Фридрих Незнанский - Последнее слово
— Как?! Султан замешан в уголовщине? Тогда я немедленно его уволю! Мне только этого не хватало! — Гнев был очень естественный.
— Полагаю, что сделать это вы всегда успеете. Звоните. И заодно подумайте, что вы мне ответите по поводу места нахождения вашего сына.
Халметов хлопнул в ладоши снова и что-то крикнул по-чеченски.
Женщина в косынке принесла трубку мобильного телефона. Манербек поискал, нажал кнопку — он даже не стал утруждать себя ложью, будто не знает номера Натоева, тогда как он был записан в его «мобильнике».
— Говорите по-русски, — строго заметил Грязнов. — Я должен знать, что вы ему скажете.
А он был далеко не простофиля, этот Манербек. Его речь выглядела так:
— Это Натоев? Халметов говорит. Завтра с утра ты должен прийти в милицию. В министерство, которое на Житной. Дашь показания по какому-то уголовному делу, я не хочу знать какому. Ты сам знаешь, что надо говорить… — Видимо, тот стал возражать, потому что старик перебил: — Правду будешь говорить… Это я велел. Все… — Он отключил трубку и бросил аппарат на стол. — Я так сказал? Вы этого хотели?
— Все правильно, — ответил Грязнов, достал из кармана свою трубку, нажал нужного абонента и сказал: — По Натоеву. Наблюдение усилить. Могут быть попытки бегства. Он уже предупрежден.
Сложил трубку, сунул в карман и пристально посмотрел на Халметова. Тот, похоже, нервничал, но старался не подавать виду. Как же, это ж их важнейшая традиция — невозмутимость.
— Пойдем дальше. А где и когда вы видели в последний раз сына?
— Почему в последний?
— Простите, оговорился. Возможно, еще увидитесь. И скоро. Так когда? Он после колонии заезжал домой? О своих дальнейших планах вам рассказывал? Или ограничился информацией?
— Я не понимаю, о чем вы? — медленно и важно заявил Манербек.
— Да? Странно, а я был уверен, что вы в курсе. Что ж, расскажу… Уголовное дело, о котором вы слышали от меня, было возбуждено в связи с подготовкой и попыткой совершения террористического акта в Москве, на Киевском вокзале. По делу проходят несколько фигурантов, среди них и ваш сын. Факты его участия уже доказаны, дело за малым — найти его и передать дело в суд.
— Вы ошибаетесь, этого не может быть, сына нет и не было в последние недели в Москве. Он улетел на родину сразу после освобождения из заключения. Я сам ему велел, когда он явился. У нас сын не может ослушаться отца! — Последнее было сказано с неподдельным пафосом. И старик, решив, что вопрос исчерпан, отковырнул виноградину от ветки и стал ее медленно жевать.
— Вынужден вас разочаровать и, возможно, огорчить, — философски заметил Грязнов. — Он не выполнил вашего указания. Более того, Ахмед, в смысле Зайцев, устроившийся на работу носильщиком на Киевском вокзале, был неоднократно замечен и опознан рядом свидетелей в момент подготовки террористического акта. С ним были и его товарищи, отсидевшие свои сроки в той же колонии, имена их нам также известны. В настоящее время все трое объявлены в федеральный розыск. И дело не задержится, уверяю вас.
— Извините, уважаемый, — словно бы нашел аргумент и потому воспрянул духом Манербек. — Вы что же, считаете, что на Киевском вокзале был теракт? Какая глупость! Да всем известно, что это делили территорию солнцевские бандиты с азербайджанской мафией! И это я слышу от генерала милиции?!
— Видимо, я снова вас разочарую. Ни солнцевских, ни азербайджанцев — ваших самых серьезных конкурентов — там не было. А вот «Аль-Каида» немедленно объявила сей акт своим предупреждением, за которым последуют уже более серьезные акции. Тут одно из двух: либо ваши источники информации не договорились между собой, о чем врать, либо они же вас просто обманули. Как-никак ваш родной сын задействован.
— Вы меня не разубедите. И никакого отношения к «Аль-Каиде» ни я, ни мой сын не имеем.
— А вот это ему придется доказывать. И потом, вы, наверное, не очень представляете себе замысел террористов. По самым скромным подсчетам, там погибло бы несколько тысяч ни в чем не повинных людей. Разрушений было бы на многие миллиарды рублей.
— Извините, это чепуха. Мне неловко говорить такие слова человеку, облеченному большой властью, но истина того требует.
