Никита Филатов - Прощальный поклон капитана Виноградова (сборник)
Гости появились за несколько часов до конца смены – двое симпатичных молодых людей с прибалтийским акцентом и незапоминающимися лицами. Они привезли бывшей сотруднице издательства некоторую сумму в качестве премии за своевременную информацию, а также выразили желание поселиться в «Рубеже», в номере, соседним с тем, который предназначался Лукашенко.
Разве откажешь? Вот и Татьяна не устояла.
Сделала все, как просили, ушла домой – и до самого исхода ночи провалялась без сна. Представляла, как сменщица выдает Олесе ключи, как она поднимается в лифте на третий этаж, как ложится, ни о чем не подозревая…
В конце концов не вынесла: встала, прошла по холодному коридору мимо притихших дверей и кухонных запахов, а затем почему-то на ощупь, не зажигая света, сняла трубку общественного телефона:
– Алло?
Кое-чему она за время работы в «Первопечатнике» научилась. Прямо звонить не стала: набрала сначала восьмерку, потом код Санкт-Петербурга и только после этого – номер нужного абонента в гостинице. Получилось, как будто звонят откуда-то по межгороду.
– Алло!
Длинные, пронзительные гудки следовали один за другим – сначала Татьяна мысленно торопила их, потом зачем-то считала, потом сбилась…
Лукашенко так и не подошла, и растерзанная ознобом девушка нажала на рычаг – буквально за мгновение до того, как ночная горничная вошла в номер. Она не помнила, как вернулась к себе и обрушилась в черное марево сна.
А на следующий день уже вместе со всеми узнала о случившемся.
В каком-то оцепенении Татьяна пережила милицейскую суету. Она умудрилась даже скрыть от посторонних глаз свое давнее знакомство с убитым горем отцом покойной подруги – впрочем, особых стараний это и не потребовало… Но потом запила, опустилась до неприличия и при следующей реорганизации гостиничного хозяйства была без сожалений уволена новыми хозяевами.
Нечаев нашел ее почти случайно – в каком-то грязном мясном ларьке неподалеку от станции метро «Ладожская»…
– Да, дела-а! – Разумеется, многое из того, что так отчетливо и подробно представил себе Виноградов, не уместилось в нескладных, но искренних строчках прочитанного письма.
Однако опыт оперативника и умение расшифровывать эмоциональный фон событий позволили Владимиру Александровичу в общем-то безошибочно восстановить хронологию и причинно-следственные связи.
Картинка получалась жутковатая…
Адвокат в очередной раз перечитал послание Дениса. Убедился, что содержание его намертво закрепилось в соответствующих ячейках памяти, встал и прошел к пассажирскому туалету по правому борту.
Там он достаточно шумно справил нужду и вместе с продуктами своей жизнедеятельности спустил в лабиринты фановых труб мелко разорванные останки письма.
Вернулся на место – чуть впереди, за мутными стеклами иллюминатора уже показались финские берега…
Люди из полицейской «наружки», которые плотно опекали Виноградова в рейсе, не получили задания откорректировать поведение объекта с целью изъятия корреспонденции. На каком-то этапе это еще вполне можно было сделать – открыто или зашифрованно, однако теперь они только с досадой фиксировали его действия в сводке негласного наблюдения.
* * *Владимир Александрович не знал точно, как выглядят легендарные «три тополя на Плющихе» – он даже фильм с этим ставшим уже нарицательным названием не удосужился посмотреть. Однако сразу же почему-то решил, что оно полностью соответствует собирательному образу тех, кто встречал Виноградова на набережной города-порта Хельсинки.
Господин Уго Тоом был мужчина крупный, высокий и бледный от нездорового образа жизни. Шляпа и кожаный плащ делали его похожим на гениального сыщика из послевоенных дешевых комиксов.
Рядом с коллегой стоял до смешного похожий на него представитель финской контрразведки – такой же массивный, тяжелый и широкоплечий. Во всей позе этого человека читалась непоколебимая уверенность в собственной правоте и основанном на ней праве принимать решения.
Замерший с подобающим выражением на лице третий «тополь» не достиг еще начальственного возраста и габаритов – он даже стоял несколько позади и в сторонке.
Адвокат приветственно поднял ладошку и чуть было не поскользнулся на металлическом трапе:
– Перк-коле!
Он мог чертыхнуться и по-русски, но язык Владимира Александровича сам собой выплюнул под ноги именно местное неприличное ругательство.
