Фридрих Незнанский - Золотой архипелаг
«Грибов — ты?» — прямо перешел к делу один из этой четверки. По лицу его нельзя было понять, действительно ли он из них самый главный. Остальные, по крайней мере, никаких почестей ему не оказывали.
«Что-то не припоминаю, когда это я на брудершафт с вами пил», — без вызова, но и без робости ответил Сергей Геннадьевич.
«Ага, поборзеть охота, — кивнул другой амбал, как будто предусматривал именно такую реакцию. — Ну, поборзей с нами, поборзей. Мы люди маленькие. Вот только с большими людьми борзеть не советую. Не любят они шуток».
«По-прежнему не понимаю, чему обязан вашему визиту?» — продолжал храбриться исполнительный директор.
«Все ты понимаешь. Вот ведь шустрик какой: на самого Андрей Васильича взбух, сукоедина. Не понимаешь ты, что для него ты — кто? Тьфу. Муха. Которая летала где ни попадя, на говно всякое садилась, а теперь прилетела людям пищу пачкать. — В слове „людям“ он ставил ударение на второй слог, и это не казалось безграмотностью: скорее, дополнительным издевательством. — Жужжит тут еще… Пожужжи, брат, пожужжи. Недолго тебе жужжаться будет. Надоест твое жужжание, Андрей Васильевич возьмет тапок и размажет твои кишочки по потолку. Только тебя и видели. Все понял или повторить?»
Грибов, совершенно белый (краем глаза поймал свое отражение в настенном зеркале), не нашелся с ответом: только стоял и помахивал рукой, будто собираясь таким невинным способом прогнать непрошеных визитеров. На пороге возникла охрана, делая зверские лица, с оружием наперевес — спохватились! Вторжение охраны не могло изменить смысла происшедшего: четверо акуловских головорезов (Грибов не мог не понять, кто из всех проживающих в России Андреев Васильевичей был заинтересован в столь эффектном наезде на него) торжественно, не спеша, удалились с таким видом, будто поле боя осталось за ними. Черт возьми, так оно и получилось…
«Сергей Геннадьевич, вам плохо? „Скорую“ вызвать?» — заботливо спросил охранник.
Не в силах распекать своих запоздалых помощников, Грибов яростно замотал головой.
«А милицию?» — тоном ниже вопросил охранник.
От милиции Сергей Геннадьевич тоже отказался. Почему? Для Турецкого он приготовил простенькое объяснение: не верил, что Акулов осуществит угрозу. В значительной степени так оно и было. Однако, помимо этого, очевидного, присутствовало и скрытое соображение: исполнительный директор, как никто другой, отдавал себе отчет, что у «Подмосковья-агро» тоже рыльце в пушку… Хотя, наверное, и не настолько, как у «Русского земельного фонда», собравшего таких деятелей — пробы негде ставить. Ну да что толку выяснять! Главное, раненый Грибов прямо сказал, кого он винит в покушении.
Территорию старинной больницы на улице Щепкина Александр Борисович Турецкий покидал в отличнейшем расположении духа. Показания Сергея Грибова станут весомым аргументом в борьбе против «нового латифундиста» Акулова!
На самом деле Турецкому не дано было знать, что грибовские показания не будут использованы таким образом, какой он для них предназначал. События, стремительно развивавшиеся на территории колхоза «Заветы Ильича» и дома отдыха «Отрадное», лишали их всякого смысла.
РИЧАРД СМИТ. ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОИСКАХ СПРАВЕДЛИВОСТИ
Джоныч переживал не лучшие сутки в своей жизни. Откровенно говоря, таких суматошных суток у него еще не было. Может быть, отдаленно с ними мог сравниться период переезда из Англии в Россию, когда Ричард и Кейт буквально сбились с ног. Но тогда суетливые хлопоты были растянуты во времени, а здесь концентрировались на узком пространстве двадцати четырех часов, лишая здравого рассудка. И еще немаловажное осложнение: во время переезда, по крайней мере, он знал, что его никто не собирается убивать. А сейчас, в сложившейся вокруг подмосковных земель ситуации, это было более чем вероятно.
Доверяя другу Ивану, Джоныч не стал возлагать надежд по восстановлению законности на старлея Гаманюка. Элементарная логика подсказывала, что если на вверенной ему территории творятся такие вопиющие нарушения, а он и в ус не дует, старший лейтенант либо безнадежный тупица, либо — как и доказывал Бойцов — куплен с потрохами. И в том и в другом случае связываться с ним не стоило. Честных милиционеров следовало искать в другом месте. В Москве.
