Т. Паркер - Красный свет
– Сержант, я наблюдал за вами с Майком в его гостиной. На склоне холма, среди кустарника есть прекрасная полянка. Можно сидеть там и смотреть прямо в заднее окно. Я торчал там часами. Помнишь тот вечер, ты трахала его на кушетке, а по телевизору шел фильм «Десять заповедей»?
– Была Пасха.
– Ты кончила, когда Чарлтон Хестон спускался со скрижалями. Со склона холма казалось, что волосы у него поседели, когда он увидел, как ты трахаешь это здоровенное ничтожество. В ту минуту я начал влюбляться в тебя. И ненавидеть. До сих пор питаю к тебе нечто вроде любви-ненависти. Я ненавижу вас, самодовольных скотов со значками, считающих, будто мир принадлежит вам. Ничто не раздражало меня больше, чем зрелище, как вы с этим идиотом Макнелли расхаживаете по управлению хозяевами, входите без стука в мою лабораторию и приказываете мне, что делать. Вы не заслуживаете того, что имеете. Я знал, что ничем не хуже вас. Даже когда меня не приняли в полицейские из-за эпилепсии, знал, что не хуже. И доказал это. Я отправил Майка в тюрьму за убийство, которого он не совершал. Я заставил тебя вести это расследование. Я сделал так, что брайтоновское управление выглядит сборищем бестолочей и убийц проституток. Маленький бедолага, недостойный даже носить значок, одержал верх над всеми вами, надменными подлизами.
– Чтобы добиться этого, ты убил ни в чем не повинную женщину.
– Она получила то, чего заслуживала. И Бейли тоже. Проститутки разрушают жизни. Не пытайся убедить меня в обратном.
Мерси вгляделась в его лицо, нет ли в нем тика, подергивания, надеясь, что напряженная ситуация может спровоцировать приступ эпилепсии. Но О'Брайен хладнокровно смотрел вдоль ствола.
– Утром я принял двойную дозу дилантина. И теперь крепок, как вьючный мул.
– Зачем тебе столько хлопот? Почему бы просто не убить Большого Пата с Брайтоном, и все?
Он пожал плечами, но ствол револьвера оставался наведенным на Мерси.
– Разумеется, я мог как-нибудь вечером задавить этого пьяницу Пата на автостоянке. И застрелить Брайтона во время его утренней пробежки. Я думал об этом. Но это очень легкая расплата. Я хотел, чтобы они видели собственное крушение и ничего не могли поделать. Чтобы Пат наблюдал, как его сын гниет в тюрьме. А Брайтон смотрел, как его управление разваливается из-за той гнусности, какую они совершили по отношению к Джиму О'Брайену. Чтобы они чувствовали себя так, как отец, – опозоренными, бессильными и преданными. Знаешь, что отец получил за службу в полиции, за то, что был другом этим мерзавцам? Пьяницу-жену, сына-эпилептика и пулю в мозг из своего пистолета. Скоты. Убить их за все это мало. Жаль, что ты обо всем узнала, ведь теперь тебя необходимо убить, и это слегка портит картину. Но вместе с тем мне приятно, что кто-то знает. Это придает картине завершенность. Было восхитительно ненавидеть тебя, поскольку ты для этого отличная мишень – высокая, темноволосая, гордая, всецело поглощенная собой. Ты два галлона дерьма в галлоновом ведре, Рейборн. Я не мог удержаться от того, чтобы использовать твои трусики, когда нашел их в одном из ящиков шкафа у Майка. Я мечтал увидеть, как ты наблюдаешь, что Майк отправляется в тюрьму. Это съедало бы тебя заживо. Почище рака.
О'Брайен улыбнулся и расставил ноги чуть пошире, принимая более устойчивую позу для стрельбы. В голове у Мерси пульсировала единственная мысль: «Придумай что угодно. Пусть продолжает говорить».
– Как ты объяснишь труп детектива в доме своего отца?
– Просто. Ты перехватила меня по пути на работу. Это правда. Заявила, что хочешь получить от меня предсмертное письмо отца и видеопленку с его голосом. Опять правда. Я сказал, что эти вещи находятся здесь, ты велела ехать. Когда мы прибыли, я не мог найти письма. Это будет правдой. Но я показал тебе револьвер, из которого он застрелился, ты стала его осматривать, видимо, решила, что он не заряжен, и произошел выстрел. Правдоподобно. Я стал массировать тебе сердце, но было поздно. А все остальное уже очевидно. Я вытру пистолет перед тем, как вложить его тебе в руку. Потом помогу тебе выстрелить из него в это окно, ты будешь мертвой, и трудности это не представит. Заменю стреляную гильзу патроном, будет казаться, что произошел всего один выстрел. Заменю разбитое стекло фанерой, и оно станет походить на половину других окон в доме. Вымою руки двойной дозой растворителя, чтобы снять нагар. После этого тебе сказать будет нечего. Несчастные случаи происходят.
– Саморра в это не поверит.
– Я его обработаю. Он сейчас в таком состоянии, что поверит.
– В кухне Уиттакер оставлены твои отпечатки пальцев.
