Майор Пронин и профессор в подвале - Лев Сергеевич Овалов
Образ Утесова был многоликим: в нем ощущался «духарный колорит» блатного героя, лихого одессита. Образ, важный для нашей культуры XX века. Этот герой поет «Лимончики», «Гоп со смыком» и «С одесского кичмана», переделывает «Мурку», озорно выводит: «Лопни, но держи фасон!» Между Утесовым и записными исполнителями блатного фольклора лежит пропасть: Леонид Осипович, подобно актеру Михаилу Жарову, формировал из этого сырья художественную реальность, преобразовывая свои жизненные наблюдения. Он всегда умел с некоторым лукавством посмотреть на своих героев, которые «из тюрьмы не вылазят» и решают схорониться «в Вопняровской малине». Это перенял у Утесова Высоцкий и, увы, упустили иные наши интерпретаторы блатного фольклора.
С другой стороны, герой Утесова — джентльмен, душевный собеседник, мужественный простой человек, сугубо доверительно сообщающий: «Видишь, я прошел все испытанья // На пути свидания с тобой…». Этот образ напоминал и противников Пронина, и самого майора…
Пронинский цикл — это развлекательная литература постреволюционного периода, периода чисток, периода подготовки к войне. В то же время это литература периода относительной стабильности, успокоения. Нередко забывают, что тридцатые годы по сравнению с предыдущим десятилетием казались годами успокоения. А ведь в памяти современников была Гражданская война, да и нэп озлобил многих пиром во время чумы. Другое дело — тридцатые. На площадях, где в Гражданскую проводились публичные казни, теперь в ходу кинематограф и футбол. В 1936 году впервые было проведено командное первенство СССР по футболу. В те годы разыграли два комплекта медалей: весенние и осенние. Победителями стали соответственно московские «Динамо» и «Спартак». Призерами оказались динамовцы из Киева и Тбилиси, а также армейская команда ЦДКА. Футболисты стали новыми спортивными кумирами страны, как когда-то, до революции, ими были цирковые силачи и борцы: Крылов, Поддубный, русский лев Георг Гаккеншмидт. Теперь говорили о братьях Старостиных, о ветеране футбола Малинине, о Бутусове, Семичастном и Акимове. Из записей Ю. К. Олеши мы узнаем, как в конце тридцатых признавала Москва нового футбольного гения — Григория Федотова… У горожан появился большой футбол; водка, как и пиво, уже продавалась свободно (впрочем, майор Пронин предпочитал армянский коньяк). Многие города славились своим мороженым и газировкой с сиропами. В кино (оно стало звуковым, и следовательно — подлинно самым массовым искусством, да еще, по Ленину, «из всех искусств для нас важнейшим») особенно актуальными для массового сознания были ленты «Чапаев», первый советский звуковой фильм «Путёвка в жизнь» и музыкальные комедии режиссеров-соперников Г. Александрова и И. Пырьева. Каждый горожанин (в особенности — подростки и молодежь) имел обыкновение смотреть полюбившуюся картину от десяти до сорока раз. Идеалом эпического героя стал Чапаев, символом аккуратности и добропорядочности Фурманов, оптимизма и веселья — Костя Потехин, трудового успеха — героини Ладыниной. Весьма актуальный идеал блатного супермена олицетворял (деля этот трон с Утесовым) Михаил Жаров, колоритно исполнивший роль Жигана и спевший «Щи горячие, да с кипяточечком!..». Варились в кинематографе той поры и обаятельные «свои парни», и чудаковатые благородные интеллигенты с бородками клинышком, и (с конца тридцатых) национальные герои из славного прошлого. Это было талантливое и очень демократичное искусство. И майора Пронина нельзя вырвать из культурного контекста его времени. И он, и они пребывали на острие популярности.
Подобно Сименону, Овалов стремится дать социальное обоснование преступления. Вот фотограф Основский — один из наймитов иностранной разведки. Задается вопрос: почему фотограф Основский стал врагом советской власти? Оказывается, все дело в классовом инстинкте: он «был сыном владельца модной в прошлом московской фотографии. Этот при некотором желании мог считать себя обиженным. Правда, занимался он все тем же ремеслом и зарабатывал много денег, но неудовлетворенные чувства хозяйчика способны были тревожить его воображение. Власть над двумя ретушерами могла ему представляться настоящей властью, а возможность распоряжаться собственной кассой — истинным богатством». Звучит убедительно и исторически достоверно.
Говоря о «Голубом ангеле», необходимо сделать экскурс и в историю зарубежного кино. Собственно говоря, название Овалову подарил один из самых одиозных и растленных кинофильмов гибнущей Европы, снятый в 30 годы, на закате Веймарской Германии. Мария Магдалена фон Лош — она же Марлен Дитрих яркая женщина-вамп тридцатых — сыграла в этом самом «Голубом ангеле» так, что всю жизнь потом получала оброк с этого успеха. «Циничная, развращенная певичка Лола» (так аттестует ее наш кинословарь) легко вписывается в атмосферу шпионской повести. Марлен сама исполняла модные песенки — они издавались на патефонных пластинках. Редкие записи Дитрих можно было встретить в элитных московских и ленинградских квартирах. В то время всю популярную музыку называли джазом. «The Blue Angel» Овалов со знанием дела называет блюзом, упоминает и другие музыкальные названия — джазы Эллингтона, Нобля, Гарри Роя, песенки Шевалье, Люсьенн Буайе, «Chanson du printemps», «The Golden Butterfly», «Mood Indigo», «Ton amour»… Это логично: популярная литература использует успех популярной музыки.
В «Голубом ангеле» противники Пронина были хитры как никогда. Их изобретательность поставила в тупик Виктора Железнова, и, если бы не Пронин, резидент ускользнул бы от нашей контрразведки. Этот факт подтверждает исключительность майора Пронина, его гениальность. Сюжет громко перекликается с «Собакой Баскервилей». Как и у Конан Дойла, у Овалова великий сыщик лукаво перепоручает дело помощнику, но втайне продолжает самостоятельное расследование, время от времени путая карты своему незадачливому коллеге. Как и «Собака…», «Голубой ангел» — повесть, а не рассказ, и в ней мы видим целую галерею действующих лиц, совслужащих предвоенного времени (у Конан Дойла эту роль исполняют соседи Баскервилей, обитающие возле Гримпенской трясины).
В то же время Овалов обогащает традицию свежим приемом: на первых же страницах повествования Пронин раскрывает тайну герою-рассказчику. Но читателю они этой тайны не раскрывают, а рассказчик не понял секрета, поскольку он не чекист и, следовательно, не говорит по-английски. «Собака Баскервилей» начинается с чтения старинного манускрипта. У Овалова герои прослушивают патефонную пластинку «Голубой ангел», в этой записи и кроется секрет — шеф зарубежной разведки на своем родном английском дает указание резиденту во всем следовать указаниям хозяина пластинки. Да, сам Овалов поначалу не понял этого — и честно попросил Пронина рассказать ему всю историю от начала и до конца. Майор был болен, знакомый писатель пришел к нему в гости с бутылкой любимого армянского коньяка — можно ли было оставить его без истории? Впрочем, миссию рассказчика Пронин перепоручил Железнову, предварив повествование морально-нравственной доминантой: «С каждым годом борьба
