Луиза Пенни - Смертельный холод
– А что случилось?
– Она была моложе нас. Очень миленькая, очень добрая. Такие дети часто становятся объектом насмешек. Но с Эль было иначе. Она была девочкой, которая пробуждала в других лучшие качества. Она была яркой, как ни посмотри. Золотая девочка во всех отношениях. Блестящая. Когда она входила в комнату, загорался свет и начинало сиять солнце.
Эм живо представляла ее – такая чудная девочка, что ей никто даже не завидовал. Может быть, еще и потому, что они чувствовали: с такими прекрасными качествами долго не протянешь. Она была словно драгоценный камень – Эль.
– Ее звали Элеонора, верно? – спросил Гамаш, хотя и был уверен в ответе.
– Элеонора Аллер.
Гамаш вздохнул и закрыл глаза. Вот оно. Он добрался до первопричины.
– Эль – уменьшительное от Элеонора или Алиенора, – прошептал он.
Эмили кивнула.
– Позвольте? – Она протянула свои миниатюрные руки к шкатулке и подняла ее на открытых ладонях, словно приглашая ее взлететь. – Я ее много лет не видела. Матушка подарила ее Эль, когда та оставила обитель в Индии. Ведь они туда вместе уехали.
– Она была Л в КЛМ Б, верно?
Эм кивнула.
– Матушка Беа – это Б, Кей – это К, а вы – М. Беа, Кей, Эль и Эм.
– Вы очень умны, старший инспектор. Мы все равно были обречены подружиться, но то, что наши имена расположились в алфавитном порядке, тоже сыграло немалую роль. В особенности еще и потому, что мы любили читать. Это тоже казалось романтическим, каким-то тайным кодом.
– Отсюда же появилось и «КЛейМите Беспокойство»?
– Вы и об этом догадались? Как?
– Ну, в этом деле слишком часто появлялось это «Клеймите беспокойство». А потом я посетил медитационный центр Матушки.
– «Клеймите беспокойство».
– Да. Но надпись на стене говорила сама за себя.
– Похоже, такое случается с вами довольно часто. Наверное, в вашей профессии важно иметь ответы, написанные на стене.
– Штука в том, что их нужно узнать. Меня насторожило неправильное цитирование. Матушка производит впечатление человека не от мира сего, но я подозреваю, она очень даже от сего. Она бы никогда не написала «Клеймите беспокойство и познайте, что Я Бог», если бы не вкладывала в это определенный смысл.
– «Остановитесь и познайте, что Я Бог», – правильно процитировала Эм. – Вот в чем была проблема Эль. Она не могла остановиться. Кей заметила, что из наших инициалов можно составить что-то вроде анаграммы. КЛМ Б. «Клеймите беспокойство». Для нас все было понятно, но поди кто посторонний разгадай нашу тайну. Нашу тайну. А вот вы ее разгадали, старший инспектор.
– Слишком много времени это у меня заняло.
– На подобные вещи устанавливается какой-то временной лимит?
Гамаш рассмеялся:
– Нет, думаю, временного лимита нет, но я иногда готов сам себя высечь за собственную слепоту. Сколько дней я смотрел на эти буквы, зная, что они несли какой-то смысл для Эль. У меня даже был для примера сборников стихов Рут. «У меня все ОТЛИЧНО». Прописные буквы здесь заменяют слова.
– Mais non[92]. Какие же?
– Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно, – произнес он, смущенный тем, что вынужден использовать такие слова перед этой достойной женщиной.
Но ее это ничуть не смутило. Напротив, она рассмеялась.
– J’adore Ruth[93]. Когда я начинаю думать, что она невыносима, она сочиняет что-нибудь вроде этого. Parfait[94].
– Я разглядывал буквы на шкатулке и пришел к выводу, что пробел между КЛМ и Б имеет какой-то смысл. Так оно и было на самом деле. В нем и содержался ответ. Ответ был в том, чего не было в этом пробеле. В этом крохотном расстоянии между буквами.
– Как в тех диких цветках на земле, что Господь подарил Каину, – сказала Эм. – Нужно было смотреть очень внимательно, чтобы увидеть это.
– Я решил, что этот пробел не случаен. Что это место остановлено для буквы С, – сказал Гамаш.
– Для буквы С?
– Откройте шкатулку.
Эм открыла и долго изучала ее содержимое. Наконец вытащила крохотную буковку. Положив ее на палец, показала Гамашу. Буква «С».
– Она и свою дочь уложила в шкатулку, – сказала Эм. – Вот что такое любовь.
– А что же все-таки случилось?
Эм мыслями вернулась в те дни, когда они были молоды.
– Эль была бродячей душой. Если остальные из нас осели на своих местах, то Эль становилась все более непоседливой. Она казалась хрупкой, субтильной. Чувствительной. Мы умоляли ее прекратить бояться.
