Джон Вердон - Зажмурься покрепче
— Да, простите, я просто ждал другого звонка. Это Дэйв.
— Это Пегги Микер. Получила твое письмо и только что тебе ответила. А потом дай, думаю, еще позвоню, а то вдруг информация важная, а ты почту нескоро прочитаешь, — тараторила Пегги.
— Что за информация?
— Ты спрашивал про персонажей пьесы Валлори, про фабулу и все такое. Короче, я решила позвонить в Уэслианский университет — и что ты думаешь? Мой старый профессор все еще там! Профессор Барклес, который нам преподавал.
— Что преподавал?
— Курс драматургии елизаветинской эпохи. В общем, я оставила ему сообщение, и он сам перезвонил! Представляешь, как здорово?
— И что же он рассказал?
— О, он рассказал такое, такое… Ты там сидишь? Сядь!
В трубке раздался сигнал, сообщающий о параллельном звонке, но Гурни его проигнорировал.
— Рассказывай.
— В общем, пьеса называлась «Садовник-испанец», — торжественно произнесла она и сделала паузу, очевидно, ожидая реакции.
— Продолжай.
— Главного героя звали Гектор Флорес.
— Подожди, ты серьезно?
— Это еще не все! Дальше интереснее! Сюжет частично описан одним из современников Валлори. Там какая-то жутко запутанная история, где все кем-то прикидываются и в кого-то наряжаются, так что в родной семье не узнают и все такое. Но фабула… — в трубке опять раздался сигнал. — Фабула такая: мать Гектора выгнала его из дому после того, как убила его отца и соблазнила его брата. И вот, много лет спустя, Гектор возвращается в родительский дом, нарядившись садовником. После чего разными хитростями и уловками заставляет брата отрубить матери голову. Короче, какая-то вопиющая чернуха, так что неудивительно, что пьесу запретили после первого же представления, а текст уничтожили. Доподлинно неизвестно, является ли сюжет вариацией мифа об Эдипе или это просто плод больного воображения Валлори. Может, он вдохновился «Испанской трагедией» Кида, где драматический накал тоже зашкаливает будь здоров. Наверняка теперь и не узнать. В общем, такая история, из первых рук самого профессора Барклеса.
В голове Гурни запустилась адская карусель. Выдержав полминуты в напрасном ожидании реакции, Пегги спросила:
— Хочешь, я все это повторю еще раз?
Опять раздался сигнал, извещающий о параллельном звонке.
— Ты же все это написала в е-мейле?
— Да, во всех подробностях. Там и телефон профессора есть, на всякий случай. Жутко интересно, правда? Должно быть, я подкинула тебе новый взгляд на дело!
— Скорее, подтвердила одну из моих версий. Попробую ее проработать.
— Ясно. Понятно. Ну… держи меня в курсе?
Снова сигнал.
— Пегги, у меня тут на параллельной линии кто-то очень настойчивый, так что давай прощаться. Спасибо, ты мне очень помогла.
— Да я всегда готова! Ты только дай знать, может, чем еще пригожусь!
— Обязательно. Еще раз спасибо.
Он переключился на второй звонок.
— Ты чего так долго не отвечаешь? Тоже мне — срочный вопрос!
— О, Джек. Спасибо, что перезвонил.
— Ну, вопрос-то какой?
Гурни улыбнулся, подумав, что у Хардвика два основных агрегатных состояния: грубость и вульгарность, и сейчас он включил первое.
— Ты насчет всех гостей точно знаешь, где они находились в момент убийства?
— Более-менее.
— Скорее более или скорее менее?
— Там камеры были расставлены так, что вся территория охвачена. Гости, прислуга, музыканты — все были на виду, от начала до конца.
— Все, кроме Гектора.
— Гектор был в домике.
— Предположительно.
— А есть варианты?
— Да я пытаюсь отличить, что мы правда знаем, от того, что мы думаем, что знаем.
— Ну а кто еще мог быть в долбаном домике?
— В том-то и дело, Джек, что я не знаю. И ты не знаешь. Кстати, ты мастерски скрыл от меня историю с рехабом. Я впечатлен.
Последовало долгое молчание.
— Какой хрен тебе об этом рассказал?
— Вот именно, что какой-то хрен, а не ты сам!
— А какое тебе вообще до этого дело?
— Я люблю полную прозрачность мотивации, Джек.
