Бизнесмен - Сергей Майоров

я бы взял Мишку с собой еще тогда. Но не сложилось… Потом эпоха сменилась, но мы решили, что еще не пришло время афишировать наши связи. У меня тут остались не только друзья. Некоторые враги добились высоких чинов. И не все забыли обиды. Так что сюда я не приезжал. Но в Прибалтике, в Калининградской области, в Белоруссии, по делам бывал достаточно часто. Там в основном мы и виделись…

– Что и говорить, конспирация глубочайшая! Если даже я ни о чем не догадывался…

– У нашего народа это в крови, Константин Андреич. И не обижайтесь на нас. Михаил считал вас лучшим другом. Ему было тяжело от вас что-то скрывать.

– Я этого не заметил.

– Поверьте мне, тяжело… Как я понимаю, вы не оставите этого дела?

– В каком смысле?

– В смысле возмездия.

– Не оставлю. А что? Вам это чем-то не нравится?

– Ну, почему? Святое дело не может не нравиться. Просто… Просто я не вижу в этом особого смысла. Какая разница, кто жал курок? Фамилия ничего не изменит. И какая бы участь ни была уготована киллеру, Михаила это не воскресит. Кроме того, для меня вопрос в достаточной мере исчерпан.

– Поясните, пожалуйста.

– Поясню! Мы сами все – кузнецы своей смерти. Каждый умирает, как живет. У Мишки была теория… Достаточно вредная, на мой взгляд, теория. Вы должны быть с ней знакомы. В двух словах: хватай, пока молодой. Пока есть силы и зубы. Потому что пока ты будешь церемониться со стариками, ждать и оказывать почести, подрастет и окрепнет следующее поколение. А уж оно с тобой цацкаться точно не будет! Я много беседовал с ним по этому поводу, объяснял, что все не так просто. Кажется, это подействовало. Но слишком поздно. Поэтому вопрос об убийце для меня не стоит так остро, как для вас. Иванов, Петров, Сидоров, Финкельштейн – да какая в конце концов разница?! Мишку убила не пуля, его убила вся его жизнь.

– У меня другой взгляд на проблему.

– Поэтому вы с ним и были друзьями. Я помню, как он мне рассказывал о вашем знакомстве. Кажется, только вчера это было. А прошла целая жизнь! Его жизнь…

Он опять замолчал. Мимо нас проносились машины. Когда мне надоело их разглядывать, я сказал:

– Уверен, Моисей Соломонович, что вы хотели со мной побеседовать не только об этом. Времени у нас, конечно, достаточно. Но обидно терять его попусту. Я найду убийц друга, чего бы мне это ни стоило. Обещаю, найду! И буду очень признателен, если вы мне поможете. У вас ведь имеются какие-то соображения…

– Не больше, чем у вас, Константин Андреевич. Хотя в дела сына я был посвящен хорошо. Не удивляйтесь, он со мной постоянно советовался. В последние годы мы созванивались почти ежедневно, не говоря уже о регулярных встречах в Прибалтике. И часть проектов, которые вы реализовывали, были придуманы мной. Я проанализировал все, что мне известно по этим вопросам, и не нашел причин для убийства. То есть не смог выделить кого-то конкретного, кто был бы в смерти Миши кровно заинтересован, кто мог бы получить от его смерти реальные дивиденды. Подозревать можно всех, но ровно в той степени, в какой можно и не подозревать никого. Вы меня понимаете?

Я кивнул, хотя услышанное показалось мне слишком заумным. Философия всегда вредит практике. Для меня вопрос стоял предельно конкретно: «Кто и почему?» Даже без «Почему?», просто «Кто?». Соломоныч же мне втирал, что Михаил жил неправильно, и в этом, дескать, все дело.

Я кивнул:

– Понимаю.

– Поэтому единственное, чем я могу вам помочь, заключается в следующем… – Моисей Соломонович опустил седовласую голову, и я почувствовал, что ему очень не хочется говорить то, что он собрался сказать. – Михаил хотел отойти от дел. Он собирался приехать ко мне… Переехать на ПМЖ. Почти все бумаги были оформлены, и мы планировали, что уже в мае он переберется.

– Он мне ничего не говорил… – Еще неделю назад я бы голову отдал на отсечение, что Мишка будет со мной до конца. А он, оказывается, собрался линять. И думал сделать это втихаря.

– Знаю. Поверьте, молчание давалось ему тяжело. Он понимал, что поступает не очень порядочно. Но сделанного не вернешь…

– Какие еще сюрпризы у вас припасены?

– Никаких. Кроме одного. У него ведь пропал портфель с документами. Не знаю, какие бумаги там были еще, но могу сказать точно: там было все для выезда в Тель-Авив.

Я вспомнил, как мне докладывал Цыганков: ничего ценного не похищено. Ничего такого, что могло бы затруднить нашу работу своим исчезновением, или принести неприятности, попади оно в посторонние руки. Похищать портфель смысла не было. Но про израильские документы Лев Валентинович осведомлен не был. А они, значит, пропали… Что это меняет? На первый взгляд ничего. Для кого-то могло иметь смысл украсть бумаги, чтобы затруднить процедуру отъезда. Но если Кушнер мертв – какой смысл в его анкетах и загранпаспорте?

– Он мне ничего не говорил, – повторил я. – Его отъезд стал бы для меня серьезным ударом. В нашем кругу так не делается.

– Знаю, – кивнул Мишкин отец. – Но он был не совсем из вашего круга…

Я внимательно посмотрел на собеседника:

– Если бы мне стало известно об отъезде, я бы с Мишкой поговорил, очень серьезно поговорил! Может, мы бы поссорились до конца жизни. Но убивать его я бы не стал. Тем более, подсылать киллера.

– Я пришел к такому же выводу…

Медленно, вдоль ряда машин, на которых приехали гости, мы двинулись к кабаку, на крыльце которого стоял Цыганков, обеспокоенный моим долгим отсутствием.

– Кто вам сообщил об убийстве?

– У меня тут остались друзья.

– Они же и про портфель рассказали?

– Конечно. Я знаком со всеми материалами следствия. С некоторых документов мне даже ксерокопии сняли.

– Понятно… Где сейчас Ольга?

– Ольга? Не имею понятия!

– Да?

– Я удивился, что ее нет на похоронах.

– Стало быть, вы с ней знакомы. Она исчезла, – сказал я, внимательно наблюдая за лицом старого Кушнера. – Ушла из дому – и с концами. Более того, прихватила Мишкины деньги.

Кушнер кивнул:

– Да, он сделал так, чтобы она могла распоряжаться какой-то частью его средств. О размере суммы я имею только общее представление. Думаю, не больше пятидесяти тысяч долларов. А основные деньги он давно перевел за границу. Как и вы, Константин Андреевич… Честно сказать, мне эта Оля не нравилась. Я бы предпочел, чтобы он женился на еврейской девушке. И женился там, в Израиле. Но повлиять на его выбор я не смог.