Леонид Cловин - Жёсткий ночной тариф (Бронированные жилеты)

— Генерал звонил… — Егерь отвел Игумнова в сторону, зашептал почти беззвучно: — Дал команду готовить представление. Тебя к Красной Звезде. Старшему сержанту — «За отличную службу». Качана к деньгам…

Говорилось это неспроста. Дежурный сразу перешел к делу.

— Сейчас генерал приедет. Потом те, из комитета. А тут заявительница… Черт принес!

Деликатные проблемы решались, как правило, руками розыскников.

— В чем суть? Что-нибудь серьезное?

— Да нет. Кража из автокамеры. Вещей — кот наплакал. Единственно — французская косметика.

— Подозреваемые есть?

— Какой-то мужчина вертелся. Мог подсмотреть шифр… Давай Качан с ней поговорит?

Он предлагал Игумнову подставить вместо себя Качана. Заодно и вместо него.

Егерь знал, конечно, что Игумнов на это не пойдет.

— Она тут? Зови.

Дежурного устраивал и такой вариант. Присутствие старшего по должности — Игумнова — автоматически снимало ответственность с младшего — Егеря.

— Женщина! У которой вещи украли! — заорал он в предбанник. — Зайдите!

Игумнов увидел простоватое доброе лицо. Широкое платье указывало на позднюю беременность.

Ей не приходило в голову, что здесь, в милиции, ее тоже собираются обмануть.

История повторялась.

— Там у меня ничего особенного… — Она застеснялась. — Только косметика вот…

— Приметы человека, который стоял рядом, вы запомнили? — спросил Егерь.

— Невысокенький. Черный. Один глаз меньше другого…

«Примета хорошая… — подумал Игумнов. — Этот выплывет…»

Картузов был в дежурке, но в разговор не встревал. Потерпевшая могла написать жалобу о том, что в разборе принимал участие и начальник милиции.

Он понимал, что происходит, поэтому рукой подозвал Игумнова.

— Нам эта кража не нужна! И так пролетели с раскрываемостью. Кстати… С новым замом, с Цукановым, будь осторожнее. Он не сработался с начальником отдела на Окружном. И они его обменяли… — Вокруг царила атмосфера общей подозрительности. — У меня есть данные, что он записывает фамилии и адреса потерпевших, которые к нам обращаются…

— Меня беспокоят эти женщины с воронежского самолета… Их уже трое!

— Это не идет в раскрываемость, за них нас не бьют!

— Зачем же вы при нем шифр набрали, если заподозрили, что он жулик?! — Егерю не надо было объяснять, за что начальник отдела выговаривает начальнику розыска.

— Так ведь не знаешь, кто он! — Женщина с сожалением посмотрела в сторону отошедшего Игумнова.

— Все равно, что бросить чемодан и уйти! А потом предъявлять: «Ищите мои вещи!»

Спектакль этот проигрывался в день по нескольку раз.

— Так я говорю?

— Так.

Она приуныла. Лосев бросил ей кость:

— Конечно, преступник мог побояться ехать ночью с чужими вещами. Могут остановить — проверить…

Потерпевшая услышала обнадеживающие нотки.

— Мог поставить в камеру хранения. А завтра приедет и возьмет. Гарпец!.. — Младший инспектор, маленький, жуликоватый, уже ждал в коридоре. — Зайди!.. Сейчас пройдешь с этой женщиной по камерам хранения ручной клади. Все осмотрите.

— Понял…

Дежурный вновь обратился к потерпевшей:

— Потом проедете с этим товарищем на Курский. Посмотрите там… — Прием был отработан.

На Курском было до сорока камер хранения. В шесть утра другой инспектор должен был везти ее на Казанский. А там Ярославский, Ленинградский. К обеду, оставшись без ног, ей предстояло полностью дойти до кондиции — самой отказаться от всяких претензий.

— Большое вам спасибо!

— Можно ехать, товарищ дежурный? — Младший инспектор знал свою задачу не хуже Егеря.

Игумнов плюнул на советы Картузова, подошел к потерпевшей.

— Если на нашем вокзале их нет, дальше все напрасно. Дайте ваш адрес. Если косметика всплывет — я сообщу…

Это было то честное, что он мог сегодня для нее сделать. Известное учение вождя о неотвратимости наказания оборачивалось его последователями со стороны, которую невозможно было предвидеть — отказом регистрировать преступления, по которым не обеспечивалось наступление кары.

Проходная соседнего — механического — завода была ярко освещена, сбоку стоял припаркованный «Москвич» ближайшего отделения милиции.

Игумнов толкнул дверь, она была не заперта. На служебной половине сидело за столом несколько человек. Сторожиха — Витькина мать — грубо размалеванная старуха, в несвежей кофточке с кружевами, увидев Игумнова, резво пошла навстречу.

