Серж Бэст - Я полынь не сажал
– Сыночек, мой родной! – шепчут её губы…
Вскоре, после случившегося со мной инцидента в школе началась сдача выпускных экзаменов. К своему удивлению, и больше всего к удивлению моих родителей, все экзамены я сдаю на оценку не ниже, чем «хорошо». Со своей подругой – Танюшкой я, в силу сложившихся обстоятельств, больше не встречаюсь. К тому же Расим от кого-то узнал, что она вновь встречается с астрономом. Да это и к лучшему. Зачем я ей? Астроном, другое дело – высокий, кудрявый парень, с высшим образованием, работает учителем в школе, за него можно и замуж. Недостаток у него лишь один – рыжий он. Хотя этот цвет на любителя. Танька сама красит волосы в ярко рыжий цвет. Единственное, о чём я сожалею, так это о своём сколотом переднем зубе, который был повреждён в стычке с ним, а также о плешине на голове, образовавшейся у меня после того, как я получил от отца короткий «хук» в левую скулу.
– Так, всё-таки, куда, сынок, ты намерен поступать? – глядя на меня вопросительно, спрашивает мать.
Своим вопросом она застаёт меня врасплох, так как я ещё пребываю в глубоком раздумье. Для меня ясно лишь одно, что «человеком», как говорит мой отец, я буду становиться в военном училище. Но вот в каком? В военно-морском училище во Владивостоке или в военно-инженерном училище в Тюмени? В любом случае решение стать военным обрадует моих родителей. Мне их чаяния понятны. То, что случилось с моими сверстниками, наводило их на тревожные мысли. Один из них, Володька, будучи пьяным, разбился насмерть на мотоцикле, другой – Гришка попал в тюрьму за «хулиганку», Юрка начал основательно злоупотреблять алкоголем. Все они были старше меня на пару лет, и родители полагали, что я нахожусь под их влиянием. Впрочем, их понять несложно. К каким ещё выводам можно прийти, узнав, что их сын, получив бабушкину пенсию в двенадцать рублей, купил для своего друга ящик креплёного вина, чтобы тот смог отметить с девчонками день своего рождения?
– Мам, я пока не решил, куда буду поступать, но точно знаю, что это будет военное училище, – отвечаю я на заданный ею вопрос.
Глаза матери наполняются радостью.
– А когда тебе нужно будет идти в роддом? – спрашиваю, в свою очередь, я её.
– Роды намечены на десятое число, но бывает всякое…
– А отец к тому времени вернётся из командировки?
– Не знаю, – отвечает мать, и её глаза заволакивает тоска.
– Не переживай, мам, если что, я помогу тебе во всём, ты только говори мне, что нужно делать, – успокаиваю я её.
Ожидаемое пополнение в нашей семье со скромным уровнем материального достатка является ещё одной причиной, побудившей меня принять решение в пользу казённого дома, коей является курсантская казарма.
Опасения матери, что отец не приедет из командировки на момент выписки её из роддома оправдываются. Новорождённую сестрёнку медсестра роддома вручает мне в руки и наша мать в окружении всех своих детей гордо следует к себе домой. А уже поздно вечером приезжает отец…
– Сынок, не забывай, пожалуйста, писать письма домой, – напутствует меня отец, приехавший ко мне на «День присяги».
Мы сидим с ним на скамье на стадионе. Я пристально всматриваюсь в черты его лица, словно хочу насмотреться на него с запасом на год, в течение которого мы вряд ли свидимся. Я очень сильно скучаю по нему, матери, сестрёнкам и брату.
– Обязательно буду писать. Как там поживает Светик-семицветик? – интересуюсь я относительно своей младшей сестрёнки.
– Растёт, как в сказке, по дням и по часам, – смеётся отец. – Она уже «гулит», пытается перевернуться набок. Думаю, что скоро это у неё получится. Да, чуть не забыл, сынок, сказать тебе новость, – спохватывается он. – Танька, бывшая твоя, вышла замуж за астронома.
– Не дождалась солдата. Все они такие! – иронизирую я, смеясь. – А если говорить по-доброму, то я рад за неё, она хорошая девчонка, только немного толстоватая.
– Именно так, – живо соглашается со мной отец. – Я хотел тебе сказать об этом, да ты сам все разглядел. У мужика должен быть вкус. При выборе невесты нельзя полагаться только на головку «фаустпатрона», ибо потом проклянёшь себя.
