Виктория Платова - Змеи и лестницы
И уже потом придумал совместную с NN партию, где тот проиграл 100 тысяч евро. Для чего Лоденбах сделал это? Чтобы ввести в дело педофила Готфрида Шолля крупную фигуру. Настолько крупную, что на ее фоне меркнут другие фигуры – помельче. Те двое, что стали жертвами ДТП и сердечного приступа, и Гвидо Россетти. Их связь с Шоллем была куда более явной, чем связь Шолля и NN. Но Вернер Лоденбах выстроил дорогу-дубликат, снабдил ее для правдоподобия запоминающимися указателями (гольф-клуб «Парагон», «Донер Кебаб», потайная комната) – и направил по ней ту, которая поверила ему. Не могла не поверить.
Ее, Мишу.
Он блефовал! Как настоящий карточный игрок – он блефовал. Будучи не в состоянии изъять из реальности определенных людей и – по каким-то причинам – самого себя, он изменил саму реальность. Подменил ее. Выдал мнимое за подлинное, а никогда и нигде не происходившее – за уже произошедшее там-то и сям-то. Поэтому не нашлась потайная комната в казино, поэтому не работал «Донер Кебаб», где NN якобы передавал Шоллю жесткий диск.
В реальности, сконструированной Вернером Лоденбахом, он был случайным знакомым Шолля и так же случайно оказался на одной вечеринке с Гвидо Россетти. А если все было с точностью наоборот? Если с Шоллем его связывало нечто большее, чем гольф-клуб «Парагон», три телефонных звонка и вялые переговоры относительно продажи пентхауса? Если он знал Гвидо Россетти не только, как экс-чемпиона по стендовой стрельбе? И вовсе не был одним из «двух или трех негодяев, которые портят кадр»?
Он вообще не портил кадр.
Он находился там на законных основаниях.
Так же, как и его девушка, Кати. Катя Азимова, убитая здесь, в России, два года назад, за год до того, как в руки Миши попало дело Шолля.
Для достижения своих целей Вернер Лоденбах часто использует женщин.
…По ночной улице этого странного русского города с треском пролетел мотоцикл, – и снова наступила тишина. Наверное, надо таки отправиться в кровать и поспать хотя бы несколько часов. Глаза слипались, но Миша не могла позволить себе такую роскошь как сон. Рабской зависимости от Вернера Лоденбаха больше не существовало, и ей открылось новое знание. Вернее – отложенное на целый год знание. Миша потеряла целый год, но теперь не намерена терять ни секунды!
Принимайся за работу!
Да.
Она попыталась вспомнить, при каких обстоятельствах всплыло это имя – Кати. Первый раз Вернер упомянул о русской девушке в баре – в тот самый день, когда они встретились после многолетней разлуки. Девушка была единственной, с кем Лоденбах прожил под одной крышей полгода. Имя стало известно позже, когда Миша позвонила в Гонконг и напрямую спросила о ней. Вернер явно не ожидал этого вопроса, он был застигнут врасплох. Он был немцем, и никакого русского имени ему в голову не пришло – кроме подлинного. Правда, он немедленно подстраховался, сказав, что, возможно, это псевдоним. Здесь-то и произошла ошибка. Небольшой сбой в сочиненной им реальности: если бы речь шла только об одной ночи, проведенной с Кати, – еще можно было бы говорить о псевдониме. Но за полгода выяснить настоящее имя человека, с которым живешь, не составит труда.
Если, конечно, он не шпион и не участвует в программе по переселению свидетелей. Кати, опознанная следователем Борисом, как Катя Азимова, вряд ли в ней участвовала.
Фотография с благотворительной вечеринки осталась в доме Господина Кота, но она была не нужна Мише. Комиссар столько раз разглядывала снимок, что помнила его в мельчайших подробностях. Почему из всего множества снимков, висевших на стене Россетти, похищен был именно этот? Причем, похищен с такой изобретательностью, что, если бы не бдительность фрау Дурстхофф, никто не заметил бы подмены.
Миша попыталась представить логику эксцентричного вора. Он пришел в дом Россетти вовсе не из-за снимка. Иначе подготовил бы подложную фотографию заранее, а не воспользовался бы страницей, вырванной из «Кикера».
Итак, вор появляется в квартире, чтобы забрать что-то важное. Год назад Миша думала, что это – ноутбук, впоследствии так никогда не найденный. Она думает так и сейчас. Возможно, было что-то еще, что интересовало вора. Папка с документами, диск – не имеет существенного значения. Нужные вещи найдены и изъяты, и тут вор замечает снимок, который, по его мнению, может изобличить – что-то или кого-то. Он сходу оценивает принцип компоновки стены (то, на что у Миши в спокойной обстановке ушло довольно много времени) и полностью повторяет ее при помощи манипуляций с журнальной страницей. Эта способность мгновенно просчитывать все возможные комбинации свойственна…
Карточным игрокам.
