Елена Топильская - Белое, черное, алое…
— Ив чем она выразилась?
— Сейчас я вам объясню. Но начну издалека…
Похоже, что, как только дело коснулось профессиональных познаний специалиста, он забыл о психотравмирующей обстановке и полностью овладел собой.
— Дело в том, — начал он рассказ, — что это очень старинное ювелирное изделие, работы известного мастера, обрусевшего итальянца. — Он назвал совершенно неудобоваримую фамилию. — Сохранилось немного вещей этого мастера, поэтому все изделия с его сигнатурой (он перевернул крест и показал крохотное клеймо в углу «изнанки») сейчас относятся к раритетам. Видите, помимо того, что в работе использованы очень дорогие материалы — золото, крупные драгоценные камни, все, безусловно, природные и очень чистой воды, — работа представляет еще и значительную художественную ценность. Она оценивается очень высоко.
Достаточно сказать, что малый крест из комплекта-ах да, я забыл сказать, что это украшение имеет пару, это предназначено для мужчины, а есть еще аналогичный крест, но дамский, поменьше, — так вот, малый крест в прошлогоднем каталоге Сотби котируется в районе двухсот тысяч долларов. Малый крест давно уже за границей. А этот вращался у нас и за последние пять лет три раза перепродавался. Я за эти пять лет видел его трижды, при каждой перепродаже. И могу с уверенностью сказать, что с того момента, как я держал его в руках в последний раз, в нем был заменен центральный камень. Здесь был крупный природный сапфир темно-синего цвета, почти черный. А сейчас — видите, какая яркость, какой пронзительный синий цвет. Но не скажу, чтобы это облагородило украшение. С моей точки зрения, конечно.
— А почему? — с любопытством спросила я. — Ведь камень действительно очень красивый, такой яркий, что глаз не оторвать. Наверняка он смотрится эффектнее, чем черный.
— В этом-то все и дело, — засмеялся ювелир. — Вы знаете, у геммологов, специалистов, которые определяют подлинность камней, есть правило: то, что бьет по глазам, вызывает подозрение в смысле подлинности. Есть много ухищрений, благодаря которым можно изменить и цвет и размер даже природного камня, я не говорю сейчас про стразы. Камни наращивают: из небольшого природного делают большой кристалл, который, конечно, уже не обладает теми свойствами, что приписывают природному. Подвергают природный камень различного рода воздействиям, в том числе радиационным, что может существенно изменить цвет камня. Особенно это любят делать с сапфирами. Сапфиры восприимчивы к радиации, некоторые камни сносят это спокойно, не меняя цвета, а большинство сапфиров резко меняют цвет. В природе такие яркие камни практически не встречаются, природа любит спокойные цвета. Сапфиры обычно либо темные, почти черные, либо светло-голубые, сероватые, водянистые такие. А если их облучить, они могут выдать такую неестественную яркость. И это варварство — художественное произведение, композиционно выдержанное, профанировать вот таким ярким камнем.
Художник ведь совсем не это имел в виду. Композиция была построена на игре природных камней, в том числе взаимной игре. Сейчас композиция разрушена.
Он нагнулся к кресту, некоторое время вглядывался в него сквозь увеличительное стекло, потом выпрямился и подтвердил:
— Да, камень вынимался из гнезда. Хотя должен признать, что подобран почти равноценный камень и по весу и по чистоте. Ну что, снимаю?
— С Богом! — подбодрила я его, и в результате виртуозных движений рук ювелира цепь с крестом вскоре была бережно отделена от шеи их последнего владельца и с благоговейным трепетом помещена в специально приготовленный конверт.
— Скажите, а это украшение действительно из царских сокровищниц? — поинтересовалась я.
— Нет, что вы, — засмеялся ювелир, — хотя я это уже слышал применительно к данному изделию. Это просто цену набивали таким образом. Я могу забрать изделие?
— Нет, если ваша заказчица не удосужилась снабдить вас доверенностью.
— Как?! — расстроился ювелир. — Я обещал ей, что привезу украшение.
— Могу вас утешить: мы сейчас поедем к вам домой, я вас допрошу, вы поднимете сохранившиеся у вас сведения об участниках продажи украшения, и мы вместе передадим украшение вашей заказчице.
Он, конечно, не пришел в восторг от моего предложения, но не нашел в себе сил отказаться.
На рубоповской машине мы поехали домой к ювелиру. Естественно, в его квартире я испытала комплекс неполноценности и зарождающееся чувство классовой ненависти, но справилась с негативными эмоциями и заполучила сведения о тех, в чьих руках побывал крест за последние пять лет. Вот тут мне срочно понадобился Кораблев. Я от ювелира позвонила в отдел РУБОПа, но на работе Леньки не было, и никто не знал, где он. Домашний его телефон не отвечал. А у ювелира возникло новое осложнение: заказчица его тоже испарилась и на связь не выходила.
