Александра Маринина - Украденный сон
– Что вы имеете в виду? – вздернул красивые брови Градов.
– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Ругаться и скандалить с вами я не собираюсь, давайте разойдемся по-хорошему.
– Но почему? Что произошло?
– Дорогой мой, вам уже достаточно лет, чтобы забыть детсадовские замашки. Только маленькие дети, зная за собой вину, упорно отрицают ее, надеясь на то, что взрослые ничего не знают. Я не блефую, или выражаясь уголовным языком, не беру вас «на понт».
– Хоть убейте, не понимаю, о чем вы.
– А что, это неплохая мысль! – усмехнулся Арсен. – Это решило бы разом множество проблем. Может быть, убийство – это единственный способ заставить вас прекратить вашу дурацкую самодеятельность. Более того, вы упорно продолжаете мне врать. Почему вы скрыли от меня историю с Никифорчуком? Вы мне не доверяете? Прекрасно, крутитесь сами, как умеете, вместе со своим придурковатым Черномором и его бандой недоносков. Я свою задницу подставлять не собираюсь.
– Я ничего не понимаю, – растерянно пробормотал Градов. – Я вам клянусь… Я ничего не сделал такого, что могло бы повредить нам…
– Сергей Александрович, дискуссия окончена. Сейчас мы с вами попрощаемся и расстанемся, я надеюсь, навсегда. Вы с самого начала мешали мне работать, вы утаивали от меня важную информацию, из-за чего мне и моим людям приходилось по несколько раз на ходу перестраивать продуманные комбинации. Вы подсунули мне своих мускулистых ублюдков, заверив меня, что они опытные и квалифицированные исполнители, а они оказались безмозглыми идиотами, провалившими все дело. А все потому, что вам жалко денег. И я подозреваю, что вы и сейчас не все рассказываете мне, а это для меня опасно, потому что из-за вашего, простите, жлобства я могу попасть в сложную ситуацию. Вы не доверяете мне, я не доверяю вам, поэтому нам лучше всего расстаться, и немедленно. Считайте наш договор утратившим силу.
– Но как же… Как же мое дело?
– Оно меня больше не интересует.
– Но ведь я заплатил вам! Арсен, вы же не можете меня бросить на произвол судьбы! – взмолился Градов. – Вы сами говорили, что осталось потянуть всего несколько дней, до третьего января, почему же вы меня бросаете? Если я где-то был не прав – ну простите меня, если я что-то сделал не правильно – так ведь не со зла, Арсен, я умоляю вас, вы не можете так…
– Я? – холодно удивился Арсен. – Я могу все. И так, и не так, и как угодно. Вы мне неинтересны, вы мне не нужны, поймите это наконец. У меня своя работа, свое дело, я его делаю с удовольствием и, смею надеяться, неплохо. Потом появляетесь вы и пытаетесь заставить меня работать не так, как я привык, и не с теми людьми, как обычно. В этих условиях работа у меня не клеится, вы мне мешаете, ну и ради чего я буду корячиться и лезть из кожи вон? Ради ваших прекрасных глаз? Вы, господин Градов, в Думе имеете большую силу, а для меня вы никто, ничто и звать вас никак.
Ради гонорара? Вы со своей местечковой жадностью добились только одного: я готов вернуть вам все выплаченные вами деньги, потому что личная безопасность мне дороже. Может быть, вы думаете, что, расторгнув с вами договор, я испорчу себе репутацию в том мире, который пользуется моими услугами? Уверяю вас, эта история только пойдет мне на пользу. Завтра же все заинтересованные лица будут знать, что, во-первых, я ставлю интересы безопасности выше денежных расчетов, а во-вторых, что меня надо слушаться и мне нельзя мешать, иначе я брошу своего клиента на произвол судьбы без малейших сожалений. Запомните, Сергей Александрович, еще не родился на свет такой клиент, ради которого я пошел бы на уступки. Вы хотите что-то сказать?
– Я хочу… Что я должен сделать, чтобы вы продолжали работать? Называйте свои условия, я согласен на все.
Арсен с интересом разглядывал породистое красивое лицо Градова. Даже в растерянности и страхе оно не потеряло своей привлекательности, лишь приобрело какое-то трагическое выражение. Поторговаться с ним, что ли?
Конечно, ни о какой дальнейшей работе не может быть и речи, с такими типами надо рвать сразу и бесповоротно, но просто любопытно, на что он готов пойти ради спасения собственной шкуры. Если отозвать людей с дела Ереминой, оно может быть раскрыто за сутки, максимум – за двое. Интересно, Градов это понимает или нет?
Молчание затянулось и стало для Градова невыносимым.
Он сорвался и уже не контролировал себя.
