Александра Маринина - Украденный сон
Отсидок у деда Нафани было не счесть, но к воровской элите он не принадлежал, сидел в основном по хулиганскому пьяному делу, в кратких перерывах между ходками исправно работал, пил, правда, не менее исправно.
Природа наградила Нафаню завидным здоровьем, и несмотря на систематическое пьянство, алкоголиком он не стал. К старости решил осесть поближе к детям и внукам, и хотя понимал, что никакой любви родня к нему не испытывает, но все же надеялся, что в старческой немощи его не бросят подыхать под забором.
Пенсию дед Нафаня себе своими приключениями в зоне не высидел, поэтому, несмотря на возраст, продолжал по мере сил работать вахтером в трех разных местах по режиму «сутки через трое». Ну и еще кое-чего по мелочи.
Надо же расплачиваться за предоставление московской прописки с таким-то ворохом судимостей.
Морозов познакомился с Нафаней, когда был еще старшим лейтенантом, отчего и называл его дед не иначе как «старшой». Отношения их были ровными, скорее теплыми, чем прохладными. Нафаня Морозову ничем обязан не был, но из всех милиционеров, которые пользовались услугами деда, «старшой» был единственным, кто платил, во-первых, всегда, во-вторых, наличными, а главное – сразу, а не откладывал на потом.
– Здоров, старшой, – приветствовал капитана дед Нафаня, увидев знакомую фигуру в вестибюле учреждения, где в этот день старик нес вахту.
– Здравствуй, дед, – приветливо кивнул Морозов. – Как живешь-можешь?
– Живем-то хорошо, а вот можем плохо, – выдал традиционное приветствие Нафаня. – С чем пожаловал?
– Покалякать, чайку попить. Примешь?
– А чего ж, дело хорошее. Сегодня короткий день, в час дня все уж по домам разбегутся, так что мы с тобой и чаю напьемся в тишине, и накалякаемся. Или тебе горит?
Морозов посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. С одной стороны, полтора часа погоды не сделают, тем более что бег наперегонки с пигалицей окончен, но с другой… Чем черт не шутит.
– Не то чтобы горит, но припекает маленько, – признался капитан.
– Во как, – удовлетворенно хмыкнул дед. – Как припекает, так все к Нафане бежите, куды вам без меня-то. Садись-ка вот сюда, в креслице, да ты подвинь ко мне поближе, подвинь, чтобы нам и разговаривать удобно было и чтоб мне до телефона можно было дотянуться. Во дожил! – Старик торжествующе улыбнулся. – Милиция ко мне приходит вроде как на прием, а я ей предлагаю в креслице присесть. Прямо предрайисполкома из лучших времен. Ну, выкладывай, старшой, в каком таком месте у тебя припекает.
Старческая болтовня не могла обмануть Морозова. Он слишком давно знал Нафаню, чтобы придавать значение его демонстративной радости по поводу усаживаемой «в креслице» милиции. Капитан знал, что за дружелюбной болтовней скрывается напряженная работа мысли: за чем пожаловал старшой, и что ему можно сказать, а что – нельзя, дабы не разгневать другую сторону.
– Паренька я ищу, Сашу Дьякова. Пропал куда-то, найти не можем.
– А чего ищешь-то? Провинился чем этот Дьяков или так, из любопытства?
– Ну, ты, дед, даешь! Ты же знаешь, я розыском пропавших занимаюсь.
Кто пропал, того и ищу, и не спрашиваю, в чем и перед кем он провинился.
Мое дело – найти.
– А чего ж ты его здесь ищешь?
– А он здесь прописан, в Северном округе. Это ж азбука милицейская: начинать надо с места жительства, с родителей и друзей.
– Это ты меня, что ли, к нему в родители записал? Или в друзья?
– Ладно, дед, пошутили – и будет. Можешь чем помочь?
Дед Нафаня вмиг стер с лица дурашливую ухмылку. Имя Саши Дьякова было ему незнакомо, поэтому он успокоился и стал всерьез старательно соображать, как помочь старшому.
– Адрес говори.
Выслушав адрес, по которому был прописан Дьяков, дед тут же назвал капитану несколько «точек», где ту суются живущие в микрорайоне молодые парни, а также дал имя человека, который «держит» эту часть территории и все про всех знает. Этот человек, по сведениям деда Нафани, много лет работал на КГБ, потом его за ненадобностью «забыли», а он от обиды пошел и продался одновременно милиции и местной торговой мафии, контролировавшей черный рынок автомобильных запчастей.
– Если уж он не знает, то не знает никто, – заверил капитана дед. – Только ты не вздумай сказать, что ты из милиции или от меня. Ты сперва пойди к Сайду, он на рынке главный, можешь на меня сослаться, а уж он тебя, если захочет, к этому мужику сведет. Но с Саидом трудно договориться, недоверчивый он, уж и не знаю прямо, что придумать, чтобы он тебя принял.
