Станислас-Андре Стееман - Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
При условии, что он действительно убийца, что еще не доказано.
Если он не убийца, дело обернется катастрофой. Если же он убийца, дело примет очень тревожный оборот.
«О, как я смущен и обеспокоен! — думал Сиберг, похлопывая по рулевой баранке, — но, в конце концов, это жизненный опыт, вот в чем нужно себя убедить, а любой опыт обогащает писателя».
Чтобы придать себе решимости, он принялся восстанавливать в памяти, каким образом та гнусная девица взяла его в оборот. Как бы ни была ненавистна ему так называемая Пажине, ей не откажешь в техничности.
С неизъяснимой благодатью на улицу Бориса Виана, пустынную и тихую, спускались сумерки. Внезапно Сиберг, одним глазом косивший на дом 29, а другим — в зеркальце заднего вида, увидел в нем приближающуюся машину. Крохотная на углу, она разбухла и остановилась у дома 29. Сердце Сиберга остановилось где смогло. Левая дверца машины открылась. Сердце Сиберга подпрыгнуло, а из машины вылез маленький коренастый человечек и направился к железной двери гаража.
Воззвав к Афанасию, Сиберг перекрестился и вышел из машины. При виде его коротышка, колдовавший над замком, вздрогнул и обернулся, всем своим видом выражая сильнейшее беспокойство.
— Простите, месье, — светским тоном обратился к нему Сиберг, — я имею честь говорить с господином Летуаром?
— А что? — отозвался коротышка, пронзая его взглядом своих косящих глаз.
У этого типа с повадками убийцы и рожей убийцы вдобавок оказался и голос убийцы. Сиберг, унимая дрожь, постарался придать твердость своему:
— Не могли бы вы уделить мне минуту?
— По какому вопросу?
— По вопросу о господине Гродьё.
Произнося это, Сиберг взглянул типу прямо в глаза — по крайней мере, насколько это было возможно с учетом косоглазия коротышки.
Тип и глазом не моргнул. Возможно, по той же причине.
— Гродьё, — только и повторил он бесцветным голосом.
— Да-да, — печально подтвердил Сиберг, — о том несчастном господине Гродьё, который, как вам, должно быть, небезызвестно, исчез…
Он умолк и сделал вид, будто разглядывает носки своих ботинок. Но исподлобья он следил за реакцией коротышки. Тот склонил голову набок и сузил глаза так, что стал донельзя безобразен. Потом спросил, подтверждая тем самым, что он действительно Летуар:
— Вы из полиции?
— Нет. Я всего лишь близкий друг бедного господина Гродьё.
— Не вижу, чем я могу быть вам полезен. Я работал с господином Гродьё в одной конторе, мы были коллегами, только и всего.
Сиберг был тем более рад это услышать, что до сих пор и понятия об этом не имел. Он поспешил поддакнуть:
— Да-да, бедняга Гродьё очень часто говорил мне о вас.
— В таком случае, — сказал Летуар, склоняя голову на другой бок, — он должен был очень часто говорить вам, что мы едва знакомы.
— Ну, положим, «едва» — это сильно сказано… Ему доводилось бывать у вас. Прямо тут в этом доме.
— В моем доме? Тут? Да никогда в жизни!
— Я перечитал все статьи, касающиеся его исчезновения, — продолжал Сиберг, — и с удивлением обнаружил, что ни в одной из них не говорится о том, что он как раз перед тем, как исчезнуть, заходил к вам домой!
Со смешанным чувством торжества и опаски он подметил, что нервным тиком Летуара скосоротило влево, скосоротило вправо, а подбородок у него затрясся во все стороны.
— Господин Гродьё? Заходил? Ко мне? В тот самый день? Кто вам это сказал?
Сиберг сосчитал до пяти, мысленно зажмурился и прыгнул, молясь, чтобы парашют раскрылся.
— Он сам.
— Так вы утверждаете, что в день своего исчезновения господин Гродьё самолично предупредил вас, что собирается посетить меня?
Сиберг ощутил под ложечкой холодок, а в корнях волос — покалывание: в голосе Летуара слышалось совершенно неподдельное недоверие. Вдобавок и тик у него прошел. Парашют не раскрывался.
— Н-ну… да, самолично, — промямлил он прерывающимся от свободного падения голосом.
— Ну так вот, месье, я заявляю, что не верю этому ни на грош.
— П-почему же?
Сиберг уже не был уверен даже в том, что парашют вообще существует.
— Потому что мне, месье, — торжествующе вскричал Летуар, — господин Гродьё самолично дал слово, что никого не предупреждал! А если вы были знакомы с ним, месье, то должны знать, что слово Гродьё отлито из бронзы!
