Александра Маринина - Призрак музыки
– Ну и как? – осторожно спросила Настя. – Повезло? Удалось найти жертву?
– Мне не повезло. Зато вам, обормотам, повезло. Пришел я сюда, Короткова вызвал, доклад его выслушал и вдруг понял, что вы все уже большие мальчики и девочки. Растил я вас, растил – и вырастил. На свою голову. Юрку до своего зама дорастил. Ты, Стасенька, уже подполковник. Ты хоть понимаешь, что всего на одну звезду ниже меня стоишь?
– Звезда – не показатель мастерства, – возразила Настя. – Мне до вас семь верст и все лесом. По сравнению с вами я еще дитя.
– Да нет, деточка, ты уже давно не дитя. Вон какую красивую комбинацию спроворила, и все сама. Я же знаю, тебе ребята только сведения в клювике таскали, а все остальное ты сама выдумала, своей собственной головой. Знаешь, чем хороша твоя комбинация?
– Гениальностью, – хихикнул Селуянов, который уже понял, что гроза прошла стороной и можно снова начинать привычно балагурить.
– Простотой, – продолжал Гордеев, пропуская реплику Николая мимо ушей. – Простая комбинация – самая хорошая, но только настоящие мастера умеют строить и осуществлять простые комбинации. Так вот, посмотрел я на вас и подумал: когда ж вы вырасти-то успели? Вроде все время детьми были, и вдруг вижу – взрослые вы совсем.
– Так разве это плохо, Виктор Алексеевич? – спросила Настя. – Все дети растут и взрослеют, это закон природы.
– Это верно. Но у природы есть еще один непреложный закон: у взрослых детей не бывает молодых родителей. Ладно, дети мои, пойду я домой, устал с дороги.
Гордеев встал и молча вышел из кабинета. Настя прислушивалась к его шагам, удаляющимся по коридору в сторону лестницы, и почувствовала, как у нее защемило сердце.
– Коля, – сказала она дрогнувшим голосом, – он скоро уйдет.
– Куда?
– На пенсию.
– Откуда знаешь?
– Оттуда.
Она показала рукой на то место на груди, где под ребрами находится сердце.
* * *В субботу после обеда Михаил Ермилов сказал жене, что поедет в оздоровительный лагерь навестить сына и отвезти ему фруктов и воды.
– Я тоже хотела бы поехать, – безнадежно сказала Ольга.
Она уже не смела настаивать, она могла позволить себе только робко просить. И даже не просить, этого она тоже не смела, а лишь намекать на просьбу.
– Я поеду один, – отрезал Михаил.
– Но я бы хотела увидеть Валерку.
– Можешь поехать в воскресенье на электричке.
Ольга вздохнула.
– Хорошо.
У сына Ермилов пробыл до вечера, подождал его после ужина, и они вместе провели время до отбоя. В десять часов Михаил Михайлович уехал из лагеря, но километра через три остановил машину и замер, опершись на руль.
Все наперекосяк. Все не получается. С самого начала не заладилось. Ведь бывает же такое. Как началось с того, что этот идиот-наркоман рванул машину не с Дударевым, а с его женой, так и пошло-поехало. Исполнитель засветился перед случайным мальчишкой, который не только видел его, но и разговаривал с ним. Это каким же надо быть идиотом, чтобы специально привлекать к себе внимание, когда сидишь на месте преступления и ждешь жертву! Совсем мозгов не иметь. Водички он попить, видите ли, захотел. Жажда его, козла, замучила. Пришлось искать мальчишку и принимать меры, чтобы он исполнителя не опознал. Пришлось исполнителю дозу подсунуть с добавочкой, чтобы от него, козла безмозглого, тоже избавиться. Хорошо еще, что он наркотики брал всегда в одном и том же месте, у соседки своей, так что подсунули ему смертельную отраву без проблем. Наркоманы глупы и доверчивы, скажешь ему, что есть новая «мулька», которую если поверх героина положить, то кайф сильнее и дольше, он и поверил. Ему дали обычную дозу героина, а в придачу под видом «мульки» еще тройную дозу, он сначала из первого пакетика укололся, потом из второго, вот и вся недолга. С выводом из игры исполнителя, пожалуй, единственное светлое пятно. Прошло без сучка без задоринки, никто не прицепится, никакая экспертиза не докажет, что беднягу обманули и он не знал, что именно вкалывает себе в вену.
После того как идиот исполнитель ошибся и убил вместо Дударева его жену, пришлось срочно все перестраивать. Тут же нашлись улики и сформировались подозрения в адрес мужа погибшей, в этом деле Михаил Михайлович был большим мастером. Главное – чтобы как можно дольше не вскрылось, что Дударев – любовник его жены. В первый же день, когда Дударева допрашивали, Ермилов представился, он обязан был это сделать. Но сделать-то можно по-разному, особенно если допрашиваемый в шоке и растерзанных чувствах. «Я следователь, буду вести следствие по делу об убийстве вашей жены, зовут меня Михаилом Михайловичем…» Вот и все. Кто обратит внимание, что он фамилию не назвал? А уж когда после многочасового допроса придется протокол подписывать, так задержанный только ответы свои будет читать, от них его судьба зависит, а в верхнюю часть первого листа, где фамилия следователя указана, он и не посмотрит никогда. Сто раз проверено. На этом фокусе можно было бы несколько дней ехать и успеть так все оформить, что Дудареву конец придет. Но тут Ольга выступила… Дурочка, порядочностью своей и сердобольностью все карты ему спутала. Пришлось уже через сутки дело передавать. Все наперекосяк, ничего толком не выходило.
