Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас
Адамберг сделал несколько стежков, закрепляя шов, отрезал нитку и расправил брюки. Он вышел, даже не удосужившись осведомиться, собирается ли Данглар привести в надлежащее состояние голову и желудок. Данглар и сам пока этого не знал.
Шарль Рейе вернулся домой.
Он чувствовал себя умиротворенным и получал от этого удовольствие, поскольку знал, что это состояние долго не продлится. Беседы с Адамбергом приносили ему душевный покой, он даже не понимал почему. Между тем Шарль отметил, что вот уже два дня он никому не предлагает помочь перейти дорогу.
Ему не стоило особых усилий откровенно говорить с комиссаром о Клеманс, о Матильде, о множестве разных вещей, и он не торопился уйти. Адамберг ему тоже кое-что рассказывал. Кое-что свое. И далеко не всегда понятное. Иногда легкомысленное, а иногда серьезное, хотя Шарль потом не мог с уверенностью утверждать, что легкомысленное не было на самом деле серьезным. У Адамберга не разберешь. Мудрость младенцев, философия стариков. Он так и сказал Матильде в ресторане. Он никогда не обманывался насчет того, что скрывалось за мягким голосом комиссара. А теперь настала очередь комиссара спрашивать у Рейе, что скрывают его черные глаза.
Адамберг внимательно выслушал то, о чем рассказал ему Рейе. Гул в ушах незрячего человека, болезненно обостренное восприятие в кольце полной темноты, способность ориентироваться во мраке. Когда Шарль прерывался, Адамберг его просил: «Продолжайте, Рейе. Я вас очень внимательно слушаю». Шарль представил себе, что будь он женщиной, то, наверное, влюбился бы в Адамберга, хотя и осознавал бы, насколько тщетны попытки удержать его. Комиссар принадлежал к тому типу людей, к которым, скорее всего, лучше не приближаться. Или сразу смириться с тем, что такого человека невозможно схватить и не отпускать. Да, пожалуй, что так.
Однако Шарль был мужчиной и дорожил этим. Кроме того, Адамберг утверждал, что Шарль - красивый мужчина. Итак, Шарль, поскольку он был мужчиной, решил, что ему было бы гораздо приятнее полюбить Матильду. Поскольку он мужчина.
Но разве Матильда не рвалась к морю, чтобы раствориться в его глубинах? Разве она не старалась отгородиться от земных страданий? Что произошло с Матильдой? Никто этого не знал. Почему Матильда любила эту проклятую воду? Может, попробовать поймать Матильду? Шарль боялся, что она выскользнет у него из рук, как русалка.
Не заходя к себе, он сразу поднялся к ней, в «Морского петуха». Он нащупал кнопку звонка и нажал на нее два раза подряд.
- У тебя что-нибудь случилось? - спросила Матильда, открыв дверь. - Может, у тебя есть новости о землеройке?
- А они у меня должны быть?
- Ты же несколько раз встречался с Адамбергом, так? Я ему недавно звонила. Похоже, завтра у него будут новости о Клеманс.
- Почему тебя настолько интересует Клеманс?
- Потому что ее нашла я. Это моя землеройка.
- Нет, это она тебя нашла. Почему ты плакала, Матильда?
- Разве я плакала? Ну да, чуть-чуть. Как ты узнал?
- У тебя голос мокрый. Я отлично это слышу.
- Не бери в голову. Просто один человек, которого я обожаю, собирается завтра уезжать. Тут поневоле заплачешь.
- Мне можно узнать, какое у тебя лицо? - спросил Шарль, протягивая к ней руки.
- Как ты собираешься это сделать?
- Вот так. Сейчас увидишь.
Шарль вытянул пальцы, дотронулся до лица Матильды и прошелся по нему легкими осторожными движениями, как пианист по клавишам. Вид у него был сосредоточенный. На самом деле он хорошо знал, какое лицо у Матильды. Возможно, оно немного изменилось с тех пор, когда она читала лекции в университете и он видел ее. Но ему очень хотелось к ней прикоснуться.
Матильда проснулась рано и не нашла в себе мужества отправиться следить за кем-нибудь. Накануне ее на славу развлекла одна явно не супружеская парочка, за которой она долго наблюдала в пивной «Барнкруг». Эти двое, видимо, познакомились недавно. Когда мужчина в разгаре трапезы извинился и встал из-за столика, чтобы пойти позвонить, девушка, нахмурившись, посмотрела ему вслед и быстренько переложила изрядную порцию жареной картошки из его тарелки в свою. Довольная тем, что ей удалось поживиться, она проворно слопала добычу, высовывая язык всякий раз, когда подносила вилку ко рту. Мужчина вернулся. Матильда подумала, что теперь ей известно о его подружке нечто очень важное, чего он сам так никогда и не узнает. Да, она здорово повеселилась. Удачный отрезок.
Однако сегодняшнее утро ей ничего не предвещало. В конце первого отрезка ничему не стоило удивляться. Она подумала, что сегодня Жан-Батист Адамберг наконец поймает землеройку, что она будет отбиваться с пронзительным свистом, что это будет черный день для старой Клеманс; она умела так аккуратно раскладывать по порядку диапозитивы - так же аккуратно, как убивала. Матильда задала себе вопрос, не было ли во всем этом и ее вины. Если бы тогда, в ресторане, Матильда, желая привлечь внимание публики, не кричала, что она готова хоть сейчас представить всем человека с кругами, Клеманс не явилась бы, чтобы бессовестно использовать ее, и не получила бы отличный шанс совершить все эти убийства. Матильда подумала, что все происшедшее - какой-то чудовищный бред: Клеманс зарезала старого доктора только за то, что он когда-то был ее женихом, а ее озлобленность довершила остальное.
Чудовищный бред. Следовало сказать это Адамбергу. Матильда тихо говорила это самой себе, облокотившись на стол-аквариум: «Адамберг, это убийство - чудовищный бред». Убийство на почве страсти никто не готовит пятьдесят лет, да еще с таким хладнокровием, и уж тем более не разрабатывает сложную систему уничтожения, какую использовала Клеманс. Как мог Адамберг так ошибаться относительно мотивов, руководивших старухой? Нужно быть идиотом, чтобы поверить в такой бредовый мотив убийства! Матильда искренне считала Адамберга одним из самых проницательных людей, каких ей доводилось встречать. Но с мотивом преступления старухи Клеманс действительно что-то не клеилось. Эта женщина была безлика. Матильда убедила себя в том, что Клеманс - милая старушка, лишь для того, чтобы постараться хоть немного полюбить ее, помочь ей, но на самом деле в землеройке ее смущало абсолютно все. Все - это значит отсутствие всего: ни