– Не боись, дед. Саида твоего я уговорю. Не первый день на свете живу. Или ты забыл, сколько раз ты мне такие наводки давал? И ведь ни разу у меня осечек не было. И тебя ни разу не подвел. Я же не с пустыми руками к ним хожу, не новичок.
– И то верно, – кивнул дед Нафаня, насыпая в заварочный чайничек индийский чай и заливая его кипятком. – С тобой, старшой, мне всегда спокойно было, твое слово – кремень. Ты старой закваски мент, теперь таких уж и не осталось почти, повывелись все. А эти-то, молодые, они разве знают, как работать надо? Они и разговаривать с нами, стариками, не умеют. Тебе покрепче?
Дед разлил в стаканы заварку, долил кипятком, открыл коробку с сахаром, достал откуда-то из-под конторки полиэтиленовый пакет с сушками.
– Обижаешь, старик, – укоризненно сказал Морозов, доставая из спортивной сумки большую круглую коробку, на которой были нарисованы веселые конькобежцы на катке. – Нахлебником никогда не был. Угощайся, печенье голландское.
– Это дело, – оживился Нафаня. – Вот народ скоро разойдется, мы с тобой по пять капель в чай примем в честь наступающего Нового года. Вкусное! – похвалил он, открыв коробку и сунув в рот пару печений разом.
– Ешь на здоровье, – улыбнулся Морозов. – А насчет молодых – тут ты, дед, прав на все сто. Нет больше старой школы, не умеют они ничего. Черт его знает, то ли не учат их этому больше, то ли сами не хотят. Раньше, когда раскрываемость надо было держать на уровне, так мы из-под себя выпрыгивали, чтоб преступление раскрыть. Не дашь процент – выговор получишь, а то и в должности понизят. Получишь выговор – премии не будет.
Пять выговоров – с очереди на жилье снимут, и так далее. Нас в ежовых рукавицах держали, вот мы и старались. А теперь на раскрываемостъ всем наплевать, бесплатные квартиры кончились, партию отменили, кого бояться?
Вот они и работают кое-как, и учиться ничему не хотят. А на нас, которые постарше, смотрят свысока.
– Вот-вот, – подхватил старик, – это ты верно заметил, ничего они не умеют, но главное – учиться не хотят. Ко мне тут подвалил один, мол, парнишка в местное отделение придет, на месячишко всего, навроде практикант, так ты уж помоги ему, Нафанаил Анфилохиевич, показатель сделать, чтоб, значит, с блестящими характеристиками с практики вернулся.
Это ж ты только представь себе, старшой, как мир должен был перемениться, если ко мне, многократно судимому, милиция обращается, чтобы я кому-то помог за просто так высокую раскрываемость сделать, чтоб потом этот «раскрыватель» одним махом хорошее место получил за блестящие успехи в работе. Ладно бы меня попросили его уму-разуму научить, территорию показать, обсказать, что у нас тут к чему, у кого какие расклады, подсказать, если надо. Одним словом, если б тот парнишка к нам работать пришел и его надо было в курс дела ввести – это я бы понял. Но помочь чистую липу выдать? Совесть совсем потеряли.
– А что же парнишка? – полюбопытствовал Морозов. – Помог ты ему?
– Не довелось, слава Богу.
– Что так?
– Так не появился он. Упреждали, с первого декабря появится, и вот до сих пор нету. Может, передумали или в другое какое место практиковаться направили. Вот тебе еще пример, – разволновался старик. – Необязательные они какие-то. Пришел, договорился со мной и пропал. Ну, не нужен я, не придет парнишка на практику, так подними задницу-то, дойди до меня и предупреди: мол, извиняйте, накладочка вышла, услуга ваша не потребуется. Мне-то, конечно, никакого беспокойства, не пришел – ну и не надо, но порядок должен быть. Ты как считаешь, старшой?
Слова деда Нафани доходили до капитана как сквозь вату. Он вспомнил, как стажер Мещеринов говорил: «Я на Петровку в последний момент попал.
Вообще-то я должен был проходить стажировку в Северном округе, отделение „Тимирязевское“».
Кем же должен быть обыкновенный слушатель школы милиции, чтобы о нем так заботились? По меньшей мере, сыном министра внутренних дел. Или…
Он-то, дурень, удивлялся, что пигалица от дела отказалась, руки опустила. А вдруг это стажер ее запутал? Вдруг он так же, как и сам Морозов, скрывал от нее информацию, только с другой целью? Зачем? Ответ на этот вопрос был не просто неприятным. Он был пугающим.
Но еще более страшным казался капитану завтрашний день. Если в нераскрытии убийства Ереминой оказались заинтересованы такие силы, то завтрашнего дня он, Евгений, может уже не увидеть. Он шел напролом, хваля себя за профессиональную хватку, настойчивость, розыскной опыт, за то, что сумел на кривой обойти пигалицу Каменскую. А оказывается, он ходил по краю пропасти, и просто чудо, что он до сих пор жив.
