом. Я понимал, что дело это важное, не по моему званию. И пока он ходил, то, наверное, были самые долгие полчаса в моей жизни.
Ну, в этом-то Питт не сомневался. Его воображение рисовало молодого человека, который стоит на блестящих в утреннем свете камнях мостовой, его дыхание вырывается паром на морозном воздухе; рядом – холодный горн, который так и не разжег испуганный мальчик-подручный, и страшно обезображенный труп Кингсли Блейна, все еще распятый на двери, раны на его руках в запекшейся крови.
Наверное, Патерсон вновь мысленно видел эту жуткую картину. На лице его было тоскливое выражение, он гримасничал, пытаясь взять себя в руки.
– Продолжайте, – подбодрил его Томас. – Пришел мистер Ламберт, и, наверное, с ним был врач судебно-медицинской экспертизы?
– Да, сэр.
– Мальчик-подручный до чего-нибудь дотрагивался?
В любых других обстоятельствах напряженное лицо Патерсона выглядело бы смешным; теперь же оно казалось лишь трагичнее и человечнее.
– Господи помилуй, да нет же, сэр! Бедняга парень со страха прямо рехнулся. Готовый клиент для Бедлама [8], вот какой он был. Он бы не притронулся к трупу даже ради спасения собственной жизни.
Питт улыбнулся.
– Да, наверное, но кто-то же снял тело?
Патерсон с трудом проглотил комок в горле. Он так побледнел, что Питт стал опасаться, как бы его не вырвало.
– Это я сделал, сэр, вместе с врачом. Гвозди были крепко вбиты, пришлось орудовать клещами. А мальчик потом продал все, что у него было, и опять уехал к себе в деревню, откуда был родом. – Патерсон поежился. – И потом уже не занимался кузнечным ремеслом. А на том месте теперь кирпичом торгуют, даром что называется по-прежнему Фэрриерс-лейн. Может, будет потом Брик-лейн… [9]
Инспектору очень не хотелось возвращать сержанта к предмету разговора, о котором тот так хотел забыть, но выбора не было.
– Что вам тогда сказал врач, прежде чем осмотрел тело более тщательно? Вы же должны были спросить его?
– Да, сэр, он сказал, что убитого… мы тогда не знали, как его звать, это было до того, как мы обыскали его карманы… Мне надо было сделать это сразу же, но я не мог себя заставить, – он посмотрел на Питта одновременно с вызовом и чувством вины; Томасу показалось, что в душе у Патерсона идет борьба противоречивых чувств. – Врач сказал, что мистера Блейна убили прежде, чем распяли, – продолжал сержант, – поэтому из его рук и ног вытекло не очень много крови. И что он умер из-за раны в боку.
– А врач сказал, чем тот был ранен в бок? – перебил его Питт.
– Он сказал, что догадывается, – неохотно продолжал Патерсон, – но потом сказал, что прежде ошибался.
– Неважно, что он говорил потом. Что он вам сказал?
– Сказал, что его ударили каким-то очень длинным ножом, словно меч, который носят итальянцы, с узким лезвием. – Патерсон покачал в раздумье головой. – Но потом, когда осмотрел тело, то сказал, что это, наверное, один из длинных кузнечных гвоздей, вроде тех, какими его прибили к двери.
– Он говорил, когда Блейн умер?
– В полночь или около того. Так что бедняга был мертвым уже довольно давно. Сказал, это точно случилось не в последние два-три часа. А разговаривали мы с врачом в половине седьмого утра. Он сказал, что это, наверное, случилось до двух ночи, – на лице Патерсона отразилось некоторое раздражение, – но мы-то знали, когда, сэр, – из показаний швейцара и людей, которые тогда околачивались возле Фэрриерс-лейн и видели Годмена после того, что он совершил.
– Но вы тогда об этом не знали, – уточнил Питт.
– Нет.
– А что вы уяснили, глядя на труп?
– Что это был джентльмен, – начал Патерсон, снова напрягаясь при воспоминании. – Это было понятно по одежде и по рукам – он никогда не занимался тяжелым трудом. Одежда была дорогая и даже вроде праздничная – черный сюртук, рубашка с рюшами, золотые запонки, шелковый шарф и все такое прочее. И плащ, который надевают, когда в оперу едут.
Он опять вздрогнул.
– Перво-наперво мы стали искать людей, которые вокруг этого места всю ночь ошивались. Нашли несколько нищих и пьяниц, которые спали прямо на земле у южного выхода с Фэрриерс-лейн, и стали их спрашивать. – Патерсон почувствовал себя немного свободнее, когда разговор перешел с мертвого тела на обстоятельства. – Они полночи сидели около огня при дороге, жарили каштаны и, наверное, попивали. Эти бродяги показали, что видели, как этот джентльмен прошел на Фэрриерс-лейн примерно в половине первого – высокий, в цилиндре, со светлыми волосами, насколько можно было видеть, они падали немного на лоб. За ним никто не шел. Я в особенности об этом спрашивал, но они заверили, что никого за ним не было. Так что тот, кто это сделал, стало быть, поджидал его в переулке, – сержант невольно содрогнулся.
