Роберт Пайк - Пуля cтавит точку
— Если смогу.
— Спасибо, миссис Джонсон.
— На самом деле меня зовут Френсис. Джонсон — моя девичья фамилия.
— Но все-таки Гледис?
— Да.
— Отлично, Гледис, так будет лучше. Ваша дочь выдавала себя за белую.
Миссис Френсис едва заметно улыбнулась.
— Можно это назвать и так.
— Ловко у неё получалось, — заметил Крамер. — Нигде в доме — никаких следов её прошлого. И шпион бы не сумел лучше. Единственное, что я нашел— маленькая фотография.
— Где она была?
В медальоне сердечком.
Женщина закусила губу.
— На ней был её отец.
— Послушайте, Гледис, было бы лучше начать с самого начала.
— Это необходимо?.
— Мне это может помочь понять все остальное. На неё это явно произвело впечатление. Крамер уселся в кресло, которое Фартинг притащил из часовни, и начал писать.
— Родились вы в Кейптауне?
Ее невеселый смех весьма удивил его.
— Почему вы, белые, считаете, что все цветные родились в Кейптауне?
— А где тогда?
— В Дурбане.
— И —?
И авторучка Крамера уже почти коснулась бумаги, чтобы записать дату рождения. Но через миг рука его упала вниз.
— И родилась я белой, — сказала миссис Френсис. — Все мы родились белыми. Вся семья. И так белыми мы и жили.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
За эти годы Крамеру случалось записывать самые невероятные показания. От бессвязных нареканий на поведение соседских псов до коротких покаянных признаний родителей, не уследивших за своими детьми при купании. Не раз ему приходилось вносить в свой блокнот еле слышные, произносимые в агонии последние слова умирающих. Это должно было бы приучить его в любых обстоятельствах вести себя прежде всего как профессионалу — но тут он сдался уже после десятка страниц. Дал миссис Френсис выговориться, и только временами кое-что помечал. Мозг его требовал отдыха. Нельзя сказать, что он его получил.
— Через год после того, как мы поженились, переехали в квартиру на Эспланаде, — рассказывала миссис Френсис. — Это называлось "Пальмовый двор" — один из тех небоскребов, где на верандах полно морского песка. Там постоянно носилось много детей, было немножко шумно, но хорошо.
Тесси была нашим первым ребенком. Чудная девочка, хотя часто по ночам плакала. Пат сказал — "и довольно!" — и если учесть, что занимал весьма скромный пост в автопарке, его можно понять. Леона мы не планировали, просто так получилось, если вы понимаете, что я имею ввиду, но кое-как мы справились. Пока они были маленькими, ничего. Но потом им стало требоваться все больше. Прежде всего Тесси. У неё нашли большие способности к музыке, пришлось купить пианино. Тогда я начала шить, чтобы хоть немного подработать.
Ну а Тесси делала большие успехи. Однажды ко мне пришла учительница музыки, некая миссис Кларк, и сказала, что пора Тесси взять другого учителя. Я была потрясена.
— Почему, Господи, — спросила я, — что Тесси натворила? Тут миссис Кларк рассмеялась.
— Вы что, не понимаете? Тесси сдала все экзамены и получила столько отличий от Королевской академии музыки, что уже достигла моего уровня.
— Вы хотите сказать, что она могла преподавать музыку? — спросил Крамер.
— Да, вот именно. Миссис Кларк, эта милая старая дама, научила Тесси всему, что умела сама. Больше она ничего дать ей не могла. И вот я сказала Тесси, что случилось, а она заявила, что лучшим учителем для неё был бы один бельгиец из оркестра — я имею ввиду из городского оркестра. На другой же день я отправилась к нему, и он согласился, раз мы могли платить, и немало, поверьте.
Пат и я обсудили все это и решили, что следует дать ей шанс. Я возьму ещё работу и рассчитаю служанку, а Пат попытается набрать сверхурочных.
— И вы так и сделали?
— Да. Но тут начал злиться Ленни — Леон. Тогда еще, правда, ничего серьезного. Он хотел стать пилотом, понимаете, но отставал по математике. Спросил отца, не могли бы мы нанять репетитора, и тот согласился. Тесси ведь брала уроки, правда?
— Он завидовал сестре? Миссис Френсис рассмеялась.
— Временами он срывался, но в семье ведь всякое бывает.
Крамер трижды подчеркнул слова о зависти.
— Продолжайте. Что же было дальше? Он сдал экзамены?
— Такой возможности у него уже не было.
— Почему? Где он учился?
— В средней школе в Дурбане. Но это тут не при чем. От того, что он слишком много работал, Пат в конце концов заболел. Дела шли все хуже и ему пришлось ехать в Эддингтон, где врачи сказали, что это туберкулез.
