Чарльз Тодд - Крылья огня
Нет, все не так, все неправильно. Просто он еще не научился смотреть на ее стихи под нужным углом. От усталости и вечной борьбы с Хэмишем и самим собой он упустил саму Оливию. Именно так, а не наоборот.
Ратлидж потер глаза, встал и умылся холодной водой из кувшина. Кофе совсем остыл, но он заставил себя выпить его, а затем, потянувшись, как делал тысячу раз на фронте, снова сел. Если он сейчас опустит руки, он признает свое поражение. А ему не хочется утром смотреться в зеркальце для бритья и видеть в своих глазах отговорки. Если понадобится, он начнет все сначала. С самого начала, если именно это требуется для того, чтобы подстегнуть его мозги к действию.
«Остаются еще ее бумаги, – напомнил Хэмиш. – Если ты и вправду такой хороший детектив, каким себя считаешь, ты бы давно уже их нашел».
Самым красивым стихотворением в последнем сборнике был «Люцифер», центральное произведение, давшее название всей книге. В нем описывался великий князь мира, чье тщеславие стало причиной его падения. Для Мильтона Люцифер был архангелом, который посмел бросить вызов Богу и в конце концов был с позором низвергнутым в бездну ада, чтобы управлять проклятыми.
Оливия Марлоу считала Люцифера черным ангелом смерти.
Ратлидж еще раз перечитал стихи, и впервые образ, облеченный в слова, обрел в его голове четкие очертания.
Черный ангел находится за пределами ее власти и ее презрения. Он находится на границе ее понимания.
И все же он не ангел и не аллегория самой смерти. Он – мужчина.
Умный, проницательный, сам себе судья. Решительный, бесстрашный. Не ведающий сострадания. И неизменный. Сколько бы времени ни требовалось, какими бы опасными и разрушительными ни были последствия, он получал то, что хотел.
Его нельзя назвать ни злым, ни добрым; он просто не ведает, что такое добро и зло. Ему не знакома Божья благодать. Его сияние ослепляет, но у него нет души. Его гложут зависть и желание обладать тем, что для него олицетворяло всесилие. Только не на небе, а на земле.
Гончий пес Гавриила, как назвала его старуха. Язычник.
Портрет получился леденящий кровь. Холодный, тяжелый человек… сердцевина без искры света. Такого Ратлидж еще не встречал.
К тому времени, как Ратлидж в последний раз дочитал стихотворение, он ощутил небывалый подъем, не имевший ничего общего с поэзией Оливии Марлоу. Его подхлестывала необычайная смелость О. А. Мэннинг.
Наконец-то он узнал имя гончего пса Гавриила; он узнал, как тот выглядит. Однако доказывать что-либо очень опасно… К тому же, если он добьется успеха, он огорчит Рейчел.
Глава 22
Ратлидж никак не мог уснуть, а Хэмиш, только и ждущий своего часа, критиковал его, спорил, высмеивал и приводил все возможные возражения его доводам.
Он снова и снова повторял:
«Ты так и не объяснил, почему он все делал. Ты не нашел причины!»
«Причины мне не нужны. Пусть в них разбираются адвокаты…»
«Адвокаты – не полицейские, они искажают правду до тех пор, пока все не запутают!»
«Оливия дала мне требуемое доказательство…»
«Доказательство, да? Одна пустая болтовня! Ты что же, хочешь читать стишки в зале суда? Хочешь, чтобы судья выслушал тебя, а потом вынес вердикт, что дело закрывается за недостаточностью улик? Брось! Ты прекрасно понимаешь, что тем самым поставишь крест на своей карьере!»
«А как же ее бумаги? Ты сам напомнил о них. Значит, наверное, считаешь их важными».
«Они пропали, старина, придется тебе смириться. Ты не нашел их и никогда не найдешь».
«Николас вряд ли сжег бы их на мысу; она бы ему не позволила! Кормак мог бы сжечь их, если бы первым нашел, до того, как в дом попали Стивен и адвокаты. Но мне почему-то кажется, что он их не нашел. По-моему, он ищет их так же усердно, как и я. Убежден, он не хочет, чтобы кто-то узнал правду о том, что произошло между ним и Оливией. Клянусь, я найду эти проклятые бумаги!»
«Ну да, мы снова и снова возвращаемся к стихам мертвой женщины! К бумагам мертвой женщины! А тебе нужно другое: живой убийца. И признание. И свидетель, который мог бы указать на него! А найти их можешь и не надеяться!»
«Да, – с горечью ответил про себя Ратлидж. – Но я еще не побежден».
Ратлидж проснулся в пять утра. Голова была словно набита ватой; последний час он крепко проспал. Побрившись, он оделся и быстро спустился по черной лестнице, испугав пожилую судомойку, которая расставляла горшки с маслом и заворачивала свежеиспеченный хлеб в салфетку в корзину на кухне.
