Донна Леон - Смерть в чужой стране

— Вы сообщили что-нибудь из этого прокурору, синьор?

— Конечно, сообщил. А чем, по-вашему, я занимался все утро? Как и я, он считает дело закрытым. Руффоло убил американца при попытке ограбить его, потом попытался добыть побольше денег, ограбив палаццо синьора Вискарди.

Брунетти в последний раз попробовал внести в разговор какой-то смысл:

— Это совсем разного рода преступления — уличный грабеж и кража картин.

Голос Патты стал громче.

— Есть свидетельства, что он виновен в обоих преступлениях, комиссар. Существует удостоверение личности, и есть свидетели-бельгийцы. Вы охотно верили им раньше, верили, что они видели Руффоло в ночь ограбления. И теперь синьор Вискарди припоминает, что он видел все-таки Руффоло. Он попросил еще разок посмотреть на фото, и если он узнает его, никаких сомнений не останется. По-моему, доказательств больше чем достаточно, и их больше, чем достаточно, чтобы убедить прокурора.

Брунетти резко оттолкнул стул и встал:

— Это все, синьор?

— Я думал, что вы обрадуетесь больше, Брунетти, — сказал Патта с искренним удивлением. — Это закрывает дело с американцем, но теперь будет труднее найти картины синьора Вискарди и вернуть их ему. Вы, конечно, герой, но не совсем, поскольку не привели сюда Руффоло. Но я уверен, что вы бы сделали это, если бы только он не свалился с эстакады. Я упомянул ваше имя журналистам.

Сделать это Патте было, пожалуй, труднее, чем отдать Брунетти своего первенца-сына. Дареному коню в зубы не смотрят.

— Благодарю вас, синьор.

— Конечно, я пояснил, что вы следовали моим указаниям. Заметьте, я подозревал Руффоло с самого начала. В конце концов, его выпустили из тюрьмы за неделю до того, как он убил американца.

— Да, синьор.

Настроение Патты опять пошло вверх.

— Жаль, что мы не нашли картин синьора Вискарди. Я постараюсь увидеться с ним сегодня и лично сообщить ему об этом.

— Он здесь?

— Да, когда я говорил с ним вчера, он заметил, что приедет в Венецию сегодня. Он сказал, что хочет зайти и еще раз взглянуть на фото. Как я уже сказал вам, это уничтожит все сомнения.

— Вы думаете, его огорчит, что мы не нашли его картин?

— Ах, — сказал Патта, который уже явно обдумал это. — Конечно огорчит. Обладатели коллекций очень расстраиваются из-за таких потерь, картины для них — все равно что близкие люди.

— Наверное, именно так Паола относится к нашему Каналетто.

— К чему? — спросил Патта.

— Каналетто. Был такой венецианский художник. Дядя Паолы подарил нам его картину на свадьбу. Не очень большую, синьор. Но жена очень полюбила ее. Я все время твержу, что ее нужно повесить в гостиной, но ей нравится держать ее в кухне. — Не ахти что, но все же хоть какая-то месть.

Голос Патты прозвучал сдавленно.

— В кухне?

— Да, я рад, что вам кажется странным такое место для картины, синьор. Я передам ей, что вы со мной согласны. Наверное, я пойду посмотрю, что сделал Вьянелло. У него есть кое-что для меня.

— Хорошо, Брунетти. Хочу поздравить вас с хорошо проделанной работой. Синьор Вискарди был очень доволен.

— Благодарю вас, синьор, — сказал Брунетти, направляясь к двери.

— Вы знаете, он друг мэра.

— Ах, — сказал Брунетти, — нет, синьор, я этого не знал.

— А следовало бы.

Вьянелло сидел за своим столом. Он поднял голову, когда вошел Брунетти, и улыбнулся:

— Я слышал, сегодня утром вы стали героем?

— Что еще было в той бумаге, которую я подписал вчера ночью? — спросил Брунетти без всяких околичностей.

— Там сказано, что вы считаете Руффоло причастным к смерти этого американца.

— Это смешно, вы же знаете, что за человек был Руффоло. Он повернулся бы и дал деру, если бы американец просто прикрикнул на него.

— Он только что отсидел два года, синьор. Он мог измениться.

— Вы действительно так думаете?

— Это возможно, синьор.

— Я не об этом вас спрашиваю, Вьянелло. Я спрашиваю — вы верите, что он это сделал?

— Если он этого не делал, то откуда в его бумажник попало удостоверение американца?

— Значит, вы в это поверили?

— Да. То есть это вполне вероятно. Почему вы в это не верите, синьор?