И тут миссис Френсис умолкла, как отрезало. Испугавшись, что она не сможет продолжать, Крамер сорвал гвоздику и поднес ей.
— Понюхайте, чудный запах…
— Как странно, — проборматала миссис Френсис, — в больнице всегда было полно гвоздик. Наверно, потому что на улице ими торговало множество индийской детворы.
О чем это я говорила? Ах, да. Пат отправился на очередное обследование, и вдруг нам оттуда прислали записку, что он переведен в другую больницу. Помню, как я это прочитала и побежала к соседям, чтобы от них позвонить.
— Но почему?
— Думала, что произошла ошибка. Сказала девушке в Эддинггоне, что хочу знать, где мой муж. Спросив его имя, она надолго отошла от телефона. Когда вернулась, спросила, получила ли я записку.
— Потому и звоню — сказала я, ведь там написано, что Пат отправлен в больницу для туземцев.
Крамеру некуда было смотреть, кроме прямо на нее.
— Ну, тут моя соседка не выдержала, вырвала у меня трубку и начала высказывать той девице все, что думала. И вдруг сразу умолкла и положила трубку.
— Что случилось, — спросила я её. Я уже плакала, не знаю почему. Она тоже начала плакать. Это было ужасно, мы вдвоем в таком состоянии. И сколько я не спрашивала, что ей сказали, она только качала головой.
Потом пришел домой её муж и спросил это сам. И она…
— Да?
Миссис Френсис снова взяла себя в руки.
— Когда Пат был в больнице, врачи что-то обнаружили, не знаю что, но в результате его зачислили в цветные.
Крамер мог представить, каково ей было — такое случилось с его школьным другом. Как взрыв бомбы. Но закон есть закон и он перешел на официальный тон.
— Вам позднее сообщили об этом официально?
— Да.
— Вас вызывали в отдел по классификации населения?
— И меня, и детей. И нас всех перевели в цветные.
— А ваш муж?
— В больнице он покончил с собой — резиновым жгутом.
В дверь постучали и вошел Фартиг.
— Простите за беспокойство, — он отобрал кое-какие цветы.
— Хозяин уже вернулся, если он вам нужен, лейтенант.
Крамер покачал головой, ожидая, когда он исчезнет.
— А та соседка, ну помните? — спросила миссис Френсис. — Она уже никогда больше со мной не заговаривала, никогда. Ведь мы теперь были цветными.
Ну вот, собрали мы вещи и переехали в Клермон. Все там относились к нам хорошо, кроме двух-трех человек, как обычно. Мне удалось сохранить своих прежних заказчиц и даже найти новых.
— И ничего не попало в газеты?
— Несколько строк, и гораздо позднее, из-за Пата. Их никто и не заметил.
Такое случалось. Журналисты часто черпали материал из законченных дел в канцелярии прокурора.
— А дети?
Кончиками дрожащих пальцев она коснулась лица.
— Это было ужасно. Я делала что могла, но без толку. Прежде всего им пришлось оставить школы. Тесси было легче, у неё осталась музыка, но Ленни так многого собирался добиться…
— В Клермоне ведь были школы.
— Но он хотел стать пилотом — эта профессия — только для белых, его это просто сломало.
Теперь она словно повторяла слова какого-то адвоката.
— Ленни попал в неприятности?
— Откуда вы знаете?
— Это вас не касается. Рассказывайте.
— Занялся кражами на пляжах — связался с какой-то бандой, бывшей в Клермоне. Никого не поймали, только его. Я все объяснила судье, и мистер Гольдер тоже. А судья! Обещал быть снисходительным, но отправил Ленни в исправительную колонию.
— Мог назначить ещё и телесные наказания, — заметил Краммер.
— Пожалуй, вы правы.
— Разумеется. Но что стало с Тесси? Она продолжала учиться музыке?
— Тот проклятый бельгиец меня доконал!
Неожиданный взрыв эмоций подействовал на неё благотворно. Миссис Френсис даже улыбнулась. Крамер наклонился к ней.
— Я уверена, если бы не он, ничего подобного бы не случилось.
— Поэтому я все должен знать. Она кивнула.
— Поймите, очень тяжело рассказывать такие вещи о собственной дочери… Крамер ждал.
— Я пошла к тому человеку и сказала, что Тесси уже не сможет ходить на уроки, потому что у нас больше нет денег. Он, казалось, был потрясен, что такое могло произойти, и сказал мне, что будет давать Тесси уроки даром. Я знала, что как большинство иностранцев, он либерал, но такое было уже слишком. Он говорил, его долг художника, то есть музыканта, не дать пропасть таланту Тесси. В конце концов, сказал он, есть вещи важнее денег. Я часто думала о его словах. Ох, как он был прав.
