Карин Фоссум - Глаз Эвы
Маркус Ларсгорд барахтался изо всех сил, но никак не мог вылезти из-под пледа. Он лежал на диване. Если это кто-то из знакомых, то они будут звонить долго. Потому что свои знают, что он старый и плохо ходит, что телефон у него в кабинете и что ему придется сначала проковылять через всю гостиную на распухших ногах. Если же звонит кто-то незнакомый, то он не успеет взять трубку.
Маркусу Ларсгорду не так часто звонили незнакомые люди. Либо кто-то продает что-то по телефону, либо кто-то номером ошибся. А так звонила только Эва. Ему удалось, наконец, сесть, телефон все еще звонил, значит, кто-то из знакомых. Он со стоном поднялся и схватил палку. Заковылял по комнате, тепло благодаря судьбу за то, что кто-то позвонил и помешал ему в разгар полуденного отдыха. Прохромал через гостиную, попытался прислонить палку к письменному столу – так, чтобы она не упала, – но она все равно упала. Немного удивившись, он услышал в трубке незнакомый голос. Адвокат. Звонит от Эвы Марии, так он сказал. Не мог бы он подъехать в полицейский участок? Взята под стражу?
Ларсгорд подтянул к себе стул – надо сесть. Наверное, это телефонный террорист, он читал о таких в газетах. Но звонивший производил впечатление человека образованного, голос был довольно приятный. Старик слушал, переспрашивал, пытаясь понять, что же имел в виду его собеседник, но так и не мог. Ну конечно, это какое-то недоразумение, и все скоро выяснится. Но все равно: какой это ужас для бедной Эвы, жуткая история. Предварительное заключение? Ему надо как можно скорее выбраться из дома. Позвонить и вызвать такси.
– Нет, мы вышлем за вами машину, господин Ларсгорд, просто сидите и ждите.
Ларсгорд сидел за столом. Он забыл положить трубку на рычаг. Ему следовало бы одеться, прежде чем приедет машина, но он подумал, что это неважно, на самом деле неважно. Замерзнет он или нет. Они арестовали Эву и заперли ее. Может быть, ему лучше подыскать что-то для нее, вдруг там холодно? Он попытался сориентироваться и вспомнить, где лежат вещи. У него убиралась помощница по хозяйству. Может быть, стоит захватить с собой бутылку красного вина? Но, наверное, это запрещено. А деньги? У него в стеклянной банке было много денег, казалось, им нет конца, как будто они странным образом размножались. И от этой идеи он отказался, решив, что в тюрьме наверняка нет никакого киоска, он однажды был там, в ту осень, когда украли его мопед, и не припоминал, чтобы там что-то такое было. Кроме того, они сказали, что она в камере предварительного заключения, значит, ей не разрешают никуда выходить. Он хотел встать и снова пойти в гостиную, но не чувствовал ног. Казалось, они завяли. Такое с ним бывало и раньше, это пройдет, подумал он, ничего удивительного, после такого-то потрясения! Придется посидеть еще немного. А может, позвонить Юстейну? Он снова попытался встать, но упал и внезапно почувствовал, что у него закружилась голова. Голова тоже кружилась довольно часто, это оттого, что у него склероз сосудов, кровь не поступает к сердцу, ведь он уже стар, так что ничего удивительного, можно сказать, нормально, особенно в такой ситуации. Но это было жутко некстати; к тому же головокружение не прекращалось. Ему показалось, что потолок опускается на него. Стены тоже приблизились, каждая со своей стороны, комната становилась все меньше и меньше, надвигалась темнота. Эва сидит в тюрьме по обвинению в убийстве, она призналась. Он сделал над собой усилие и попытался оттолкнуть кого-то ногами. Последнее, что он почувствовал, была боль, когда его ноги стукнулись о пол.
***Сейер смотрел в окно на автопарк. Ворота, закрывавшие вход в их заведение; ворота, через них, впрочем, несложно было проникнуть с улицы и либо испоганить, либо утащить что-нибудь; машины; пучки сухой травы вдоль забора. Фру Бреннинген когда-то посадила там петунию, но сорняки прочно вытеснили ее, отвоевав себе место под солнцем. На прополку ни у кого времени не было. В рапорте он прочитал, что задержанная Эва Магнус вообще не спала и что она отказалась от еды и питья. Ничего хорошего в этом не было. И еще ее ужасно мучило то, что они могли смотреть за ней в окошко в двери камеры и что свет горит всю ночь.
Он должен был пойти к ней, чтобы сообщить все, но ему страшно не хотелось этого делать, поэтому, когда в дверь постучали, он испытал огромное облегчение. Крохотная отсрочка. Карлсен просунул голову в кабинет.
– Ну и ночка у тебя выдалась, как мне рассказали!