– Детка, я эксперт. Я работал там. Ошибки случаются.
Внезапно Мерси бросилась за кушетку, приземлилась на левый бок, уже сунув под пальто руку. Раздался грохот, и Мерси ударило что-то в бок. Прозвучало еще два раскатистых выстрела. Ее ноги словно вспыхнули огнем. Она подняла пистолет над кушеткой и дважды нажала на спуск, но услышала четыре громких хлопка, и в чехле кушетки появилось два отверстия. Когда отзвуки замерли, Мерси услышала ругань О'Брайена, потом быстро удалявшиеся шаги.
Она с трудом поднялась на колени, держа пистолет наготове, увидела, как О'Брайен скрылся в кухне. На полу было кровавое пятно. Мерси сбросила пальто, наклонилась к дыркам в свитере, из которых струилась кровь. Сунула указательный палец в одну, и его кончик появился из другой. Чуть не упала в обморок. Кровь уже лилась на пол. Брюки пониже колена были продырявлены, она не могла понять, задета кость или нет. Поднялась и потащилась на кухню.
Кровь на полу и дверном косяке. Распахнутая наружная дверь хлопала на ветру. Опираясь о кухонный стол, Мерси подошла к двери и выглянула. Купальный домик слева, гаражи справа, носящийся в воздухе песок. Жжение в глазах, режущий лицо ветер, катящийся громадный клубок колючек и несколько капель крови, стекающих к плавательному бассейну.
Мерси сделала глубокий вдох, твердо взяла пистолет в скользкие руки и заковыляла по мостику туда. Заглянула в бассейн. Воды нет, лишь несколько упавших вниз колючек. Но она заметила какое-то движение у дальней стенки, что-то поднимающееся со дна, тень человека, и сделала единственное, что пришло в голову, – спрыгнула с мостика, повернулась в воздухе и произвела три быстрых выстрела, падая в океан колючек.
Мерси погрузилась в них. Попыталась устоять, но боль в ноге не позволила. Поднялась, опираясь о стенку, и увидела над краем мостика ствол револьвера и руку за ним. Казалось, револьвер смотрит на нее единственным большим черным глазом, потом он задвигался вправо-влево, словно ища ее. Мерси хотела повалиться на бок, но тут черный глаз опустился, револьвер упал, проскользил по покатой стенке и исчез под колючками.
Она часто, отрывисто дышала и не слышала ничего, кроме завывания ветра наверху. Рука О'Брайена подергивалась. Мерси стала отходить от нее к мелкому концу бассейна, с трудом ступая по песку и колючкам, и наконец достигла ступеней. При этом она старалась не сводить мушки пистолета с лежавшего ничком тела Эвана О'Брайена.
Он вытянулся на мостике, одна рука свисала в пустоту над бассейном. Мерси села на верхнюю ступеньку, подалась вперед, опустила пистолет рукояткой на мостик, обе руки были твердыми, несмотря на кровь, песок и впившиеся колючки.
Мерси не сводила прицела с О'Брайена. Она положила вытянутые руки на мостик и перенесла вес тела на них. Тяжело дышала, прислушивалась к вою ветра. Посмотрела на нижние ступеньки, увидела, что они все в крови, и почувствовала себя легкой, не ощущающей боли и странным образом удовлетворенной.
Когда попыталась встать, то пошатнулась и сползла по стенке в бассейн, ноги тщетно искали точки опоры, пистолет выпал из руки. Лежа в углу на дне, Мерси смотрела вниз и видела три вещи: плитку торкрет-бетона и на ней две окровавленные руки. Ей стало любопытно, чьи это руки. Все в колючках, крови и песке. Наверное, им больно.
Раздался вой сирены, но Мерси казалось, что она слышит музыку.
Глава 32
Чувство времени у Мерси совершенно нарушилось: минуты растягивались в вечность, а часы проносились, словно колибри. Мир то исчезал, то возвращался: мир мундиров и резких голосов, сирен и трубок в ее руках и во рту, яркого света, нависающих над ней масок и, наконец, комнаты, тихой, но оживленной появлением людей, которых она не знала, и, если ей не виделось это во сне, кратких визитов отца, Пола Саморры и шерифа Чака Брайтона.
Холод. Сон. Жажда. Снова холод, сон, жажда.
Потом опять сирены, лопасти вертолета и обдуваемая потоками воздуха крыша медицинского центра, на которую сел вертолет, отчего иглы в венах Мерси содрогнулись. Другая комната, где все бесшумно двигались, повсюду мониторы, больше незнакомых лиц.
Прежде всего Мерси обратила внимание на свои руки: распухшие, как от тысячи жал и мелких заноз, глубоко сидевших в покрасневшей плоти. Они причиняли боль. Особенно болели кончики пальцев. Пошевелить рукой было словно сунуть ее в колючки кактуса. Потом она почувствовала собственный запах – неприятный. Приподнялась с койки, отчего включилась сигнализация и быстро вошли две нянечки. Они пристегнули ее к койке и, когда Мерси перестала плакать и метаться, помыли.
