Грехи наших отцов - Оса Ларссон
– Ты готов, – говорит он, и Бёрье ощущает одобрительный хлопок по спине. – Теперь нам нужна еще одна машина. Поедешь в Карлебю на выходные. Они там, в Финляндии, не такие формалисты. Для финнов главное, чтобы их мальчики ходили на матчи, не тратя целое состояние на дорогу.
Тем не менее никто из клуба «Северный полюс» не участвовал в соревнованиях в таком молодом возрасте, насколько это известно Бёрье. Что он скажет маме? Придумает новую ложь, вроде той, что закатился с ребятами в Турнедален на выходные?
Бёрье выпрямляется, смотрит в зеркало на стене. Он высокий. Не особенно мощный, но вытянутый и широкоплечий. Светлые волосы аккуратно подстрижены – как-никак, мать работает в салоне красоты. Короткие штаны и насквозь промокшая майка. Взгляд – одинаково быстрый в правую и левую сторону – боксер. В нем есть что-то от отца, нужно только добавить татуировок. Бёрье разглядывает точки на руке.
* * *В Финляндии его ждет то, что Ниркин-Юсси называет взбучкой. Шведам кажется, что финны бьют очень сильно. Лишь много лет спустя выяснится, что причина тому – старые перчатки и особенности финской набивки. Но тогда этого никто не знал. Их будто отходили железной трубой – вот единственное, что понимали парни из Кируны. По всему телу синяки.
Но проблемой Бёрье стали не только финские перчатки.
– Доводи до конца! – кричал Ниркин-Юсси между раундами. – Я знаю, что ты это можешь. Не давай противнику опомниться, не жди, когда он придет в себя! Päälle vain! Ты должен… наступай. Вспомни, как Иисус Навин обходил Иерихон по разу в день на протяжении шести дней и семь раз в день седьмой. И чем кончилось?
Бёрье пожимает плечами. Ждет гонга.
– А тем, что рухнули стены Иерихонские, и воины Иисуса Навина ворвались в город и уничтожили его, – трубит над ухом Ниркин-Юсси. – Потому что он довел свой бой до конца.
Сису-Сикке так много не говорит, но выглядит еще более озадаченным. А Бёрье думает о том, что он хочет и должен довести бой до конца. Но думать умом недостаточно. У тела на этот счет свое мнение. И Бёрье проигрывает в Карлебю по очкам.
В зимне-весеннее межсезонье соревнования идут чередой – Рованиеми, Кеми и Отанмеки. Из матча в Кеми Бёрье помнит только, как Сису-Сикке помогал ему завязывать перчатки.
А потом Бёрье на улице искал в снегу свои лыжи. Сису-Сикке подошел к нему – матч, наверное, к тому времени уже закончился. «Что ты такое говоришь, парень? Не было у тебя никаких лыж». Тогда Бёрье забыл про лыжи и лежал на койке, пока остальные мылись в душе.
Он слышит, как Ниркин-Юсси говорит, что парень очень техничен, но ему не хватает напора. Бёрье знает, что не напорист и быстро «раскисает». Вот и опять кровь из разбитой брови мешает ему видеть…
И потом, все эти ночи на тряском заднем сиденье… Сквозь снег и леса – назад в Швецию. Тело болит, но это ничего. Иногда это даже приятно – получить хорошую встряску. Бёрье не дает покоя другая рана. Он знает, что хорош в защите, но тем не менее не выигрывает. Даже Ниркину-Юсси, похоже, надоело читать проповеди на эту тему…
* * *– Когда вы в последний раз их видели? – услышал Бёрье голос Свена-Эрика.
Они приближались к дому престарелых в Бриттсоммаргордене.
– С тех пор, как взял золото на чемпионате мира, – ответил Бёрье Стрём. – После Катскилл-Маунтинс я забыл дорогу сюда. Потом переехал в Эльсвбю. Мы встречались…
Он не закончил фразы. «Неизвестно еще, – добавил Бёрье про себя, – захотят ли они вообще меня видеть. Одно дело быть молодым и глупым, и совсем другое – дураком в годах».
Он волновался напрасно. Их со Стольнаке появление в Бриттсоммаргордене стало чем-то вроде внеочередного Рождества.
Сису-Сикке и Ниркин-Юссе обняли Бёрье и взъерошили ему волосы.
– Добро пожаловать в известковый карьер.
Постоянным жителем в Бриттсоммаргордене был только Сису-Сикке. Он сидел в инвалидном кресле. Правая рука плохо слушалась, язык заплетался, но взгляд оставался все таким же ясным. Ниркин-Юсси держался молодцом – крепкий, как ива, и все с такими же большими руками. Они с Бёрье даже помахали кулаками друг у друга перед носом.
Среди персонала быстро разнеслась весть о прибытии знаменитых гостей. Накрыли кофе. Кое-кто из стариков пожелал сняться рядом с Бёрье Стрёмом со сжатыми по-боксерски кулаками. Даже девяностосемилетний «божий одуванчик» в розовой кофте и с головой как муравейник в дождливый осенний день сложил, как мог, пальцы и глазел в камеру мобильного телефона.
Свен-Эрик ненавидел этот запах – моющих средств и дряхлых тел, пластиковую растительность на подоконниках и эти мутные, блуждающие взгляды. Но сегодня и он был в хорошем настроении, словно приучал себя к неизбежному.
Когда страсти улеглись, Ниркин-Юсси отвез Сису-Сикке в его комнату. Туда же пригласил Стольнаке и Стрёма для приватной беседы.
Бёрье остановился в дверях. Стены были покрыты свидетельствами его спортивной карьеры. Афиши и газетные заголовки – «Нокаут! Стрём против Адольфсона!» «Стрём – это победа!» Фотографии в рамках. На крюке висели его старые перчатки. И никаких напоминаний о Катскилл-Маунтинс. Бёрье успокоился.
Он и вправду не знал, как старые тренеры восприняли его переход в профессионалы. До последнего момента сомневался, что его вообще захотят здесь видеть. Но теперь сомнения развеялись окончательно. Он все еще был «их парнем».
– Чт… что… это?
Сису-Сикке тыкал пальцем в Ниркина-Юсси, заметив, как тот быстро промокнул лицо.
– А, ничего… – отмахнулся Ниркин-Юсси. – Что-то в глаз попало. Присаживайтесь, мальчики.
Он поставил еще один кофейник, и Свен-Эрик почувствовал, как обожгло желудок. «Это у них сегодня вместо ромашкового чая», – догадался он. Они еще поговорили о боксе и перешли к главной теме.
– Твой отец точно работал на Короля, – подтвердил Ниркин-Юсси. – Но он не замешан ни в чем таком… за это я ручаюсь. Он не брался за такие вещи.
– Кто знал про дом в Курккио? – спросил Свен-Эрик.
– Все мы знали, – ответил Ниркин-Юсси. – Раймо снимал его у Ольги Пало, родственницы Сикке, она… невестка его тети. И Раймо не делал из этого секрет. А как он ждал недели, которую собирался провести с тобой… Твоя мама, наверное, не
