Ольга Лаврова - «Букет» на приеме
Повисает долгая пауза.
— Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за другого человека, тогда вы должны понять… этого Кирпичова.
— И оправдать вранье?
— Интересы службы не дозволяют?
— И службы и самого Кирпичова.
— Да?
— Да! С точки зрения юридической вы сейчас на грани соучастия. Продолжая запираться, подготовите себе до того неблаговидную роль на суде, что…
— Доброе у вас сердце, гражданин майор!
— А доброе сердце — это стыдно? Или смешно?
— Н-нет. Извините, гражданин майор… Но вы говорите «на суде». Одного-то меня судить не будут, а тех еще…
— Полагаете, их не задержат без ваших показаний? Уж как-нибудь Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокойны! Загляните чуть-чуть вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что, дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку: «Удостоверяю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для представления по месту жительства». Поразмыслите, что может произойти.
— Ничего хорошего в любом случае, — угрюмо цедит Кирпичов. — Хоть говори, хоть молчи… У вас теперь моим словам все равно веры нет.
— Будет искренность — будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили прошлый раз, и то уже сослужили службу.
— Прошлый раз?
— Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.
— А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят копеек по счетчику не доплатили? Поверите?
— Оставить шоферу такую памятку… — произносит Знаменский после задумчивого молчания. — А пожалуй, поверю, Кирпичов! И на все дело тогда взгляну другими глазами… Но при условии, что Варя Санатюк…
С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскакивает, но говорит тихо:
— Варя? Ах, Варя… Ясненько… Ясно. Мягко стелете, да жестко спать, гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!
* * *Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляется к двери и впускает Варю Санатюк.
— Была у почтенного дядюшки?
— Мать просила забежать… раз все равно буду рядом.
— Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не шестнадцать!
— Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, замечает.
— Лучше приходи нечесаная!
— Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще — зачем цапаться?
— Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо серьезно поговорить.
— Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и всего двенадцать рублей…
— Кончай этот лепет.
Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
— Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь — совсем старуха…
— Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разговор не про то.
— Что-нибудь случилось?
— Да, кое-что этакое.
— Ты так смотришь, будто я виновата…
— «Будто»… Из-за того, что ты — не случайная знакомая, я попал между двух огней. Надо решать, как быть.
— Между двух огней? У тебя другая женщина?!
— Дура. Вот не пойму — ведь любишь меня?
— Люблю.
— И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
— Если на то пошло, меня тоже!
— Тогда объясни, что вас связывает?
Варя молчит.
— Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку или… чего доброго, Варя, и попрощаемся.
Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда, где Артем — ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями — фас, профиль, три четверти, — Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах кажется рекламной красавицей… Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в уголок дивана, поджав ноги, и решается:
— Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли соседи. И вдруг появился дядя Толя — отсидел срок… Он зачастил к нам. Меня звал «дочкой», а маму — «рыжей телкой». Она была малограмотная, работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил… Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не смела… Фактически он нас содержал.
— А мать соображала, на какие средства?
— В то время — вряд ли. Официально он где-то числился… Через четыре года снова забрали. Это было горе, я все не верила… Но он попал под амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему… до следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя. Хороший парень, футболист… Санатюк свалился как снег на голову, и началось страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
— Скотина!
— Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала бороться — по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы удержать. На третий день утром — милиция… — Она умолкает в слезах.
— Говори до конца.
— Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у роддома и плакал — по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было все равно… Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил на горизонте.
— Да чего он, собственно, добивался?
— Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он любил меня. И сейчас любит — как умеет…
Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится окошко ненавистного старого сыча.
— Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит? Или это жалость?
— Страх, Артем.
— Страх?
— Я боюсь, что он озлобится.
— И что?
— Не знаю… Понимаешь, он не раз меня сватал — за своих. Он и Володю погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты…
— Я не нравлюсь главе семьи? — цедит Кирпичов.
— Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к честным людям.
— Это я, конечно, подлец… Значит, вот почему нам нельзя жениться. И здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одному.
— Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобидный, но…
— Он не безобидный. Потому придется связываться.
— Артем, ради Бога!
* * *Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.
— Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит: «Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!»
— Мне он тоже описывал их смутно, — поддакивает Пал Палыч.
— А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все совался. Я даже лупил его, помню.
— По-видимому, это сказалось на нем положительно.
— Да-а, меняются люди, меняются, — охотно посмеивается Борис. — По себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?
— Тем больше чести вам теперь.
— А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековывает.
— Простите за любопытство, дело прошлое, — вы туда отправились с сознательным намерением перековаться?
— Да нет… честно говоря — подальше от родителей. Все воспитывали. Ну а потом засосало… то есть, хотел сказать, увлекло.
— Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе, хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
— Наверно, думаете — за длинным рублем?
— С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, — отшучивается Знаменский. — Да без рубля и не проживешь. А когда набежала возможность, отчего не купить ту же машину?
— Вообще-то, я больше для стариков старался. — Борис откидывается на стуле, нога на ногу и цитирует Томина: — Я рассуждал как? Надо людям на старости лет моральную компенсацию получить. Мало, что ли, они за меня краснели? Так пусть теперь любому скажут: «Вы не верили, что Борис в люди выйдет, а он — нате вам, не хуже прочих». Эх, человек предполагает, а вор располагает. Сколько лет труда…
— Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
— Да откуда вы их возьмете?
— А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
— Не знаю… не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики поправились.
— Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заявления. Напишите прямо сейчас.
— И что будет?
— Вас признают гражданским истцом. — Знаменский прячет в глазах огонек любопытства.