— Истина требует другого, Манербек Саидович. — Грязнов нарочно опустил в обращении слово «уважаемый». — Истина требует, чтобы я, как лицо, облеченное властью, вы верно заметили, перестал нянчиться с безжалостными убийцами, а прислушался к голосу народа и словам нашего генерального прокурора, который, как вам наверняка известно, недавно озвучил весьма интересную мысль, которая давно уже будоражит все общество. А почему бы нам действительно не проводить аналогичные террористическим вызовам акции? Да и вообще всерьез наконец-то взяться за дело, прекратив бессмысленные уговоры? Боевики украли человека, и мы берем в заложники кого-то из их ближайших родственников. Они нам — теракт, а мы выселяем к чертовой матери их семьи. Может, тогда одумаются? Уверяю вас, подавляющее большинство населения проголосует «за».
— Я могу воспринять ваши слова как прямой намек. И вряд ли он понравится представителям нашей и остальных московских диаспор. Я уж не говорю обо всей России.
— А вот это меня совершенно не волнует. Не понравится? Очень хорошо. Мне тоже очень многое не нравится из того, чем вы занимаетесь, но если раньше, по указаниям купленных вами чиновников, мы закрывали глаза на явные преступления, то теперь, я уверен, наши правоохранительные органы вздохнут с облегчением, когда мы скажем: давай, ребята, наводи чистоту и порядок в собственном доме!
— А мировая общественность? — с иронией усмехнулся Манербек.
— Наконец-то и о ней вспомнили! Честно ответить? — Грязнов дождался неопределенного кивка хозяина и продолжил: — Плевал я на мнение Страсбургского суда. Можете им так и передать: генерал Грязнов плюет на ваше оплаченное возмущение. Значит, вы не знаете, где сейчас Ахмед?
Халметов не был готов к столь резкому переходу и вздрогнул.
«Знает», — понял Грязнов. Но также увидел и то, что отец никогда не выдаст сына.
— Ну что ж, раз вам неизвестно, где он прячется, тогда обязательно передайте ему, что явка с повинной заметно облегчит его участь. В первый раз он был осужден несправедливо, я сам смотрел дело, парень поступил благородно. А с ним обошлись по-свински. Но так мстить, как он собрался, за свою обиду все же нельзя. Не по-людски это.
— Кто знает? — вздохнул Халметов.
— Далее, вас мне придется допросить теперь официально. Это, — Грязнов взял диктофон и, выключив его, сунул в карман, — мы потом просто подошьем к делу. А вы явитесь ко мне завтра, повестку я вам перед уходом оставлю. Сообщаю также, что за вами, по решению руководства следственно-оперативной группы, будет установлено постоянное наблюдение. Соответствующие санкции на это имеются. Не думайте скрыться. Ваши телефонные разговоры также будут под контролем оперативной службы. Это я вам сообщаю для того, чтоб вы не ударились в панику, а отнеслись к происходящему с полным пониманием и ответственностью. Не советую искать покровителя среди своих высокопоставленных знакомых, этим вы крепко подведете их под монастырь, если вам понятно это выражение. Указание о глубоком и всестороннем расследовании дела о теракте дано лично президентом со всеми соответствующими полномочиями. Поэтому вряд ли найдется ответственное лицо, которое попытается пересмотреть это решение. А засим благодарю вас за содержательную беседу.
Уходя, Вячеслав Иванович заполнил повестку, оставив ее на столе, хозяин неохотно расписался на бланке вручения. Наблюдая за ним, Грязнов подумал, что, будь воля Халметова, все бы старинное оружие, развешанное по стенам, все эти фамильные сабли, кинжалы и ножи уже давно торчали бы в спине проклятого генерала милиции.
Но потом, уже на лестнице, вспомнил старинный горский обычай — в твоем доме даже кровный враг неприкосновенен, а вот когда он выйдет за порог… Вот тогда… И Грязнов суеверно оглянулся. Но лестница была пуста.
Глава восьмая Захват
1
Все эти шумливые тетки и суетливые бабульки были явно ненормальными. К такому выводу пришел Володя Яковлев, поставивший себе задачей обойти весь дом, в котором проживал Андрей Злобин, посетить все без исключения квартиры. Злобин жил здесь всегда, и не может того быть, чтобы у всех жителей было благостное о нем впечатление. Так просто не бывает в жизни.
Ну, может, бабкам и пожилым женщинам еще простительно, они могли искренно сожалеть по поводу несчастной судьбы злобинской матери, одной «поднимавшей» сына, а в результате, по причине какой-то пьяной драки, в которой тот участвовал, так и умершей в одиночестве, ну разве что под приглядом сердобольных соседок. Так и в этом случае все равно пробивалось бы недовольство поведением сына. Драку-то он затеял. И еще эта пьянка. Хотя причину ее понять тоже можно, сильно переживал парень нелепую гибель девушки, в которую был влюблен. Может, из-за этой несчастной любви и жалели?