Храмов еще этот… Тоже сыскарь-одиночка. Надо отдать ему должное, мужик он был неглупый, но много ума – это недостаток, который может стоить жизни. Вот Храмов своей жизнью за свой острый ум и заплатил.
Ермилов отчетливо вспомнил, как пришел к адвокату. Он сразу же, как только Ольга сказала, что адвокат отказался от дела, почувствовал тревогу. И оказался прав. Бедняга адвокат так запаниковал, узнав, кто к нему пришел, что и двух мнений быть не могло. Он боялся Ермилова, потому что узнал, кто за ним стоит. Вернее, под ним, а это еще опаснее. Потому что когда стоят ЗА тобой, то еще вопрос, станут ли они за тебя заступаться, когда ты попадешь в беду. А вот когда криминальные структуры стоят ПОД тобой, то можно не сомневаться: ты отдашь приказ – и они все сделают.
Храмова пришлось убирать. На Варфоломеева надежды больше не было, он и заказ на Дударева запорол, и с мальчишкой-свидетелем лопухнулся, в живых оставил. Нет больше ему веры, а других, кому можно такое дело поручить, у Ермилова не было. Так что с адвокатом пришлось заниматься самому.
И с Дударевым не все вышло, как хотелось бы. Сначала все шло гладко, и Борька Гмыря этого вояку невзлюбил со страшной силой, даже невооруженным глазом было видно. Гмыря тянул следствие в сторону обвинения Дударева, и это хоть как-то утешало Ермилова. Но потом произошла накладка со старухой, которая должна была опознать Дударева. Что уж там случилось, Ермилов так и не выяснил, потому что Борька Гмыря вдруг вообще перестал даже упоминать о ходе расследования. До этого момента с ним хоть парой слов можно было обменяться, а потом он как воды в рот набрал. Но факт есть факт – опознание не сработало. На контору Варфоломеева вдруг ни с того ни с сего управление по незаконному обороту наркотиков наехало. Может, это из-за старухи? Все может быть.
А толку от всего этого? Он хотел убить Дударева, потому что Ольга его любила. Дударев жив. И что дальше? Ермилов впервые задумался о том, что было бы, если бы все удалось и Дударев погиб. Что, Ольга перестала бы его любить? Нет. Она бы все время помнила о нем и горевала. Ольга стала бы лучше относиться к мужу? Тоже нет. Муж каким был – таким и остался. Ольга больше никогда не изменяла бы ему? Не факт. Единожды солгавший, кто тебе поверит?
Тогда зачем все это? Зачем он все это затеял?
Михаил Ермилов, сидя в машине в половине одиннадцатого вечера в субботу, двадцатого июня, ни минуты не раскаивался в том, что сделал. Он не раскаивался в смерти Елены Дударевой, Кости Вяткина, адвоката Храмова. Он не раскаивался в том, что из-за него чуть не погиб шестнадцатилетний Денис Баженов. Ему не было жалко их. Ему было жалко себя. Ревность – страшное чувство, и преодолевать его можно только собственными усилиями собственной души, а не при помощи манипуляций другими людьми. Ермилов этого так и не понял. Он знал и понимал одно: Ольга его обманула, изменила ему, и он должен был сделать все, чтобы это прекратить. Чтобы не было на свете никакого Дударева. Но Ольга чтобы осталась с ним, с Ермиловым. Это тогда, в самом начале он так думал. Потому и затеял все. А теперь, возвращаясь домой из лагеря, где проводил каникулы его сын, он вдруг понял, что, даже если бы все получилось так, как он задумал, это его не спасло бы. Он все равно сходит с ума от ревности и все равно не верит жене. Все оказалось бессмысленным.
Ермилов нехотя завел двигатель и поехал в Москву. В машине был кондиционер, потому ехал Михаил Михайлович с закрытыми окнами. Он не заметил, как внезапно поднялся ветер, и спохватился только тогда, когда увидел прямо перед ветровым стеклом летящий ему навстречу рекламный щит. Несколько секунд он раздумывал, не остановиться ли, чтобы переждать грозу, но решил продолжать движение, пока не начнется дождь. Может быть, он будет не сильным, не стеной, и вполне можно будет проехать. В любом случае надо поторопиться, как знать, а вдруг он убежит от грозы и успеет добраться до дома. Ермилов прибавил скорость, шоссе было пустым, и он разогнал машину до ста тридцати километров в час.
