Ю Несбё - Не было печали (Богиня мести)

— Что-что?

— Неизвестный бросает в окно кирпич. А тут совершенно случайно мимо проезжает полицейский патруль, которому в таком случае не нужно никакого разрешения, чтобы проникнуть в дом. Им кажется, что в гостиной пахнет марихуаной. Мнение субъективное, но оно дает основание для немедленного проведения обыска во всем доме. Вот так мы и добудем на месте улики в виде отпечатков пальцев. Все по закону.

— Короче говоря, мы думали о том, о чем ты говоришь, — поспешила вставить Беате. — И если мы отыщем дом, то отпечатки добудем законным путем.

— А как?

— Надеюсь, без кирпича.

Иварссон покачал головой:

— Мне все это не нравится. Я категорически против вашей поездки. — Он поглядел на часы, давая понять, что встреча окончена, и добавил с тонкой змеиной ухмылкой: — Пока.

— Ты что, не мог хотя бы ему возразить? — спросила Беате, когда они, выйдя из кабинета Иварссона, шли по коридору.

— А зачем? — ответил Харри и осторожно повернул голову. — Он же все заранее решил.

— Но ты ему даже шанса не дал передумать и оплатить нам командировку.

— Я дал ему другой шанс — чтобы на него не наехали.

— Что ты имеешь в виду? — Они остановились у лифта.

— Я ведь говорил, что нам даны некие полномочия по этому делу.

Беате повернулась и посмотрела на него.

— По-моему, я понимаю, — медленно сказала она. — И что теперь будет?

— Отъезд. Не забудь крем от загара! — Дверь лифта закрылась.

Позднее в тот же день Бьярне Мёллер рассказал Харри, как оторопел Иварссон, когда начальник Управления полиции лично сообщил ему, что направляет Харри и Беате в Бразилию, а командировку оплачивает Отдел грабежей и разбойных нападений.

— Ну что, теперь доволен собой? — спросила Беате, когда Харри собрался домой.

Но, когда Харри проходил мимо «Плазы» и тучи наконец-то разродились дождем, он, как ни странно, не чувствовал никакого удовлетворения. А только смущение, недосып и боль в затылке.

— Бакшиш? — заорал в трубку Харри. — Что это, черт побери, еще за бакшиш такой?

— Да элементарная взятка, отблагодарить надо, — сказал Эйстейн. — В этой проклятой стране без бакшиша никто и пальцем не пошевелит.

— Дьявол! — Харри стукнул ногой по ножке столика, стоявшего перед зеркалом. Аппарат качнуло в сторону, и трубка выпала из рук.

— Алло? Харри, ты куда пропал? — трескуче прозвучал голос Эйстейна из лежавшей на полу трубки. Больше всего Харри хотелось там ее и оставить. Бросить все. Или зарядить на полную мощь пластинку «Металлики». Одну из старых.

— Соберись, Харри! — пропищало на другом конце провода.

Харри наклонился, стараясь, правда, не опускать голову, и наконец поднял трубку:

— Сорри, Эйстейн. Так сколько, ты говоришь, они сверху требуют?

— Двадцать штук египетских. Сорок штук норвежских. И номер сразу будет у меня.

— Они что, голову нам морочат, Эйстейн?

— Конечно. Так нужен нам номер этого абонента или нет?

— Деньги будут. Не забудь только расписку взять, о'кей?

Харри лежал в постели, ожидая, когда подействует тройная доза успокоительных таблеток, и перед глазами у него маячила школьная крыша. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в темноту, был сидящий на краю и болтающий ногами мальчишка, который глазел на него сверху вниз.

Часть IV

Глава 26

Дажуда

Фред Баугестад болел с похмелья. Ему шел тридцать второй год, он был разведен и вкалывал простым рабочим на буровой вышке «Статфьорд Б». Работка на вышке совсем не сахар, да и во время вахты даже пивка ни-ни. Зато платили будь здоров как, в комнате у тебя телевизор, классная еда, а самое главное — график работы: после трех недель вахты следовал четырехнедельный отпуск. Кто-то уезжал домой к жене и, лежа на диване, глазел в потолок, кто-то в это время водил такси или строил дом, чтобы не помереть со скуки, а кто-то, как Фред, отправлялся в какую-нибудь жаркую страну и напивался там вусмерть. Изредка он отсылал почтовые открытки Кармёй, девочке, или «пацанке», как он ее называл, хотя ей исполнилось уже десять лет. Или, может, одиннадцать? Да какая разница — это был единственный человек на континенте, с которым он поддерживал связь, — ну и на том спасибо. В последний свой разговор по телефону с отцом тот с сожалением поведал, что мамашу опять забрали за очередную кражу капитанского кекса в «Рими». [34]«Я молюсь за нее», — сказал отец и поинтересовался, берет ли Фред с собой Библию на норвежском, когда едет за границу. «Отец, я без Книги не могу обойтись, как без завтрака», — ответил Фред. Что было совершеннейшей правдой, если принять во внимание, что Фред, находясь в Дажуде, никогда не принимал пищу до обеда. Если, конечно, не считать едой кайпиринью. А это уже вопрос к специалисту, ведь в каждый бокал он добавлял по меньшей мере четыре столовые ложки сахара. Фред Баугестад потреблял кайпиринью, потому что это было отвратительнейшее пойло. В Европе коктейль пользовался незаслуженно доброй славой, поскольку там использовали джин или водку вместо кашасы — вонючего, едкого бразильского самогона из сахарной свеклы. Поэтому Фред и считал, что питье кайпириньи задумано как плата за грехи. Оба Фредовых деда были алкоголиками, и, имея такую наследственность, Фред полагал, что потребление этой гадости убережет его от привыкания.