Вот я тебя и вычислила, Вернер Лоденбах. Вот я и поймала тебя, Айди.
Миша рассмеялась, но это был горький смех. До чего-то подобного она могла бы додуматься год назад, если бы не была так увлечена Ящерицей. Если бы не проклятая любовь, сделавшая ее глухой и слепой к элементарным доводам рассудка. К элементарному сопоставлению фактов – временных и пространственных. Когда Миша сидела в пентхаусе, оглушенная их первой ночью, Вернер, по его заверениям отправился на работу в свою фармацевтическую компанию.
Ту самую, название которой полицейский комиссар Нойманн даже не удосужилась узнать. Но был ли он там, на работе, или очередной раз сблефовал? Во всяком случае, в довольно точно установленный экспертами момент, когда произошло убийство Гвидо Россетти, Вернера рядом с Мишей не оказалось.
Она не обвиняет его в убийстве. Только в краже фотографии из дома, в который он никогда не заглядывал прежде. Он там не был, никогда, иначе знал бы об этой чертовой фотографии, которая провисела на чертовой стене целых два года!
В фотографии нет ничего настораживающего для непосвященного: просто девушка, просто экс-чемпион по стрельбе, просто бокалы с шампанским, просто Вернер с улыбкой заговорщика. Он не хотел, чтобы его связали с девушкой? Тогда это глупо – он сам рассказывал об этой девушке, он и пришел с ней – Вернер Лоденбах + 1. Он не хотел, чтобы его связали со стрелком? Тогда это глупо – всегда можно сослаться на случайность попадания в кадр. И он не отрицал, что был на том вечере и видел стрелка. В фотографии есть что-то, что превращает тщательно сконструированную реальность Вернера Лоденбаха в пыль.
Но что?
Все так же стоя у окна, Миша достала из кармана телефон и набрала номер. Это было не по правилам, не совсем по правилам: учитывая разницу в два часа, во Франкфурте – глубокая ночь, и лучше дождаться утра, чтобы совершить звонок. Именно так и поступила бы Миша, если бы находилась у себя в Германии. Но сейчас она была в России – самой неправильной (к сожалению или к счастью) в мире стране. И она не хотела ждать ни минуты.
Миша успела досчитать до двадцати, прежде, чем на том конце сняли трубку.
– Это я, Томас.
– Рад слышать, комиссар, – голос у Томаса был вовсе не радостный – сонный и недовольный. – Как вы там?
– Жду обледенения, но пока термометр показывает плюс двадцать один выше ноля.
– Там есть термометры?
– И даже «Харлей-Дэвидсоны». Мне нужно собрать сведения об одном человеке и как можно быстрее.
Наконец-то он оживился!
– Диктуйте имя.
– Катя Азимова. Возможно – Кати Азимофф. Русская модель. Около двух-трех лет назад работала в Европе. Найди по ней все, что сможешь.
– Постараюсь.
– И еще. Найди все, что есть, по Вернеру Лоденбаху.
– Лоденбах, ага. Тот самый мутный тип и промышленный шпион? – у Томаса оказалась хорошая память.
– Да.
– Мы снова в деле, шеф?
– Мы снова в деле.
Томас давно отключился, а она все думала об Айди. Не как о бывшем возлюбленном, который цинично использует женщин, а как о карточном игроке. Человек, мгновенно просчитывающий любые комбинации и умеющий блефовать, не мог так бездарно оказаться на прозекторском столе.
В любой реальности.
* * *…С утра Мандарин вел себя странно.
Вернее, странности начались еще вечером, когда капитан Литовченко и полицейский комиссар Нойманн собрались в квартире Вересня, чтобы устроить очередной, второй по счету, «брэйнсторминг». Бенефициаром вечера был сам Вересень, принесший новые сведения о двух девушках – Кате Азимовой и артистке ТЮЗа Даниловой.
После ухода из злополучной коммуналки на Воскова, он успел еще заскочить в Театр Юного Зрителя, чтобы получить дополнительную информацию о пропавшей месяц назад Марине. Театральный сезон еще не начался, и в театре было не так уж много народу. А из тех, кто мог предоставить интересующую Вересня информацию (актеры, режиссеры, завлит, на худой конец – директор) – и вовсе никого. Это была лишь досадная остановка, незначительная помеха; в конце концов, разжившись здесь нужными адресами и телефонами, Вересень достал бы всех нужных ему людей в течение суток. Но эта остановка немного портила так удачно складывающийся день.