С погодой опять не везло – столица Финляндии от соборного купола до последнего камушка мостовых вымокла и продрогла на осеннем ветру.
– Здравствуйте! – Это было второе слово адвоката после выхода с судна и выполнения нехитрых таможенно-пограничных формальностей.
– Здравствуйте, – сначала, на правах старого знакомого, протянул руку эстонец.
Потом он представил коллегу:
– Знакомьтесь – это господин Пекка Паасонен!
– Очень приятно! – ответил на очередное рукопожатие адвокат. Поинтересовался, глядя прямо в обманчиво-сонные глаза стоящего напротив человека и заранее зная ответ: – Мы раньше не встречались?
Уго Тоом спросил то же самое по-фински, и господин Паасонен моментально сделал со своим лицом нечто, отдаленно похожее на улыбку. Кивнул и заговорил, оставляя необходимые паузы для перевода:
– Он очень рад, что судьба опять привела вас в Хельсинки. К сожалению, поводы для встреч далеко не всегда бывают радостными… Тем более, если речь идет о работе, которой мы все занимаемся.
– Знает ли господин Паасонен, что я больше не служу в российской полиции?
– Да, он проинформирован. И очень сожалеет, если увольнение было каким-то образом связано с той историей.
Виноградов хмыкнул:
– Переведите, что нет худа без добра – это у нас такая поговорка… Или пословица? Я всегда путаю. – Ему захотелось еще кое-что добавить, но Владимир Александрович сдержался – не время, да и не место: – Все в порядке!
– Можем ехать уже?
– Да, разумеется. Почему бы нет?
Неразговорчивый охранник господина Паасонена расчистил взглядом пространство до выхода к автомобильной стоянке, и вскоре все четверо двинулись к поджидающей их полицейской машине…
Виноградову уже как-то пришлось пить кофе в этом непритязательном здании на Фредрикинкату.
– Теперь направо!
– Спасибо. Я помню.
Даже кабинет на втором этаже оказался все тот же: большое окно, стены из светлого пластика, полки с папками и справочниками.
Недорогая мебель. Компьютер. Мясистый цветок в старомодной кадушке…
И опять при беседе Владимира Александровича с господином Паасоненом присутствовал некто третий – только на этот раз вместо переводчика в углу расположился представитель эстонской спецслужбы.
Собственно, именно после той давней встречи жизнь и карьера капитана Виноградова стали похожи на перехваченный неожиданным утренним гололедом автомобиль. Его то швыряло к обочине жизненной трассы, то выносило на встречную полосу, то, развернув поперек движения, волокло вообще неизвестно куда – в темноту.
Скорость давно уже была значительно выше допустимой.
Впрочем, пока все ограничивалось ушибами, мелкими вмятинами и яростным скрипом покрышек – но мастерство или особое хладнокровие водителя были тут вовсе не при чем.
Владимир Александрович понимал, что все эти годы избежать столкновения или смертельного заноса в кювет ему удавалось только чудом.
Конечно, все началось значительно раньше, чем на глазах милицейского капитана Виноградова пристрелили продажного журналиста Осю Гутмана. К тому времени за плечами Владимира Александровича был уже десятилетний опыт агентурно-оперативной работы, горячие точки ближнего зарубежья, первые заработки на стороне и главное – граничащая с уверенностью, оплаченная своей и чужой кровью догадка о том, что за спинами оперов и бандитов «большие фуражки» давно уже снюхались с лидерами преступного мира.
Журналист Гутман, по мнению знавших его людей, был человеком убогим и не то чтобы продажным, но – общедоступным, как шариковая ручка за стойкой сберкассы. Его использовали все кому не лень, не церемонясь и не расстраиваясь особо, если кончалась паста.
Поэтому, когда прямо посреди Хельсинки на глазах Владимира Александровича, его семьи и десятков других разноязыких гостей финской столицы неизвестные продырявили Гутману лысый череп, никто не расстроился. А Виноградов даже из чувства профессиональной солидарности и личной неприязни к покойнику поделился с господином Паасоненом и его коллегами-полицейскими кое-какой информацией, выходящей за рамки свидетельских показаний.
И началось… Смерть журналиста как будто сорвала тогда крышку огромного чана с кипящим дерьмом. Наружу полезли бандитские кровавые разборки, коррупция, сексуальные меньшинства, интересы спецслужб, нелегальная эмиграция в Северную Европу и еще кое-что, о чем нынешний адвокат до сих пор вспоминает с позывами тошноты.
