Джеймс Эллрой - Белый Джаз
Тридцать вторые помечены ярлычком: «Джумбо». Посмотрим по карте – двумя ярусами ниже, налево – стоп:
Три кабинки – от пола до потолка – шести футов высоты каждая.
Двери в царапинах: кто-то пытался взломать замок.
Ключ в замок, распахиваю двери:
158-32: норковые шубы – на пространстве восемь футов в глубину, шесть футов в высоту.
Семь вешалок – пусты.
159-32: меховые накидки и невыделанные шкурки – навалены грудой высотой мне по плечо.
160-32: лисьи, норковые и енотовые шубы – туевы хучи – висят на вешалках, лежат грудами, одни – аккуратно сложены и расправлены, другие – брошены как попало.
Джонни – Джуниор – Рубен.
Дадли Смит, возглавляющий расследование ограбления мехового склада: обманут, надут и одурачен.
Эксли и Дьюхеймел – манипулируют КЕМ?
Норка – трогаю, обоняю. Пустые вешалки – стриптиз с Люсиль в меховой шубке? Джонни, пытающийся продать Микки Коэну партию мехов??
Рубен Руис: бывший грабитель, братья-преступники.
Попытался заполучить ключи – не вышло.
Следы взлома – отсутствие охраны у входа – открыто двадцать четыре часа в сутки.
Щелк-щелк: ключ, замок, в мозгу: достаю из кармана ручку и блокнот. В каждую кабинку – вот по такой записке:
Мне нужна информация о Джонни Дьюхеймеле, Джуни-оре Стеммонсе – и обо всем, что (или кто) с этим связано. За деньги, независимо от Эда Эксли.
Д. Клайн
Запираю двери – щелк-шелк – замок, в мозгу – к телефону.
У поворота на Сансет нахожу телефонную будку. Набираю номер Отдела административных правонарушений. Два гудка. «Ригль».
– Сид, это я.
– Ты хочешь сказать – это ты и тебе что-то надо?
– Угадал.
– Так говори – но сперва позволь мне кое-что сказать – это твое дело об убийстве выжало меня как лимон.
– В смысле?
– В смысле – Ричи Херрика нигде нет. Сначала Эксли объявляет его в розыск, потом отказывается от этой идеи, а нам так и не удается найти ни одного белого мужчины, которого часто видели бы в негритянских кварталах.
– Я знаю – лучшим способом было бы позволить Томми К. найти его для нас.
– Что крайне маловероятно, если учесть, что федералы денно и нощно стерегут этих армяшек. Господи…
– Сид, запиши-ка…
– Слушаю.
– Хранилище в Норт-Эко-парке, строение 1750.
– Ну записал. И что теперь?
– Теперь возьми свой личный автомобиль и припаркуйся на автостоянке возле хранилища. Будешь записывать номера машин всех, кто будет входить внутрь. Каждые пять или шесть часов проверяй их через транспортников – и так до завтрашнего утра. Потом позвонишь мне.
Театральные стоны: «И тогда ты расскажешь, к чему все это?»
– Расскажу потом.
– Это связано с делом Херриков?
– Это все, черт подери!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Рубен Руис – поговорить, применить силу – чего бы мне это ни стоило.
Департамент по делам иммиграции и натурализации сообщил мне его адрес – Саут-Лома, 239. Совсем близко – я примчался туда и увидел на крыльце брата Рамона.
– Рубен в «Рейвин», вертит задницей в угоду города Лос-Анджелеса.
И снова – на колеса, в «Чавес Рейвин».
Теперь там – не протолкнуться – везде висят уведомления о выселении. «Парковка только для полицейских автомобилей» – там тоже не продохнуть: машины Управления шерифа, полицейские, фэбээровские.
Обрамленная холмами «главная улица» – мексиканские ребятишки кидают камни. На черно-белых авто – вмятины и царапины.
Подъездная дорога – узкая и пыльная. Я вошел, поднялся на вершину холма и стал смотреть:
Зеваки, путающиеся под ногами, люди в униформе – главная улица перегорожена. Дороги с рядами бревенчатых развалюх, холмы, сточные колодцы – везде понавешены плакаты с уведомлениями о выселении. Люди с фотоаппаратами снуют по дворам: федералы и кивающее сомбреро.
И – вот еще что: обитатели трущоб прямо-таки толпятся вокруг его обладателя.
Я спустился поближе: люди в униформе протолкнули меня через заграждения. Знакомые все лица: Шипстед, Милнер, Руис в костюме тореро.
Рубен:
Раздает деньги – мексикашки окружили его плотным кольцом.
– Dinero![29]
– El jefe Ruis![30]
Поток слов на испанском – ни черта не разобрать.
Милнер, обалдевший: что это?
Я протиснулся поближе, помахал – Шипстед меня заметил. Вздрогнул и покраснел – должно быть, Хенстелл уже успел проболтаться.
