Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима
– Он не отвечает. Ни по мобильному, ни по домашнему. Где он может быть?
– У родителей? – предположил Андрей, убирая остатки еды в холодильник.
– Нет… – задумчиво покачала головой Маша. – Он никогда у них не ночует.
– Эй! – Андрей обнял ее и подтолкнул к выходу. – Не загружайся на его счет. И не начинай подозревать по второму кругу. Он, может, под душем поет – и не слышит звонка. А может, напился вчера с горя и спит – отключил телефоны.
– Иннокентий? Напился? – недоверчиво переспросила Маша.
– А что, ты слышала, как он поет под душем? – поддел ее Андрей, когда они уже садились в машину. – И ведь небось арии Верди на языке оригинала, а не попсу какую, ни боже мой!
Маша рассмеялась, но как-то грустно, думая о своем, и Андрей положил руку на ее коленку – уже не в романтическом, а успокаивающем жесте.
– Сейчас я отвезу тебя к маме в клинику, побудешь с ней, сколько потребуется. Потом возьми такси и приезжай на Петровку: я хочу, чтобы ты от меня не отходила ни на шаг.
– Хорошо, – послушно сказала Маша, чуть дрогнув коленкой. – Только зря ты волнуешься, я же тебе говорила…
– Ты говорила, и я услышал: убийца гоняется не за тобой, а за твоими близкими. Да, я это услышал еще вчера в супермаркете. Поставим вопрос иначе: ты будешь защищать меня своим присутствием, о’кей?
– О’кей! – Маша смотрела прямо перед собой на дорогу. – Ни на шаг от тебя не отойду.
Они снова заехали в магазин – купили сока, каких-то любимых Натальиных крекеров, цветов, и через полчаса он уже высаживал ее около клиники.
Андрей смотрел Маше вслед и надеялся, что сегодняшний день не прибавит ей переживаний. Ей нужен перерыв, – думал он, выезжая с больничной парковки. Маше нужна пауза, иначе ее саму придется укладывать в клинику. Ее голова уже не способна к выстраиванию логических цепочек, слишком больно сердцу. Может быть, на это Мытарь и рассчитывает? Оглушить болью, чтобы отключить разум? Значит, несмотря на их бессмысленное, казалось бы, мельтешение, они близко подошли к убийце? И пусть Маша сейчас полностью отдается дочернему долгу. У него забрезжила в голове некая идейка, и он должен был срочно ее проверить.
Но раздавшийся телефонный звонок мгновенно оборвал ход мыслей. Это был Камышов:
– Андрей, у нас, похоже, новый труп.
– Подожди, – сказал Андрей, резко сдал вправо и припарковался у обочины, не обращая внимания на возмущенные гудки. – Ты уверен, что он из нашей серии?
– Не уверен, но скорее всего. Сегодня ночью в Парке Победы обнаружили обгоревшее тело. То есть сначала вызвали пожарных, в Парке полыхало так – издалека видать. А потом нашли и труп, и документы рядом на имя… Сейчас, погоди… – Камышов зашуршал бумагами и продолжил бодро: – Иннокентий Алексеев. Ну, а поскольку место было единственное в твоем списке за пределами Бульварного кольца… Андрей? Ты чего молчишь?
– Иннокентий? – прокашлялся Андрей.
– Что, знакомые имя-фамилия?
– Да, – глухо сказал Андрей, разворачивая машину обратно. – Это имя автора списка.
Еще через полчаса он добрался обратно до клиники и некоторое время сидел в машине, тупо глядя в окно и оттягивая момент, когда придется увидеть Машу и сообщить ей страшную новость.
Маша
Маша осторожно поставила на прикроватную тумбочку сок, пошла к медсестрам за вазой. Она только что переговорила с Надеждой Витальевной. Та, крайне строгая и собранная, в белом халате, сказала, что состояние у матери стабильное, она почти не ест, много спит, что неудивительно при тех успокоительных, которые ей колют. Но волноваться не стоит. Надежда впервые улыбнулась:
– У тебя очень сильная мама, Машенька, поверь. С помощью лекарств мы даем передышку ее нервной системе. Но она скоро выправится, и потом, как ни страшно это звучит, заботы о похоронах отвлекают от самого тяжелого – собственных мыслей. Так что ты уж не бери этого на себя, понимаешь?
– Понимаю, – сказала Маша, вспомнив остервенение, с которым драила посуду на Катиной кухне.
– Ну вот и умница! – улыбнулась Надежда Витальевна, потрепав ее по голове. – Я уже забегала к Наташе с утра. А ты не сиди с ней рядом, пока она спит, – погуляй, отвлекись.
– Да, – сказала Маша и улыбнулась. Но улыбка получилась вымученной.
Надежда кивнула и ушла – по коридору вдаль, а она несколько секунд постояла, провожая ее глазами, а потом опять набрала номер Иннокентия. И опять попала на автоответчик.
Выходя из палаты матери, она вдруг увидела знакомый силуэт у поста медсестры.