— Полную прозрачность? Да утрись, блин, своей прозрачностью. Безмозглый Род вышиб меня с дела Перри, потому что я сказал, что гонять мексиканских нелегалов по всему штату — тупая трата времени. Во-первых, один фиг не узнаешь, кто легал, а кто нет — какой нормальный человек признается, что не платит налоги? Во-вторых, какой нормальный человек признается, что знаком с убийцей? Спустя два месяца после начала расследования меня вызывают — давай, срочно лови двух придурков, которые застрелили заправщика на бензоколонке. Ну и какой-то умник с бензоколонки звякнул капитану и стуканул, что якобы от меня пахнет алкоголем. А ему ж только того и надо! Он вцепился в эту анонимку и радостно сослал меня на свалку, набитую стонущими торчками! Ты бы выжил двадцать восемь дней с торчками, а? Двадцать восемь дней! Только ты и торчки! Знаешь, как выглядела реабилитация? Лежу я день за днем и думаю: вот выйду отсюда и просто урою Родригеса нахрен. Голыми руками — да в сырую землю. Ну как, старичок, полегчало тебе, с прозрачностью-то?
— Вполне. Только проблема в том, что расследование вас обоих не волновало, и теперь мы имеем что имеем. Нужно начинать с нуля и искать новых людей, которых интересует дело, а не как бы подложить другому свинью пожирнее.
— Ах, проблема, значит, только в этом? Ну, удачи, капитан Прозрачность!
Хардвик отключился.
Гурни убрал телефон и задумался. В тишине было слышен стук спиц. Он повернулся к жене.
Мадлен улыбнулась, не поднимая взгляда от вязания.
— Что-то пошло не так?
Он мрачно усмехнулся.
— Все не так с самого начала. Теперь расследование нужно полностью переформатировать, а у меня нет ни авторитета, ни других ресурсов.
— Я думаю, что есть способ.
Гурни задумался.
— Ты про Клайна?
— Ты же еще на деле Меллери говорил, что прокурор — человек тщеславный?
— Не удивлюсь, если он спит и видит себя президентом страны. Ну или на худой конец губернатором.
— Ну, вот видишь.
— Н-нет, не вижу.
Она на секунду сосредоточилась на новой петле, потом подняла взгляд на Гурни, явно недоумевая, как он не замечает очевидного.
— Если повернуть следствие на твой лад, это может в перспективе как-то почесать его тщеславие?
Точно! Клайн обожал внимание прессы, когда речь шла о каком-нибудь громком расследовании. Это был самый легкий способ задеть его за живое — пообещать внимание журналистов.
Гурни снова достал телефон и набрал номер окружного прокурора. Автоответчик заявил, что звонки принимаются в будни с восьми утра до шести вечера, а также можно оставить свои контакты для связи и ожидать звонка в рабочие часы или же перезвонить на круглосуточную горячую линию для неотложных сообщений.
Гурни записал номер горячей линии в телефон, но решил сначала структурировать свое неотложное сообщение, которым предстояло зацепить оператора, чтобы добиться переключения на Клайна. В конце концов, если собираешься бросить через стену гранату, нужно сперва убедиться, что она точно рванет.
Спицы затихли.
— Слышишь? — произнесла Мадлен, чуть повернув голову к ближайшему окну.
— Что?
— Прислушайся.
— Но что я должен услышать?
— Тс-с-с-с!
Он собирался сказать, что ничего не слышит, когда уловил далекое тявканье койотов.
И — снова тишина. Гурни представил, как существа, похожие на поджарых волков, мчат рассеянной стаей вдаль, и дует ветер, такой же холодный, как их сердца, и луна заливает их путь по долине у северных гор.
Телефон вновь зазвонил. Гурни опустил взгляд на экран. «Галерея Рейнольдс». Он быстро посмотрел на Мадлен, но лицо ее не выражало ни интереса, ни проницательности насчет звонка.
— Дэйв. Слушаю.
— Ты лишаешь меня сна. Нужно поговорить.
После неловкой паузы Гурни произнес:
— Ты первая.
Ее мелодичный смех напомнил ему кошачье мурлыкание.
— Я имею в виду, что собираюсь спать, а ты до сих пор не перезвонил. Давай все-таки обсудим завтрашнюю встречу.
— Разумно.
Снова бархатное мурлыканье.
— Смотри, что я подумала. У меня нет для тебя советов, что говорить Йикинстилу, потому что я понятия не имею, что он собирается спрашивать. Так что просто будь собой. Умник-детектив, видавший виды бука-молчун, скромняга-воин на стороне светлых сил, который всегда побеждает.
— Не всегда.
— Это потому что ты еще и просто человек. Это вообще-то важно — что ты человек, а не герой-фальшивка. В общем, будь собой, и больше ничего не надо. Ты будь здоров умеешь произвести впечатление, хотя сам в это и не веришь, Дэйв.
Помолчав, он спросил:
— Это все?
Соня опять рассмеялась, на этот раз умиленно.
