Ю Несбё - Тараканы
— Черт! — крякнул он и опять включил свет.
Было уже за полночь, когда такси остановилось возле небольшого, но роскошного коттеджа, обнесенного низкой белой стеной. Голос Тонье Виг в домофоне прозвучал удивленно, и, открыв дверь, она густо покраснела. Она все продолжала извиняться за беспорядок в квартире, когда Харри раздевал ее. Она оказалась тощей, бледнокожей, он видел, как на шее у нее испуганно пульсирует жилка. Наконец умолкнув, Тонье показала рукой на дверь, ведущую в спальню, и он поднял ее на руки, так что голова свесилась вниз — волосы доставали до пола. Она застонала, когда Харри опустил ее на кровать, тяжело задышала, едва он расстегнул брюки, и слабо запротестовала, видя, что он встал на колени и притянул ее к себе.
— Поцелуй меня, — шепнула она, но Харри, не обращая внимания на ее слова, закрыл глаза и вошел в нее.
Она схватилась за его брюки, хотела, чтобы он снял их, но Харри оттолкнул ее руки. На ночном столике стояла фотография пожилой пары, вероятно, родителей. Харри стиснул зубы, ощутив, как под веками засверкали искры, и попытался представить себе ее.
— Что ты сказал? — спросила она, подняв голову, но так и не расслышала заклинаний, которые Харри бормотал себе под нос. Тонье Виг попыталась следовать за его движениями, застонала, но он стиснул ее, словно на родео, где всадник поймал лошадь и крепко держит, чтобы она его не сбросила.
Потом раздался его невнятный рев, и в тот же миг она вцепилась в его футболку, изогнулась и закричала. Затем притянула его к себе, он уткнулся лицом в ямку между ее ключиц.
— Это было чудесно, — произнесла она, но слова ее повисли в воздухе нелепой и ненужной ложью. Он ничего не ответил.
Услышав, что дыхание ее стало ровным, он встал и тихо оделся. Оба знали, что оба знают, что она не спит. Он вышел из дома.
Поднялся ветер. Покуда Харри шел по гравийной дорожке, запах Тонье постепенно улетучивался. На флагштоке у ворот хлопал шнур. Может, в этом году рано задул муссон, может, это Эль-Ниньо. А может, просто обычный ветер.
У ворот Харри заметил черный автомобиль. И вроде бы даже разглядел очертания фигуры за тонированными стеклами, но окончательно убедился в своих догадках, только когда стекло с электрическим щелчком поползло вниз и из салона донеслись приглушенные звуки симфонии до минор Грига.
— Идете домой, господин Холе?
Харри кивнул и сел в машину. Шофер поправил свое сиденье.
— Что вы здесь делаете так поздно, Санпхет?
— Я только что отвез господина Торхуса. Нет смысла возвращаться домой спать, ведь через пару часов я должен заехать за фрёкен Виг.
Он тронулся с места, и они полетели по спящим улицам этого квартала вилл.
— А куда же направился в такой поздний час Торхус? — спросил Харри.
— Он хотел посмотреть Патпонг.
— Вот как. Вы посоветовали ему какой-нибудь бар?
— Нет. Похоже, он сам знал, куда ему надо. Каждый понимает лучше других, в каком именно лекарстве нуждается.
Харри поймал его взгляд в зеркальце.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он и выглянул в окно.
Они выехали на улицу Рамы V, и движение остановилось. Беззубая старуха, сидя в кузове пикапа, уставилась на них. Что-то знакомое, подумал Харри, и вдруг она улыбнулась. Лишь немного погодя он понял, что она не могла видеть их за тонированными стеклами, что она просто улыбается своему отражению в посольском автомобиле.
Глава 49
Ивар Лёкен знал, что все кончено. Ни один мускул его тела не дрогнул, и все прошло. Страх накатывал на него волнами и снова отступал. Он постоянно думал о том, что сейчас умрет. Это было чисто умозрительное заключение, но ощущение скорой смерти просачивалось в душу, словно ледяная вода. В тот раз, когда он оказался в ловушке у деревни Милай и стоял с этой чертовой бамбуковой палкой в бедре, а другая прошила ему ногу от ступни до колена, он ни секунды не думал о том, что умрет. И когда он валялся в бреду в Японии и врачи сказали, что ногу надо ампутировать, он ответил, что скорее умрет, но он знал при этом, что смерти не будет, что она невозможна. И едва они пришли давать ему наркоз, он выбил шприц из рук врача.
Глупо, конечно. Но ему позволили сохранить ногу. «Пока чувствую боль, я живу», — написал он на стене над своей койкой. Он пролежал в госпитале в Окабе почти год, пока не выиграл сражение с собственной зараженной кровью.