– Господи, сэр! Как вы меня напугали! – воскликнула она, глядя на него. Она обожгла пальцы о свежий батон и чуть не выронила его. – Вы, наверное, хотели кофе, сэр? Кофейник еще не ставили.
– Кто может сейчас отнести записку миссис Отли?
Судомойка удивилась:
– Записку? В такой-то час, сэр? Никто!
– Как можно скорее, – раздраженно произнес Ратлидж.
– Есть мальчик, который выносит золу…
– Он подойдет. – Ратлидж уже писал что-то в блокноте, хмурясь, когда слова складывались не так, как ему хотелось. Вырвав листок и надписав на обратной стороне адрес, он велел: – Позовите его.
Судомойка пошла за мальчиком, то и дело с опаской озираясь на Ратлиджа, словно считала его сумасшедшим. Сонный мальчишка, лет девяти или десяти, взял записку, широко раскрыл глаза при виде шестипенсовика в руке Ратлиджа, внимательно выслушал его указания и убежал.
Ратлидж последовал за мальчиком на кухню по коридору, посмотрел, как он открывает дверь и выходит в утренний туман, а потом направляется в гору, к домику миссис Отли.
Вернулся он лишь через десять минут, запыхавшийся, покрасневший, но с улыбкой до ушей.
– Не очень-то она мне обрадовалась, сэр, потому что я ее разбудил. Сказала, чтобы я вам так и передал, и еще сказала, что я заработал целый шиллинг за все труды, какие понадобились, чтобы миссис Отли подошла к двери.
Это был откровенный грабеж, но Ратлидж вручил мальчишке шиллинг, и он, счастливый, побежал обратно на кухню.
Ответ Рейчел был коротким; почти неразборчивые каракули.
«Если вы не сошли с ума, то скоро сойдете. Но если так надо, чтобы вы поскорее вернулись в Лондон, я согласна».
Ухмыляясь, он сунул записку в карман и вышел черным ходом во двор, где в старом сарае стоял его автомобиль.
Через пять минут он ехал к домику миссис Отли; ранним утром рокот мотора казался особенно громким. У опушки залаяла чья-то собака, недовольная шумом. Может, та самая собака, о которой предупреждал его священник? Ее было слышно во всем Боркуме!
Рейчел спустилась с крыльца через десять минут; она надела темное пальто, шляпку и шарф.
Ратлидж вышел и открыл перед ней дверцу.
– Вы уверены, что сумеете вести этот автомобиль?
Она смерила его презрительным взглядом:
– Конечно сумею! А может, и получше вас – на здешних-то дорогах. Я знаю их, а вы нет.
– Пожалуйста, передайте Сюзанне: если она выполнит мою просьбу, то поможет мне поскорее вернуться в Лондон. Мне осталось совсем немного…
– Хорошо, хотя я по-прежнему не понимаю, зачем вам это нужно. Глупее я ничего в жизни не слышала!
– Вы скоро все поймете. Потом. Поверьте мне, то, что вы сделаете, сэкономит мне много дней работы.
– Хотелось бы верить, да не получается, – язвительно ответила Рейчел, садясь за руль. – Если вы причините Сюзанне боль и горе… если у нее из-за вас будет выкидыш…
– Не будет. То, что я намерен сделать, наоборот, ее успокоит.
– Если она узнает, что ее сводная сестра – убийца? Нечего сказать, очень утешительно для женщины в ее положении! – Рейчел развернулась к Ратлиджу и бросила на него долгий пытливый взгляд, который как будто проникал под кожу, а может быть, и в мозг. – Вы понимаете, что делаете? Вы вполне уверены в себе? – тихо спросила она. Лицо ее показалось Ратлиджу серьезным и очень озабоченным.
Он коснулся ее руки, лежащей на рулевом колесе.
– Могу лишь сказать: то, что я делаю, – к лучшему. Если здесь орудовал убийца, пора вывести его на чистую воду и покончить с ним. Должно восторжествовать правосудие – если ни для кого другого, то хотя бы для мертвых.
– Мертвые мертвы. А я сейчас беспокоюсь о живых. И… еще о Николасе.
– Не волнуйтесь за Николаса, – мягко ответил Ратлидж. – Ни сейчас, ни потом. Ведь мы с вами договорились…
– Инспектор Ратлидж, я не позволю вам запятнать память о нем! Я этого не допущу. Если только попробуете очернить Николаса, уж я придумаю, как все исправить. Я сделаю все, что в моих силах. Поверьте мне!
Несмотря на толстое пальто, Ратлидж продрог на утреннем ветру.
– Николаса я не трону, – повторил он. – Рейчел, он умер. Вам пора привыкнуть к тому, что его нет. Николас оставил вас, он предпочел умереть с Оливией, а не жить с вами. – Он заметил, как в ее глазах мелькнула боль, но не придал этому значения. – Вот что он хотел донести до вас в своем последнем письме. Вы не были ему нужны.