– Почему вы не отвечаете? Вам нравится мое унижение?
Вам нравится видеть мой страх? Вы меня ненавидите, вы всех нас ненавидите, потому что мы разрушили вашу старую систему, при которой у вас был кусок хлеба с маслом и черной икрой, у вас была власть, а теперь вы никому не нужны, вас никто не боится, вот вы и ненавидите весь мир и отыгрываетесь на таких, как я! Вы думаете, вы очень могущественный, да?
Да вы просто маленькая злобная крыса, да-да, именно маленькая вонючая злобная крыса, которая жрет отходы на помойке общества и первая бежит с корабля, как только запахнет опасностью. Крыса! Крыса! О, Господи…
Градов закрыл лицо руками. Арсен молча поднялся, подошел к бармену, расплатился за выпитый кофе и ликер, потом, подумав, достал из бумажника еще несколько банкнот.
– Этот человек очень расстроен, – сказал он, кивнув на сидящего в углу Градова. – К сожалению, мне пришлось сообщить ему неприятное известие, и он тяжело переживает. Если минут через пять он еще не уйдет, принеси ему двести граммов коньяку. Только хорошего.
– Сделаем, – кивнул бармен. – А если коньяк не понадобится?
– Тогда деньги оставьте себе.
Арсен не торопясь вышел на улицу и с удивлением обнаружил, что разговор с Градовым оставил в его душе неприятный осадок. За его долгую жизнь у Арсена было много неприятных разговоров, и он научился выходить из них без эмоциональных потрясений. Но Градов чем-то задел его, то ли подозрениями в ненависти ко всему белому свету, то ли тем, что обозвал вонючей крысой… Но теперь Арсен был абсолютно уверен: он правильно сделал, прервав работу на Градова. Человек, который так легко выходит из себя и теряет над собой контроль, опасен. С ним нельзя иметь дело. А маленькая вонючая злобная крыса – что ж, крысу он ему еще припомнит.
В кабинете у следователя Ольшанского полковник Гордеев осторожно положил телефонную трубку на рычаг, перевел дыхание и вытер сверкающую лысину огромным голубым носовым платком.
– Ну как? – спросил он, вставая и отправляясь в поход по периметру захламленного сумрачного кабинета.
– Никогда не слышал, чтобы вы за один раз выдали столько вранья, – заметил Константин Михайлович. – Я даже пальцы загибал, чтобы не обсчитаться.
– И сколько насчитали?
– То, что я на вас кричал, – раз. То, что вы на меня собак спустили, – два. Если память мне не изменяет, мы с вами знакомы больше десяти лет, и прожили мы этот срок без явных конфликтов. Во всяком случае, друг на друга мы голос никогда не повышали. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь.
– Хорошо, пойдем дальше. Гончаров к вам не приходил, а вы, в свою очередь, не ходили к генералу – это три и четыре. То, что последний документ из уголовного дела об убийстве Ереминой датирован шестым декабря, – пять. Достаточно?
– Вполне. Вам не кажется странным, что приходится все это делать во имя интересов правосудия? Я спрошу по-другому: вам не кажется странным, что профессия, требующая от людей самого большого количества лжи, имеет своей целью защиту интересов правосудия? Парадокс какой-то!
– Что ж поделать, Виктор Алексеевич, война есть война. Мы же не в игрушки с ними играем.
– Да не война это, в том-то все и дело! – взорвался Колобок, вцепившись крепкими пухлыми пальцами в спинку стула, который в этот момент попался ему на пути. Стул под тяжестью полковника угрожающе скрипнул. – У войны есть свои правила, которые обязательны для всех воюющих сторон.
Все участники находятся в равных правовых условиях. И потом, они хотя бы пленными обмениваются. А мы? В нас стреляют, когда и как сочтут нужным, а мы за каждый выстрел отчитываемся, тонны бумаги на рапорты изводим. У них деньги, люди, оружие, автомобили с мощными движками, техника новейшая, а у нас – следственный чемодан послевоенного образца, эксперты-самоучки, денег на бензин нет. Да что я вам рассказываю, будто сами не знаете! В войне всегда есть надежда на силы ООН, которые помогут, если уж совсем невмоготу станет. А нам кто поможет? Миротворческий батальон авторитетнейших паханов? Нет, Константин Михайлович, мы с вами, к сожалению, не воюем. Мы из последних сил обороняемся, пытаясь сохранить жалкие остатки того, что раньше называлось профессиональной гордостью и честью.
Ольшанский задумчиво глядел на Гордеева, в глубине души соглашаясь с ним, но не желая развивать опасную тему. Еще немного, и придется, может быть, говорить о Ларцеве. Знает полковник правду или нет? Лучше не рисковать.