– Ирина Георгиевна? – Маша подошла, и женщина обернулась. Маша в который раз удивилась ее почти болезненной худобе.
– Машенька, – улыбнулась та и вдруг порывисто обняла ее: – Такое горе, Маша! Бедная твоя мама: похоронить Федора, а теперь еще и Юру! Как она?
– Спит, – сказала Маша. – Ей дают успокоительные, и…
– Конечно-конечно, – Ирина Георгиевна, склонив голову, смотрела на нее, и Маша вдруг заметила, что глаза у той заплаканные. – Как ты сама? Держишься?
– Держусь. – Маша почувствовала вдруг, как слезы подступают к глазам.
– Ну-ну, ну-ну, – Ирина Георгиевна погладила ее по плечу. – Ник Ник очень тобой гордится, знаешь? Считает, что у тебя, как у Федора, – чутье. Дар, если хочешь… – Маша не выдержала: задыхаясь, она пыталась еще что-то сказать, объяснить свои внезапные слезы, но та только гладила ее по спине и шептала: – Ничего-ничего…
И было что-то абсурдное в том, что у нее получилось наконец выплакаться, но не на плече у матери и не на груди у Иннокентия или Андрея. А вот рядом с малознакомой ей, в общем-то, женой Ник Ника, которую она уже и не видела лет десять как. Наконец она вытерла глаза и высморкалась в протянутый ей кружевной платок.
– Вы меня извините, Ирина Георгиевна, я очень устала.
– Конечно-конечно, – повторила жена Ник Ника, спрятав платок в сумочку, и Маша вдруг увидела синяк у нее на руке. Ирина поспешно оправила платье. – Ну, Машенька, я пойду – навещу твою маму. Ты приходи к нам в гости, хорошо?
И она встала и пошла тяжелой, совсем не соответствующей худой ее фигуре походкой в глубь коридора – к маминой палате.
А Маша решила, как ей и посоветовали, «погулять», дождаться, пока мать проснется: чтобы увидеть, сказать ей что-нибудь малозначимое, поцеловать… А потом наконец поехать на Петровку, куда ее тянуло неодолимо, как наркомана за дозой.
Но планам ее не суждено было сбыться: уже на крыльце клиники она увидела направляющегося к ней быстрым шагом Андрея, и сердце замерло от плохого предчувствия. Такого плохого, что она остановилась, не желая сделать и шага к нему навстречу, а, напротив, мечтая, чтобы он шел к ней как можно медленнее: какие бы ни были новости, которые он намеревался сообщить, она знала – она будет счастливее в последние секунды перед тем, как он откроет рот.
– Поклонная гора? – переспросила она, когда он рассказал ей про последний труп.
– Да, – кивнул он. – Аналог Поклонной горы в Иерусалиме. Место, где традиционно останавливались пилигримы перед вхождением в Святой город, чтобы помолиться – поклониться, и…
– Я знаю, что такое Поклонная гора, – перебила его Маша. – Мытарство?
Это было уже перекличкой: пароль – отзыв. Место? Номер? Андрей ее понял.
– Девятнадцатое. Ересь. Отступничество от православного исповедания веры.
– Кто? – шепотом спросила Маша.
– Маша, – начал Андрей. – Мне очень жаль…
Но она уже не услышала имени, провалившись в гулкую пустоту забытья.
Забытья, где уже блуждала со вчерашнего дня ее мать.
Андрей
Андрей едва успел подхватить Машу: она лежала бледная, с закатившимися глазами.
– Эй! Кто-нибудь! – закричал Андрей в сторону клиники, а потом, не дожидаясь санитаров, взял ее на руки. Из приемной к нему уже спешили с носилками, он что-то путано говорил, что у больной тут лежит мать, тыкал своими корочками. Объяснял, что мать – подруга Надежды Витальевны – имя Натальиной подруги выскочило пинг-понговым мячиком из памяти, хотя Маша упоминула его вчера лишь однажды, когда описывала свой день. Слава богу, Надежда спустилась, охнув, мгновенно схватила Машину руку, побила ее по щекам, потребовала нашатырь. Андрей стоял, бессмысленно таращась, рядом, чувствуя себя беспомощно, мучаясь стыдом, как дамы к сорока – мигренью: так привычно.
Маша пришла в себя, застонала, он шел рядом с носилками, которые два дюжих молодца уже завозили в огромный лифт.
– Что со мной? – беззвучно спросила Маша, а Надежда ответила:
– Обморок. Естественно при твоем нервном напряжении. У мамы есть вторая койка в палате. Туда мы тебя и положим на денек – отлежаться.
Андрей сглотнул, сжал Машину руку и почувствовал легкое пожатие в ответ.
– Я приеду после обеда, – сказал он хриплым голосом и откашлялся. – Что тебе привезти?
– Ничего. – Маша закрыла глаза. – Ничего не надо.
– У Маши погиб лучший друг, – сказал он Надежде, когда они вышли из палаты.