— Что же делать? — тоскливо спрашивал он. Как я поняла, оплата должна была последовать за вручением заказчице предмета заказа, и оттягивать этот миг ему не хотелось. Я поставила его перед фактом: я забираю крест с собой, а он направляет Наталью Леонидовну ко мне, и я ей засвидетельствую, что заказ был выполнен в срок и качественно. Спорить он не стал.
Прибыв на работу, я сунула конверт с украшением в сейф и снова попыталась найти Леньку. Безуспешно. А у меня уже, помимо покупателей креста, накопилось для Леньки заданий.
Хоть мы с шефом и достигли консенсуса по поводу возбуждения уголовного дела о вымогательстве, а не о незаконном обыске, надо было уже всерьез браться за работу по Денщикову, и я собиралась поклянчить Леньку у Василия Кузьмина еще и в это дело, тем более что определенные параллели с убийством Чванова все навязчивее прослеживались. Позвонить, что ли, Кузьмину домой? А может, Ленька воспользовался тем, что шеф — с суток, и закосил? Тяжелый отходняк после дня рождения? А я ляпну, что не могу его найти, и его подставлю.
Набрав домашний номер Василия Кузьмича, я услышала в трубке приятное контральто его супруги, адвокатесы из нашей районной консультации, которую я довольно хорошо знала. Вроде бы она ко мне неплохо относится, во всяком случае, мне казалось, что она при общении испытывает такое же удовольствие, что и я.
Дама она эффектная, остроумная и даже резковатая на язык, причем может в разговоре с посторонними — да хоть со следователем в перерыве между допросами своих подзащитных — весьма язвительно пройтись и по собственному мужу. Недавно в очереди в следственный изолятор она театрально живописала, какой Кузьмич аккуратист: «Он работает, вы знаете, с утра до ночи. Себя не щадит. А как домой войдет, у него сразу ноги подкашиваются, и он еле до дивана добредет — и рухнет. Мне иногда кажется, что он сознание теряет. Телевизор включит и лежит с закрытыми глазами, без движения. Не шелохнется. Иногда только всхрапывает. А как только телевизор выключу, сразу реагирует: зачем, говорит, ты выключила, я смотрел? Но чистюля! И, главное, какой бдительный! Тут пришел, упал, лежит, а я на кухне что-то готовлю. Вдруг слышу из комнаты истошный крик: „Га-аля!» Все бросаю, с поднятыми руками, вся в муке, бегу, думаю, плохо мужику. Прибежала, запыхавшись: что, любимый? А он протягивает руку и указывает в глубину книжной полки, стоя-то туда не заглянешь, и говорит: „У тебя там… пыль!»«
Люди, которые видят их с Василием Кузьмичом вместе в первый раз, удивляются — что между ними общего. Аристократическая гранд-дама в норковых палантинах и простоватый Кузьмич с его хохляцким выговором. Но это только на первых порах, а потом поражаешься, как же они похожи между собой и как хорошо понимают друг друга, какой дуэт!
— Галина Павловна, здравствуйте, это Швецова из прокуратуры. А Василия Кузьмича можно услышать? Я из морга только что, он просил позвонить ему домой по результатам. Он не спит?
— Может быть, и спит, дорогая, я не знаю. Его нету.
— Еще с работы не пришел? — удивилась я.
— Он в бане, дорогая. Обещал скоро быть.
— Я тогда позвоню ему попозже, с вашего разрешения?
— Ради Бога!
Я вытащила из сейфа жалобу Скородумова и, просмотрев ее, нашла упоминание о милиционерах, производивших обыск: Сиротинский и Бурдейко. Вот, без Леньки как без рук! Он бы мне сразу и узнал, где эти деятели подвизаются, в каких подразделениях, что собой представляют, и так далее… Заодно и этого, братца липового, подтянуть не мешало бы, — Сиротинского, который за вещичками приходил.
Раскрыв свой рабочий календарь, из которого выпала мне на колени визитная карточка Нателлы Редничук, я чертыхнулась: надо же и к ней ехать, скоро по убийству Ивановых срок закончится, а еще конь не валялся. Где это чудовище Кораблев, который обещал мне выяснить, не состоял ли Пруткин у кого-нибудь из оперов на связи? К Пруткину тоже надо ехать, разговаривать. Почему-то я надеялась, что сумею его разговорить. По крайней мере, не особо он и отрицал, что был там, и был не один. К моему следующему приезду любопытство его замучает-откуда я про это знаю? И что я вообще знаю, в каком объеме? Труп из Токсова пока на мне висит, равно как и взрыв в лифте. Не сегодня-завтра городская завопит: а подать сюда Тяпкина-Ляпкина с уголовным делом! Почему так мало допросов? Ах, дежурили да по другим делам работали? Это никого не интересует… Как у Жванецкого: «Почему не выполнен план? — Смежники подвели…