Я покатываюсь со смеху. В таком ракурсе отец впервые говорит со мной. Видимо, настала пора – я повзрослел, на мне форма военного человека.
– А как поживают мои друзья? – спрашиваю я у отца.
– Ребята, с которыми ты поступал в училище, получили повестки на службу в армию – в ноябре пойдут служить. Расим остаётся дома, так как он окончательно списан в запас по состоянию здоровья. Кстати, вы с ним – национальные герои, разговоры о вас не утихают в посёлке уже несколько месяцев, – неожиданно спохватывается отец.
У меня от удивления лезут глаза на лоб.
– Ты, наверное, шутишь? – теряюсь в догадках я.
– Нет, не шучу, – отвечает он. – В посёлке прознали, кто совершил нападение на чеченцев в гостинице. Все мужики и бабы гордятся вами. Сначала сыновья того самого мужика, гадившего в саду, хотели Расима отлупить, но сам отец не дал им этого сделать, когда узнал, кто напал на чеченцев. Видимо, в нём взыграло чувство справедливости.
– Странно. Прошло более трёх лет и только сейчас это вылезло наружу, – изумляюсь я. – Интересно, откуда это стало известно народу? Расим растрепал?
– Нет не он. Слушок пошёл от того самого рыбака, который вытащил вас из реки в тот вечер, – смеётся лукаво мой отец. – Он встретил как-то Расима в районном Доме культуры и узнал его, а потом поделился своими догадками с другими, так весть и разлетелась. За неделю до моего отъезда к тебе, к нам приходил участковый милиционер, хотел поговорить с тобой и поставить тебя на учёт в милиции, но узнав, что ты сейчас в военном училище и то, что тогда ты был несовершеннолетним, ушёл восвояси.
– Вовремя я поступил в училище. Тех, кто имел на гражданке приводы и состоял на учёте в милиции, до вступительных экзаменов в училище не допускают, – говорю я. – Плавал бы сейчас на какой-нибудь кастрюле…
Отец смеётся.
– Это точно, плавал бы… – соглашается он со мной. – И тут же интересуется. – Как вас кормят, хватает ли?
По стадиону разносится селекторный голос, извещающий о построении нашей роты на обед. Мы крепко обнимаемся, и отец уходит. Я ещё некоторое время продолжаю смотреть ему вслед. Меня внезапно охватывает сильное чувство тоски по дому. Всё-таки я домашний до мозга костей, наверно, я зря выбрал военную службу, – откровенно хандрю я.
– Что приуныл, Семён? – слышу сзади голос Фарида, своего нового друга, по кличке «Фаза». – Тоскливо?
– Да, тоскливо, очень, – честно признаюсь ему. – Я даже и не полагал, что окажусь таким домашним.
– Мне тоже…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
НА ГАУПТВАХТЕ
– Батальон! Равняйсь! Смирно! – звучит зычный голос командира нашего батальона.
Курсанты четырёх рот замирают в волнительном ожидании следующей команды. Они знают, по какому случаю построен батальон, и новая команда не заставляет себя ждать, она касается меня. Повинуясь этой команде, я выхожу строевым шагом из строя, и комбат объявляет мне десять суток ареста за самовольную отлучку с содержанием на гарнизонной гауптвахте.
В курсантских шеренгах слышится шёпот. Строй шевелится. Это первое столь суровое наказание, прозвучавшее перед строем из уст нашего комбата.
– Наверное, Семёна отчислят из училища, – слышу я перешёптывания курсантов, доносящиеся до меня из первых шеренг моей роты.
– Есть десять суток ареста, – отвечаю я с хрипотой в голосе, и по команде комбата вновь возвращаюсь в строй.
Комбат не успокаивается, вдогонку мне несутся резкие, как пистолетный выстрел, его указания командиру роты.
– Посадить его под Новый год! Рассмотреть вопрос об исключении из комсомола! Информировать родителей!
Зачем информировать моих родителей? Это моральный садизм! – хочется мне крикнуть комбату, но я молчу…
Комбат ещё некоторое время рычит и брызжет слюной, выкрикивая какие-то слова в мой адрес, но я их почему-то не слышу. Наверное, оттого что у меня скакнуло вверх артериальное давление, как это нередко бывало, когда я выходил на борцовский ковёр. Вывалив на меня весь комплекс дисциплинарного и морально-психологического воздействия, комбат, наконец, успокаивается. Цель достигнута. Всем, стоящим в строю, предельно понятно, что я наказан в полном объёме – чтоб другим неповадно было.
Конец ознакомительного фрагмента.