Теперь он говорил самому себе, что прожил долгую жизнь. Долгую. А это кое-что значит. И видел людей, которым приходилось хуже, чем ему. Так зачем же сопротивляться, думал он. И тем не менее сопротивлялся. Тело отказывалось умирать, как и сам он отказывался умирать всю свою жизнь. Как отказывался преступить грань, даже когда вожделение жаром отдавалось в пояснице, как не дал сломить себя, когда его выгнали из армии, отказывался жалеть себя, когда унижение стегало, как кнутом, вновь вскрывая старые раны. Но прежде всего он отказывался закрывать глаза. Вот почему он принимал все: войны, страдания, жестокость, мужество, человечность. Столько всего, что он с полным правом мог сказать о себе, что прожил долгую жизнь. И теперь он тоже не стал закрывать глаза, он только моргал. Лёкен знал, что должен умереть. И если бы мог, то заплакал бы.
Лиз посмотрела на часы. Было полдевятого, они с Харри уже битый час сидели в «Миллис Караоке». Даже Мадонна смотрела на них со стены скорее нетерпеливо, чем жадно.
— Куда он запропастился? — спросила она.
— Лёкен придет, — заверил ее Харри.
Он стоял у окна, подняв жалюзи, и смотрел, как его отражение прошивают фары машин, ползущих мимо по Силом-роуд.
— Когда ты говорил с ним?
— Сразу же после разговора с тобой. Он был дома, собирал фотографии и аппаратуру. Лёкен непременно придет.
Он прижал ладони тыльной стороной к глазам. Они были красными и воспаленными, когда он проснулся сегодня утром.
— Давай начнем, — произнес он.
— С чего? Ты так и не сказал, что происходит.
— Пройдемся по фактам, — продолжал Харри. — Последняя реконструкция событий.
— Отлично. Но зачем?
— Затем, что мы все это время ошибались.
Он дернул за шнурок, и словно что-то рухнуло сквозь густую листву, когда жалюзи с грохотом упали вниз.
Лёкен сидел на стуле. Перед ним на столе лежали в ряд ножи. Каждым из них можно было прирезать человека за долю секунды. Просто удивительно, если вдуматься, как легко убить человека. Настолько легко, что непонятно, как люди в большинстве своем ухитряются доживать до старости. Одно круговое движение, все равно что снять кожуру с апельсина, — и горло перерезано. Кровь хлещет с такой скоростью, что смерть наступает через пару секунд, — во всяком случае, если убийство совершено профессионалом.
Удар в спину требует большей точности. Нельзя наносить бесцельно двадцать-тридцать ударов, тыкая в человеческую плоть наобум. Но если знать анатомию, знать, как проткнуть легкое или ударить в сердце, то нет проблем. Если наносят удар спереди, то лучше целить пониже и прямо вперед, чтобы ребра не мешали добраться до жизненно важных органов. А еще легче сделать это сзади, если ударить ножом рядом с позвоночником.
Насколько легко застрелить человека? Очень легко. Когда он впервые убил человека, то сделал это из полуавтоматической винтовки в Корее. Он прицелился, нажал на спуск и увидел, как человек упал. И все. Никаких угрызений совести, кошмаров или нервных расстройств. Может, потому, что шла война, но он понимал, что дело не только в этом. Вероятно, в его душе нет сочувствия? Один психолог объяснил ему, что он стал педофилом именно из-за душевного изъяна. Этот врач мог с тем же успехом назвать его злым.
— Ну что же, слушай, — сказал Харри, усевшись напротив Лиз. — В день убийства машина посла подъехала к дому Уве Клипры в семь часов, но за рулем находился не посол.
— Не посол?
— Нет, охранник не помнит никакого желтого костюма.
— Как же так?
— Ты видела его костюм, Лиз, перед ним блекнет даже цвет бензоколонки. Думаешь, можно легко забыть такой костюм?
Она медленно покачала головой, и Харри продолжал:
— Тот, кто приехал на машине посла, припарковался в гараже, позвонил в боковую дверь, и Клипра открыл, увидев перед собой дуло пистолета. Посетитель вошел в дом, закрыв за собой дверь, и вежливо попросил Клипру открыть рот.
— Вежливо?
— Я просто пытаюсь немного расцветить эту историю. Можно?
Лиз сжала губы и красноречиво поднесла к ним указательный палец.
— Он всунул дуло ему в рот, приказал Клипре сжать зубы и выстрелил, холодно и безжалостно. Пуля прошла навылет и застряла в стене. Убийца вытер кровь, ну и… ты сама знаешь, как это делается в подобных случаях.
Лиз кивнула, махнув ему, чтобы он продолжал.
— Короче, убийца стер все следы. Потом он нашел в багажнике посольской машины отвертку и выковырял ею пулю из стены.