Из-за предупреждения графа — Брунетти только сейчас сообразил, что это было настоящее предупреждение, — о связи между Гамберетто и Вискарди. Он также сообразил теперь, что угроза Вискарди не имеет никакого отношения к расследованию ограбления палаццо, которым занимается Брунетти. Вискарди посоветовал ему держаться подальше от расследования убийств двух американцев, убийств, к которым глупый бедный Руффоло не имеет никакого отношения, убийств, которые — теперь Брунетти это понимал — навсегда останутся безнаказанными.

Его мысли перескочили с двух убитых американцев на Руффоло. До него наконец-то дошло, что тот считал удачей, когда хвастался перед матерью своими важными друзьями. Он ограбил палаццо, сделал даже то, что велел ему сделать важный человек, — вмазал ему по физиономии, хотя это совсем не похоже на Руффоло. В какой момент Руффоло узнал, что синьор Вискарди замешан в гораздо более крупных махинациях, чем кража собственных картин? Он упомянул три вещи, которые могли заинтересовать Брунетти — это должны были быть картины — хотя в его бумажнике обнаружилась только одна. Кто положил ее туда? Или Руффоло каким-то образом завладел удостоверением личности и сохранил его, чтобы использовать как козырь в разговоре с Брунетти? Или, что хуже, не попытался ли он шантажировать Вискарди тем, что знает об удостоверении и о том, что оно означает? Или он просто оказался пешкой, одним из бесчисленных мелких игроков, вроде Фостера и Питерс, которых используют некоторое время, а потом отбрасывают, когда они узнают что-то такое, что может угрожать главным игрокам? И удостоверение сунули ему в бумажник те же люди, которые использовали булыжник, чтобы убить его?

Вьянелло по-прежнему сидел за столом и смотрел на него со странным выражением, но Брунетти ничего не мог ему ответить, ответить так, чтобы тот поверил. Поскольку он был без пяти минут героем, он вернулся наверх, закрыл дверь своего кабинета и в течение часа смотрел в окно. Несколько рабочих наконец-то появились на лесах Сан-Лоренцо, но никак нельзя было сказать, что же они делают. Никто из них не поднимался на крышу, так что черепица оставалась нетронутой. И никаких инструментов у них, кажется, не было. Они ходили по разным ярусам лесов, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз по связывающим их лестницам, сходились, разговаривали, потом расходились и снова принимались карабкаться по лестницам. Это очень напоминало деловитую активность муравьев: цель, судя по всему, существует, но невозможно понять, что это за цель.

Зазвонил телефон, и он отвернулся от окна, чтобы взять трубку:

— Брунетти.

— Комиссар Брунетти, это майор Амброджани с американской базы в Виченце. Мы с вами недавно встречались по поводу смерти того военнослужащего в Венеции.

— А-а, да, майор, — сказал Брунетти после паузы, достаточно долгой для того, чтобы тот, кто слушал этот разговор, понял, что он вспомнил майора с трудом. — Чем могу быть полезен?

— Вы уже помогли нам, синьор Брунетти, по крайней мере моим американским коллегам, найдя убийцу этого молодого человека. Звоню, чтобы поблагодарить вас лично и передать благодарность американского командования базы.

— Это очень любезно с вашей стороны, майор. Весьма признателен. Любую посильную помощь Америке, в особенности представителям ее правительства, мы оказываем с удовольствием.

— Как это мило, синьор Брунетти. Я, разумеется, передам им ваши слова в точности.

— Да, прошу вас, майор. Я могу что-нибудь еще для вас сделать?

— Пожелать мне удачи, наверное, — сказал майор Амброджани с каким-то ненатуральным смешком.

— С радостью, майор, но в чем?

— Я получил новое назначение.

— Куда?

— На Сицилию. — Когда Амброджани произнес это слово, голос его внезапно стал ровным, лишенным каких-либо чувств.

— Но ведь это же замечательно, майор. Мне говорили, что там великолепный климат. Когда вы уезжаете?

— В эти выходные.

— Так скоро? И когда ваша семья присоединится к вам?

— Боюсь, что это вряд ли возможно. Мне поручили командовать маленькой частью в горах, и там никак невозможно разместить семьи.

— Печально слышать это, майор.

— Ну, наверное, это в природе нашей службы.

— Да, наверное. Мы можем что-нибудь сделать для вас здесь, майор?

— Нет, комиссар. Еще раз благодарю вас от себя и от моих американских коллег.

— Благодарю вас, майор. Желаю удачи, — сказал Брунетти, и это были единственные слова, которые он проговорил искренне.

Он положил трубку и снова принялся рассматривать леса. Рабочих там уже не было. Неужели, подумал он, их тоже послали на Сицилию? Сколько времени может человек выжить на Сицилии? Месяц? Два? Амброджани говорил, сколько ему остается до отставки, но он забыл, сколько именно. Брунетти надеялся, что он сумеет дотянуть до этого срока.