– Вы даже свою команду по кёрлингу называли «Клеймите беспокойство», – сказал Гамаш. – Это стало для меня еще одной зацепкой. Вы всегда говорили только о трех членах, стоявших у истоков команды. Но команда кёрлингистов состоит из четверых. Значит, кто-то отсутствовал. Когда я увидел картину Клары Морроу, на которой вы изображены в виде трех граций, мне показалось, что там кого-то не хватает. В композиции имелось незаполненное пространство.
– Но Клара никогда не видела Эль, – возразила Эмили. – Даже никогда о ней не слышала, насколько мне известно.
– Это верно, но, как вы сами говорили, Клара умеет видеть вещи, недоступные взгляду других людей. Она написала вас троих так, что ваши фигуры образовали форму вазы, сосуда, как она сказала. Но в нем отсутствовал один элемент, образовалась трещина. Ее-то и должна была заполнить Эль.
Звони в колокола, что еще не мертвы,Забудь свою идеальную жертву.Нет таких мест, где трещины нет,Через нее и проникает свет.
– Какие чудесные стихи. Это Рут Зардо?
– Леонард Коэн. Клара воспользовалась ими в своей работе. Она написала эти слова на стене, перед которой изображены вы втроем. Это что-то вроде граффити.
– «Нет таких мест, где трещины нет, через нее и проникает свет», – повторила Эмили.
– И что же случилось с Эль?
Он вспомнил фотографии, сделанные во время вскрытия. Грязная, худая старая пьянчужка на рабочем столе коронера. Ничего общего с той блестящей молодой женщиной, о которой рассказывала Эм.
– Она хотела уехать в Индию. Надеялась, что там страхи отпустят ее и разум обретет покой. Остальные из нас тянули спички, и судьба решила, что с ней поедет Матушка. По иронии судьбы Эль в Индии не понравилось, а Матушка нашла ответы на вопросы, о существовании которых прежде даже не подозревала.
– Матушка, – сказал Гамаш. – Беатрис Мейер. Тоже очень неглупо. Я спросил Клару, почему все называют Беа Матушкой, а Клара предложила мне самому догадаться.
– И вы догадались.
– Далеко не сразу. Ответ я нашел, только когда смотрел «Лев зимой».
– Как же вы его нашли?
– Фильм снят на студии МГМ – «Метро Голдвин Мейер». Мейер. Произносится почти так же, как французское mère – мать. Беатрис Мейер превратилась в матушку Беа. Я знал, что нахожусь в обществе людей, которые любят не только книги, но и слова. Произнесенные, написанные. Любят силу слова.
– Когда Кей спросила, почему ее отец и другие ребята, идя на смерть, кричали «В жопу папу римского», вы сказали, что, возможно, они знали: слова могут убивать. Кей отвергла ваше предположение, но я думаю, вы были правы. Вам это может показаться мелодраматическим, старший инспектор, но я видела, как Си-Си словами убивает свою дочь.
– Так что же случилось с Эль? – снова спросил он.
Бовуар остановил машину и несколько секунд просидел, не двигаясь. Отопитель был включен, как и обогрев сидений. На проигрывателе стоял «La complainte du phoque en Alaska»[95] группы «Бо Доммаж». В школе он обнимал девчонок на танцах под эту музыку. Эта песня всегда была последней, и девочки плакали под нее.
Ему не хотелось выходить из машины. Не потому, что в машине было так удобно, тепло, и не потому, что она была наполнена воспоминаниями. Он не хотел выходить, потому что ему не нравилось то, что его ждало. Центр медитации купался в ярких лучах утреннего солнца.
– Bonjour, Inspecteur.
Матушка улыбнулась – она открыла дверь еще до того, как он постучал. Но улыбка не затронула ее глаза. Она едва вышла за пределы ее губ, а те были натянутые, побелевшие. Бовуар почувствовал, что она напряжена, и в этот момент расслабился. Теперь у него было преимущество, и он знал об этом.
– Вы позволите мне войти?
Он скорее провалился бы сквозь землю, чем сказал: «Матушка, вы позволите мне войти?» Еще он скорее предпочел бы провалиться сквозь землю, чем спросить у нее, почему все называют ее Матушкой, хотя ему до смерти хотелось это узнать.
– У меня создалось впечатление, что это не самое ваше любимое место, – сказала она, вынуждая его несколько отступить.
Бовуар не знал, что с этой женщиной. Она была коренастая и непривлекательная. Она не ходила, а двигалась вперевалку, как утка, а волосы у нее торчали во все стороны. И носила она полотнища, или занавески, или футляры. Как ни посмотри, она была смешна. И все же в ней что-то было.