Он плюхнулся на стул у стола и отодвинул кипу бумаг.
– У нас тут заявление о том, что человек пропал.
– Вот как? – с любопытством сказал Сейер. Новое дело – вот то, что ему нужно, дело, которое могло бы напомнить ему о том, что это просто работа, за которую он получает деньги, и о которой он может забыть после четырех часов, во всяком случае, если очень постарается.
– Я возьму все, что угодно, если только это не ребенок.
Карлсен вздохнул. Он тоже глянул на служебные машины за окном, словно хотел убедиться в том, что они на месте. Карлсен и Сейер напоминали двух старых ковбоев, которые уютно устроились за столиком в салуне, но все время проверяют, нет ли поблизости конокрадов.
– Кстати, ты уже сообщил Эве Магнус?
Он покачал головой.
– Делаю все, чтобы хоть как-то отсрочить эту миссию.
– Но ведь все равно придется?
– Да, но я боюсь.
– Хочешь, я вместо тебя схожу?
– Спасибо, но это моя работа. Либо я это сделаю, либо придется уходить на пенсию. – Он взглянул на коллегу. – И кто же это сегодня ночью не пришел домой?
Карлсен вытащил из внутреннего кармана бумажку и расправил ее.
Прочитал сначала про себя, пару раз подкрутил усы и откашлялся.
– Девочка, шести лет. Рагнхильд Албум. Она сегодня ночью ночевала у подружки, живущей поблизости, и должна была прийти домой утром. Идти минут десять-двенадцать. У нее была розовая кукольная коляска и кукла – знаешь, которая умеет кричать. Куклу звали Элисе.
– Элисе?
Ну, такая, с соской во рту. Если ее вынуть, кукла принимается орать. Они сейчас очень модные, все девчонки хотят такую. У тебя внук, поэтому ты и не видел. А я видел. Они орут как настоящие младенцы. Ощущение такое, что смотришь фильм Хичкока… В коляске у нее еще была ночная рубашка и маленькая сумочка с зубной щеткой и расческой. Все исчезло.
– Разыскивается с… ?
– С восьми часов.
– Восьми?
Сейер быстро взглянул на часы. Было одиннадцать.
– Она захотела домой сразу же, как проснулась сегодня утром, и мама подружки не стала звонить ей домой и сообщать, потому что сама еще не вставала. Но она слышала, что девочки встали, слышала, как около восьми часов хлопнула дверь. Девочка пошла одна, идти было недалеко, больше она ничего не знает. А в десять часов позвонила мать Рагнхильд и попросила ее отправить дочку домой. Потому что они собирались в магазин. Но девочка как сквозь землю провалилась.
– А где они живут?
– В Люндебю, на Фагерлюндосен. Новый жилой массив. Недавно переехали.
Сейер побарабанил по письменному столу, на котором была разложена карта мира. Его ладонь закрывала весь южноамериканский континент.
– Придется ехать туда вместе.
– Мы уже послали патрульную машину.
– Но сначала я поговорю с Магнус. Позвони и скажи родителям, что мы приедем, но не уточняй, когда.
– Матери позвоню. Отец в отъезде, его найти пока не удалось. – Карлсен встал и отодвинул стул.
– Кстати, удалось найти колготки для жены? Карлсен ошарашенно взглянул на сослуживца.
– «Pantyliners», – пояснил Сейер.
– Нет, Конрад. Колготки мне найти не удалось. «Pantyliners»-это такие штуки, которые женщины используют в критические дни. Прокладки.
Он ушел, а Сейер принялся кусать ноготь, чувствуя, как в нем поднимается нервозность, она шла откуда-то из области живота.
Ему всегда становилось не по себе, когда шестилетние девочки не приходили домой вовремя. Хотя он и знал, что тут возможно много вариантов, от разведенных родителей, которые хотели продемонстрировать свои права на ребенка, до бездомных щенков, которых детям непременно хотелось притащить домой. Дети чуть постарше могли увести малышей с собой гулять, не предупредив взрослых. Иногда в таких случаях детей находили спящими, сосущими во сне большой палец, в каких-нибудь кустах, такое не часто происходило с шестилетними, но с двух-трехлетними случалось. Может, ребенок заблудился и уже несколько часов бродит вокруг, не может найти дорогу. Некоторые сразу же принимались кричать, и тогда их находили быстро. Другие же бродили, онемев от страха, и не привлекали к себе внимания. В восемь утра, во всяком случае, на дорогах нет интенсивного движения, подумал он и успокоился.
Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки и встал. Взял и куртку, как будто одежда могла защитить его от того, что произойдет. И пошел по коридору. В утреннем свете коридор казался зеленоватым и напомнил ему о старом бассейне, в который он часто ходил мальчишкой.