Одержимый чисто русской жаждой справедливости, англичанин выражал готовность дойти, если надо, и до Кремля. Мудрая Кейт остановила его: незачем так высоко забираться, если не пройдены более низкие этапы того же звена. В структуре правоохранительных органов они разбирались слабо, поэтому пришлось лезть в компьютер, подключенный к Интернету. В поисках информации им оказали существенное содействие дети, которые и в Интернете, и в русском языке, и в русской действительности чувствовали себя как рыбы в воде. Маленькая Соня и та, не желая остаться в стороне, лезла помогать, делала ошибки и постоянно смеялась. Она, конечно, жалела Прохора, попавшего в плен к бандитам, но дети Смитов, за исключением относительно взрослого Ника, находились в таком возрасте, когда радости еще преобладают над горестями. Дети не хотят верить самому худшему, и, быть может, в этом они правы… А взрослые, испорченные своим неблагоприятным взрослым опытом, были сухи и деловиты. Сухо и деловито они выяснили, что для их целей Московская областная прокуратура подходит больше всего. Ко всему прочему, она расположена на Пушкинской площади, которую в Москве даже подмосковному англичанину отыскать нетрудно.
Ричард Смит дождался, пока свежевыползший из принтера листок с адресом Мособлпрокуратуры высохнет, сложил его вчетверо и спрятал в карман. Принялся одеваться.
— Ты куда? — как полагается заботливой супруге, встревожилась Кейт. — Посмотри, вот-вот стемнеет. Пока ты доберешься до Москвы, в Московской областной прокуратуре не останется ни одного служащего, потому что у них кончится рабочий день.
— На этот случай есть дежурные, — пропыхтел Ричард, влезая в зимние, подбитые мехом сапоги, редко надеваемые и оттого кажущиеся тесноватыми. — Мы не имеем права ждать: ребенок Ивана может погибнуть. А если бандиты окажутся безнаказанными, они доберутся и до других детей.
Кейт больше не спорила. Когда мужчина принимает мужские решения, умная женщина не должна ему возражать. Поэтому Кейт через силу улыбнулась. Пусть даже настроение у них обоих было совсем не веселое… Ричард улыбнулся в ответ, прежде чем повернуться и выйти. Кейт, оцепенев, вбирала его глазами — невысокого, кудрявого, отягощенного зимней одеждой — так, словно не чаяла дождаться; продолжала видеть, точно на стремительно выцветающей черно-белой фотографии, и после того, как за Ричардом закрылась дверь. Проскрипели, простучали шаги по половицам, заскрипел снег у крыльца — отец семейства покидал свой дом. Его не провожали: отец семейства рекомендовал до его возвращения из дому не высовываться, а любое его слово теперь приобретало характер приказа.
— Кейт! — донеслось из-за забора. Жена подбежала к окну.
— Кейт! Ружье! Если что, стрелять! — во всеуслышание напомнил Смит.
Кейт отчаянно закивала из-за пасмурного зимнего оконного стекла. Став фермером, Ричард Смит получил разрешение на огнестрельное оружие, и хотя ружье до сих пор ни разу не использовалось для обороны, однако регулярно смазывалось и содержалось в боеготовности. Кейт понимала, что муж не случайно напомнил ей о ружье по-русски: чтобы окружающие слышали — семья Смит не беззащитна. Кейт снова улыбнулась, на этот раз с горечью: что такое их легкомысленное старомодное ружье против пистолетов и автоматов, которыми вооружены акуловские негодяи? Но если пробьет решительный час, она готова отстреливаться. Голыми руками ее с детьми не возьмут.
— Мама, ну, мама! — теребила ее дочь Маша, которую никогда не называли Мэри — такая она была типичная русская деревенская Маша, рыжая, румяная и бойкая. — А зачем ружье? Мы будем по бандитам стрелять, да? А когда?
— Заглохни, чучело болтливое, — авторитетно высказался в Машин адрес старший брат. — Никто стрелять не собирается. Где ты бандитов видишь? А ружье — на всякий случай.
И все же явление ружья, которое Кейт посчитала нужным держать под рукой, детей впечатлило. Они почувствовали себя так, будто угодили в приключенческий фильм, где все очень опасно, но и здорово, где гибнут все, кроме главных героев, а значит, можно особенно не переживать. Похоже, им даже хотелось попасть в какую-то опасную ситуацию, чтобы благополучно выкарабкаться оттуда. И, может быть, пострелять, — не прочитав Чехова, они знали, что, если ружье висит на сцене, оно обязано выстрелить.
Кейт ничуть не волновало ружье, с которым она умела обращаться и, случись что, не промахнулась бы. Ее больше заботила участь мужа. К тому, что Ричард вернется в Горки Ленинские уже за полночь, она была готова. Но к тому, что он вообще не приедет, подготовиться не смогла. Детей уложила строго в девять (правда, еще не меньше часа они шептались и ворочались), а сама в волнении не могла сомкнуть глаз часов до трех ночи. То ей мерещилось, что Ричарда убили вблизи колхоза, как ту заезжую женщину-адвоката, и надо срочно идти отыскивать его труп (а вдруг он еще жив и его можно спасти?); то она думала, что в Москве люди Акулова могли его подловить, подстроить ему какой-нибудь подлый трюк, ловушку… А временами освежала прохладной водой обнадеживающая мысль, что ничего страшного не случилось, Ричард благополучно добрался до областной прокуратуры и сейчас дает показания сотрудникам правоохранительных органов, которые не спят ни днем ни ночью.