— Ах, вон оно что, — протянул Сиберг, — он дал вам слово?
— Слово чести!
— Что никого не предупреждал?
— Никого!
— О своем визите?
— О своем визи…
Последнее слово потонуло в омерзительном бульканье. Осознав воистину космические масштабы собственной тупости, Летуар позеленел, и взгляд его наполнился ужасом.
Насквозь проникнутый христианским гуманизмом, Сиберг не смог удержаться от чувства жалости к этому несчастному, целиком шитому белыми нитками и беспардонным двуличием, между тем как он спешно пытался заделать брешь:
— «Визит» — это чересчур сильно сказано!.. Так, зашел перекинуться парой слов.
— Я все думаю, — заметил Сиберг, — не следовало ли вам обратиться в полицию?
Глаза, лоб, щеки, подбородок, уши, кожа черепа — все у Летуара задергалось, поползло, пришло в движение. Ни дать ни взять как у Мальро.
— В полицию? — вскричал он, всплескивая ручонками. — Зачем в полицию?
— Кто знает, вдруг это помогло бы напасть на след моего дорогого исчезнувшего друга? Иной раз бывает достаточно такой вот незначительной детали, чтобы направить поиски по новому пути. А вы как думаете?
Сиберг смотрел на Летуара до упора округленными глазами, Летуар на Сиберга — своими до упора косящими.
— Честно говоря, — осторожно заворковал он, — я думаю, что это лишь усложнит и без того неблагодарную работу полиции: к чему направлять ее по пустому следу?
— Разумеется!.. Да, если так взглянуть на дело… — согласился Сиберг.
Летуар всмотрелся в него еще пристальней и продолжал уже увереннее:
— И потом, ваш друг, возможно, не так и жаждет, чтобы его нашли! Что, если это бегство?
— Бегство?
— Господи! Да такие вещи случаются сплоить и рядом! Может быть, в эту самую минуту он надежно укрыт от окружающего мира и шума в глубине какого-нибудь селения, в глубине какой-нибудь деревушки, в глубине леса…
— …в глубине сада…
— …в глубине са… — с разбегу подхватил Летуар. Но тут он запнулся и подозрительным тоном осведомился: — Почему вы так говорите?
— Укромный уголок сада — это была его самая сокровенная мечта.
— Если он осуществил свою мечту, то зачем вмешивать в это полицию?
— Совершенно верно! Это было бы ошибкой.
— Вот видите, вы и сами к этому пришли!
— А ошибки зачастую дорого обходятся!
— Очень дорого.
— Сообщить в полицию, что мой бедный Гродьё укрыт в глубине сада, — во что, по-вашему, обойдется вам такая ошибка? В пожизненное заключение? Или еще того хуже?
Летуар съежился, сузился, сплющился до размеров маленькой одолеваемой тиком кучки.
Сиберг созерцал дело рук своих с живейшими угрызениями совести, вызванными христианским гуманизмом, которым он был насквозь проникнут, и с живейшим облегчением от того, что он попал в яблочко. В какой-то момент угрызения возобладали над облегчением, и он чуть было не отказался от своей затеи. Но обезьяноподобный вид тиканутого напомнил ему о питекантропе. Он сказал себе: «Все это ради мамочки!» — и с пылающими щеками и спазмами в желудке попытался освоить циничное добродушие так называемой Пажине:
— Будьте покойны: я ничего не скажу… Но мое молчание — золото… — И он послал тиканутому хитрую улыбку а-ля Пажине.
Летуар приготовился было заорать, но мимо проходила любовно сплетенная парочка, и он сбавил до шепота:
— Что я слышу? Это шантаж?
— Увы, — прошептал в ответ Сиберг, — не могу отрицать очевидного!
— Шантаж! Это недостойно! Это низко! Это… Вам не стыдно?
— О, еще как! Но, как говорил святой Павел: «Я не делаю того, что хочу, и делаю то, что ненавижу».
— Сколько?
Парашют открылся. Сиберг чувствовал крепкую поддержку и плавное покачивание.
— Гильотина не имеет цены, но пожизненное заключение можно выразить в цифрах.
— Послушайте, — прошептал Летуар, кивая на сплетенных влюбленных, которые возвращались обратно, — не могли бы мы поболтать где-нибудь в другом месте, не под дверью? Входите же, прошу вас. Мы поговорим обо всем этом за стаканчиком!
— Вы весьма любезны, — прошептал Сиберг, — но лично я не намерен окончить свои дни в глубине сада.
— Да что вы такое выдумываете!
— Мы поговорим спокойно за стаканчиком, но не сейчас и не здесь. У меня нет привычки к подобного рода делам, но я подумал, что мы могли бы встретиться скорее где-нибудь в общественном месте. В кафе, например…