Он рванулся ко мне. Мы столкнулись и тут же инстинктивно спрятали руки в карманы пальто – оба.
– GraciasiljefeRuis![31]
Прямо возле дороги – заброшенный дворик. Он кивнул туда – я последовал за ним: в тени деревьев красовалось уведомление о выселении.
– Обоснуйте историю с пожаром, пока Нунан не отменил твоей неприкосновенности и не арестовал тебя.
Магнит для взглядов: Рубен Руис, раздающий зеленые бумажки.
– Посмотрите на меня, Клайн.
На него – огорошить его псевдоюридическим трепом. «Это были некасательные уличающие доказательства. Они не имели ни малейшего отношения к Кафесьянам либо к прочим аспектам вашего расследования или моего потенциального свидетельствования перед Большим жюри. У Нунана и так на меня всего предостаточно, и мне не хотелось бы, чтобы он получил еще порцию компрометирующей информации».
– Скажите мне, как адвокат – адвокату: как вы можете вести такую жизнь?
Мгновенно замолкаю.
– Мы пытаемся сделать так, чтобы вы вышли из всего этого живым. Лично я разрабатываю план – он будет заключаться в том, чтобы вывезти вас из города после того, как вы дадите показания, и, честно говоря, Нунан полагает, что мне не стоит так уж стараться.
– Это значит?…
– Это значит, что его я невзлюбил несколько больше, чем вас. А еще это значит, что ему ничего не стоит арестовать вас и демонстрировать всем в качестве «враждебно настроенного свидетеля», а потом отпустить и ждать, пока Джанкана, или кто там, вас не прикончит.
Мег: арестовывают – истязают – убивают – отчетливо, в цвете. «А мою сестру вы спрятать сможете?»
– Это невозможно. Последняя эскапада стоила вам остатков доверия Нунана, к тому же в вашем контракте про сестру ничего не сказано. И вообще, прецедентов, когда мафия причиняла бы вред близким свидетеля в бегах, не установлено.
МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ.
Тем временем Рубен разбрасывает наличность пачками – налево и направо.
– Мы – ваша единственная надежда на спасение. Я постараюсь все уладить с Нунаном, но вам необходимо явиться в штаб-квартиру ФБР ровно в восемь утра послезавтра, иначе мы вас разыщем, арестуем вашу сестру и начнем процедуру возбуждения уголовного дела по фактам ваших налоговых махинаций.
Гомон толпы, облака пыли. Рубен пристально наблюдает за нами.
Я помахал связкой ключей. Металл блеснул на солнце – он кивнул.
Шипстед: «Клайн…»
– Я буду там.
– Ровно в восемь.
– Я не глухой.
– Это ваш единственный…
– Чем это Руис занимается?
Он обернулся. «Искуплением вины, или как это называется. В общем, стоит ли его винить? Все это – ради какого-то бейсбольного стадиона».
Рубен подошел к нам.
– Так вы пришли к нему! А что это за ключи?
– Позвольте мне поговорить с ним наедине.
– Так это – личное?
– Да, личное.
Шипстед ушел. Проходя мимо него, Руис подмигнул ему. Рокаби Рубен: костюм тореро, ухмылка до ушей.
– Привет, лейтенант.
Я побренчал связкой ключей. «Ты первый».
– Нет. Сперва ты скажи мне, что это – просто дружеский треп двух федеральных свидетелей и что ты не любитель арестовывать мексиканских боксеров суперлегкого веса.
По склону холма медленно сползают бульдозеры – одна из хижин разлетается в щепки.
– Ключи, Рубен. Ты видел оригиналы, запомнил номера, а потом попытался заказать слесарю дубликаты – а еще на двери той самой кабинки остались следы отмычки.
– Что-то я не услышал ничего похожего на «это между двумя приятелями, ни один из которых не желает, чтобы у другого были неприятности».
Скрежет гусениц, треск досок, пыль и труха – я даже поморщился от шума. «Я не в том положении, чтобы кого-то арестовывать».
– Я так и подумал – если учесть то, что говорили федералы…
– Рубен, рассказывай. Я отчего-то уверен, что тебе этого хочется.
– Может, из чувства вины. А что рассказывать-то? Не знаю.
– Так это ты стащил меха из той кабинки?
– Ровно столько, сколько смогли унести мои добрые приятели. И их больше нет – на случай, если ты вдруг решил подарить своей сестричке-домовладелице норковое манто.
Бутоны, трава – и тут же клубы дыма.
– Значит, ты украл несколько шуб, продал их и роздал деньги своим несчастным угнетенным братьям?
– Не-а, я подарил шкурку черно-бурой лисы нашей соседке миссис Мендоса, потому что я сломал целку ее дочке, да так и не женился на ней, а уж потом продал оставшееся, потом напился и отдал деньги.