— Не забыл Витеньку! — Она была поддатой больше обычного.

Два молодых милиционера из патрульной машины с любопытством оглянулись в его сторону. Кроме них, Игумнов увидел за столом еще Ксению — студентку, работавшую в отделе кадров, кандидатку в валютные проститутки невысокого пока ранга.

Ксения делала вид, что они незнакомы, глянула сквозь Игумнова, как через стекло.

— Присаживайся! Вот и ребята тоже подъехали! Помянем Витеньку. Ведь сорок дней…

Витькина мама двигалась как во сне, ее все время клонило на сторону.

Ксения нашла его взглядом, иронически поклонилась, он тоже кивнул. Ксения приходила в проходную из-за него — у них с Игумновым были свои дела. С Витькой ее связывали чисто дружеские отношения.

— На помин души…

Витькина мама достала початую бутылку, налила понемногу всем. Один из постовых ладонью накрыл стакан — он был за рулем.

Выпили, не чокаясь. Обжигающее тепло спустилось к груди и вновь прошло наверх, к голове. Была это никакая не водка — чистый спирт из фурнитурного цеха завода.

— Скоро некому будет и помянуть… — Старуха прослезилась.

Игумнов знал Витеньку давно. С первого дня, когда из восьмого отделения ГАИ, обслуживавшего правительственную трассу, был переведен в розыск.

Игумнова выперли из ГАИ несправедливо, с треском, абсолютно бесчестно, по жалобе холуя из Совмина, который сначала на дороге совал ему трояк, а когда Игумнов не взял и сделал просечку в талоне, оболгал его по «вертушке» на самом верху.

— Еще по маленькой… — предложила Витькина мать.

Игумнов снова выпил. И стало спокойно. Все, что произошло в долгую эту ночь, сразу притихло и уменьшилось.

«Буря в стакане воды. Все хорошо…»

Грызун этот с пистолетом-пулеметом мог разнести их в клочья, но все хорошо, хотя и некому порадоваться вместе с ними. Жена? Она давно уже слушает вполуха. В сущности, у него все одно и то же. Задержания, драки, допросы. Удивительно однообразно, когда смотришь со стороны. Идет постепенная переориентация.

— Бери, — Ксения подвинула огурец.

— Спасибо.

— …Все забыли Витеньку… — завела сторожиха. — И с завода, который на пенсию его оформлял, никто не пришел. Ни единого человечка…

Милиционеры согласно кивали, поглядывали на часы. Игумнов ничего не сказал. Витька все врал матери. Не было никакого завода, ни коллектива, отправлявшего на пенсию. Был он, Игумнов, на которого сын ее мог рассчитывать. После нелепой смерти в больнице от закупорки сосуда воздухом во время укола Игумнов потерял одного из своих помощников, которого мог бы сейчас использовать.

— Ты ездила в аэропорт? — Игумнов повернул голову к Ксении.

— Два раза.

— И что?

— Там своя мафия, Игумнов… Можно без глаз остаться.

— Звони, когда следующий раз поедешь.

— Как скажешь, начальник.

— Ксеня, ты помой помидоры… — сказала старуха. — Там моченые яблоки есть…

Ксения поднялась — стройная, молодая, три четверти — длинные крепкие ноги, затянутые в джинсы, сверху куртка, косметика и распущенные по плечам волосы.

— Еще одна женщина пропала, — сказал Игумнов, когда Ксения вернулась с помидорами.

— Там же, в Домодедове?

— Да. Опять молодая.

— Давно?

— Неделю назад… — Он еще раньше говорил ей про случаи со Старковой и Зубрун. — Мылина ее фамилия. И опять воронежский самолет.

— Может, еще по граммулечке? — спросила старуха, обращаясь к Игумнову и Ксении.

Игумнов почувствовал, как горячая женская нога коснулась его колена, чуть поднялась над полом, чтобы провести ближе к голени.

Снова отошли вдруг заботы. Бродившие в нем отзвуки пережитого. Собственные семейные неурядицы.

Все стало предвкушением новых страстей. Он молча сделал глоток, и то, что он молчал и не отодвинулся, было красноречивее слов.

— Ну, мы пошли, мать… — Водитель поглядел на часы, стал подниматься.

— А помидоры?

Игумнов и Ксения тоже поднялись.

— Осторожнее, Ксения, ходи… — сказала сторожиха. — Вокзал все-таки…

— Тоже мне вокзал! Одни педики и мешочники… — Ксения перебрала в воздухе пальчиками вместо привета. — Поезда за границу не ходят, значит, и дел нет… — Свободной рукой она подхватила Игумнова. — Устроишь тачку, начальник?