Сегодня он зашел к Мохаммеду в двенадцать, выпил чашку эспрессо и рюмку бренди, а потом медленно побрел обратно по узкой, в глубоких рытвинах гравиевой дороге вдоль каменных домов более или менее белого цвета, над которыми дрожал раскаленный воздух. Дом, который он снимал вместе с Рогером, белым назвать было трудно. Штукатурка обвалилась, и внутри были только голые серые стены, которые насквозь продувал влажный ветер с Атлантики, так что, лизнув стену, можно было ощутить горький вкус камня. «Но зачем это делать?» — подумал Фред. Дом-то вполне ничего себе. Три спальни, два матраса, холодильник и плита. А еще диван и столешница на двух пустотелых цементных блоках в гостиной — так они называли эту комнату, поскольку в одной из ее стен было почти квадратное отверстие, которое они величали окном. Вообще-то им следовало почаще убираться в доме, ведь кухня кишмя кишела ужасно кусачими огненно-рыжими муравьями — lava ре, как называют их бразильцы. Правда, после того как они перенесли холодильник в гостиную, Фред не так часто бывал в кухне. Он лежал на диване и пытался спланировать свои действия на остаток дня, когда в комнату вошел Рогер.

— Ты где был? — спросил Фред.

— В аптеке в Порту, — ответил Рогер, и все его широкое, в красных пятнах лицо расплылось в улыбке. — Ты не поверишь, что они здесь продают. Ты такие вещи даже по рецепту в Норвегии не получишь. — Он высыпал содержимое пластикового пакета на столешницу и начал громко читать этикетки:

— Три миллиграмма бензодиазепина. Два миллиграмма флунитразепама. Тьфу ты черт, Фред, а ведь мы говорим «рогипнол».

Фред промолчал.

— Тебе что, плохо? — встревожился Рогер. — Ты хоть поел чего-нибудь?

— Nao. Только кофе выпил у Мохаммеда. Там, кстати, сегодня какой-то подозрительный тип побывал. Расспрашивал Мохаммеда о Льве.

Рогер оторвал взгляд от очередной этикетки:

— О Льве? Как выглядит тот тип?

— Высокий. Светловолосый, голубоглазый. Судя по выговору, вроде бы норвежец.

— Дьявол, ты чего меня так пугаешь, Фред? — Рогер возобновил чтение этикеток.

— Ты это о чем?

— Скажем так: будь он черноволосый, высокий и худой, нам следовало бы делать ноги отсюда, из Дажуды. Да и вообще перемещаться в Восточное полушарие, если на то пошло. На легавого он смахивает?

— А как выглядят легавые?

— Они… ладно, забудь об этом, нефтяник.

— Выпить ему хотелось точно. Уж я-то, во всяком случае, знаю, как алкаши выглядят.

— О'кей. Наверно, приятель Льва. Ну что, поможем ему?

Фред покачал головой:

— Лев говорил, что живет здесь совершенно ин… ин… какое-то латинское слово, в общем, тайно. Мохаммед сделал вид, что никогда о Льве не слыхал. Парень найдет Льва, если Лев захочет.

— Да прикалываюсь я. Кстати, а где Лев обретается? Я его уже несколько недель не видел.

— Последнее, что я слышал… он вроде бы в Норвегию собирался, — сказал Фред и осторожно попытался поднять голову.

— А может, его взяли, когда он банк пытался грабануть? — сказал Рогер и улыбнулся. Но не потому, что желал Льву оказаться в кутузке, просто одна только мысль об ограблении банка всегда вызывала у него улыбку. Сам он три таких дельца провернул и всякий раз испытывал при этом огромное удовольствие. Пусть в первых двух случаях их и накрыла полиция, зато в последний раз он все сделал правильно. Правда, описывая происшедшее, он обычно забывал упомянуть о сопутствовавшей ему удаче: камеры наблюдения какое-то время не работали. Но так или иначе, сорванный куш оказался достаточно велик, чтобы он теперь мог наслаждаться заслуженным отдыхом и даже изредка баловаться опиумом здесь, в Дажуде. Этот небольшой красивый поселок располагался точно к югу от Порту-Сегуру и до недавнего времени оставался главным в южной от Боготы части континента прибежищем объявленных в розыск преступников. Начало этому процессу было положено в семидесятые годы, когда в Дажуду стали стекаться хиппи и прочий люд, который в летнюю пору промышлял в Европе, выступая в роли уличных музыкантов, продавцов кустарных украшений или татуировщиков. Они приносили Дажуде дополнительный доход и, по большому счету, никому не мешали. А посему две бразильские семьи, которые, собственно, контролировали всю экономику поселка, договорились смотреть сквозь пальцы на курение марихуаны на пляже, в кафе, барах, которых становилось все больше и больше, а потом и на улицах, и вообще где угодно.