Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков
Мы уже знали, что из доставленных в амбар для совхозных уток трех тонн комбикорма в ночь убийства оставалось тридцать мешков. Сомнительно, чтобы сторож решился треть из них забрать — назавтра пропажу бы обнаружили. И я сказал Песняку:
— Если уж начали говорить правду, Викентий Павлович, то договаривайте до конца. Не мог вам столько комбикорма удружить Радкевич! Сколько он вам дал, ну?
— Три мешка.
— А остальные вы взяли позже сами, так?
— Да.
— Когда вы вторично ездили на ферму?
— Где-то в половине второго ночи. Но на территорию фермы я не заезжал. Оставил лошадь за забором. Осторожно прошел через проходную. Радкевич, видать, уже опорожнил бутылку и спал за столом. Проволокой я открыл замок на двери амбара (его и Радкевич открывал проволокой), вынес из амбара четыре мешка, перебросил их через забор...
— И никого в тот момент не видели на ферме?
— Нет, не видел. Я опять тихо прошел через проходную, Радкевич продолжал спать. Погрузил на сани мешки и поехал домой.
Я вытащил из папки заключение судмедэксперта, сказал Песняку:
— По заключению экспертизы, смерть Радкевича Николая Владимировича наступила между часом и двумя ночи. Что скажете на это? Молчите? Догадываетесь, какой вывод напрашивается из ваших показаний?
— Догадываюсь, — буркнул Песняк и опустил голову.
— А если догадываетесь, так говорите правду!
После долгой паузы Песняк, не поднимая головы, тихо сказал:
— Когда я от амбара возвращался к проходной, оттуда выбежал какой-то мужчина и скрылся за углом фермы.
— Кто был этот мужчина?
— Я не рассмотрел его, клянусь!
— Врете! Амбар от проходной в сорока метрах, двор хорошо освещен, да и на проходной горела лампочка. Кто был этот мужчина, говорите!
— Господи, зачем мне эти передряги! — неожиданно всхлипнул Песняк и закрыл шапкой лицо, плечи его задрожали. — Вот влип, так влип! А все жадность, будь она проклята!..
— Ладно, перестаньте хныкать! За кражу комбикорма вам, конечно, отвечать придется. Материал на вас из уголовного дела по факту убийства сторожа Радкевича мы выделим и передадим следователю РОВД для решения вашей участи. А сейчас отвечайте на мой вопрос: кто был этот мужчина?
— Васька Шапашников.
Мы с Козловским переглянулись, и Вадим спросил Песняка:
— А вы не могли ошибиться?
— Да я его в двух метрах от себя видел, он еще погрозил мне кулаком. Я сперва не придал этому значения, сам испугался, что Васька меня застукал. Заглянул в комнату на проходной, хотел покаяться перед Радкевичем, а он на полу в луже крови лежит...
Оформив показания Песняка протоколом допроса свидетеля, мы отпустили его. Нервно расхаживая по кабинету, Козловский сказал:
— Кто бы мог подумать на Шапашникова! И чего они не поделили? Значит, первые три версии отпадают, надо снимать людей.
— Почему снимать? — возразил я. — Пусть ребята до конца отрабатывают эти версии. А мы с тобой, Вадим, займемся четвертой: убийство мог совершить Василий Шапашников, тунеядец, которого вы не удосужились привлечь к ответственности за тунеядство и тем самым дали возможность ему совершить тяжкое преступление.
— Тут не столько наша вина, Игорь Иванович, — пожал плечами Козловский. — Тут сказывается несовершенство нашего законодательства о борьбе с тунеядством, и вы это знаете не хуже меня. Как и требует закон, мы разъясняли Шапашникову его ответственность за тунеядство, выносили официальные предостережения о трудоустройстве в месячный срок. А он устроится, поработает неделю, и опять все начинается сначала: беседы, предостережения. К тому же у него есть сбережения, приусадебный участок, вот и попробуй привлечь его!
— Ладно, Вадим, все это так, но отписываться из-за него тебе все же придется. Но это будет потом. Сейчас его, этого тунеядца, надо срочно найти. Дома он, конечно, ждать нас не будет. Значит, надо организовать его розыск. Этим займешься ты. А я отправлюсь к его отцу. Разыщи Гурина, проинформируй его о результатах допроса Песняка.
4
Старого учителя Михаила Васильевича Шапашникова я знал давно. Жена его погибла в автомобильной катастрофе, и он остался с двумя сыновьями. Старшего сына Костю, инженера-строителя, лет семь назад убили три подонка, когда он заступился за избиваемую ими девушку. Полгода мы не могли напасть на след убийц, не зная даже мотивов преступления, а девушка трусливо молчала, хотя одного из насильников, как выяснилось при их задержании, она знала.
Поселок Фабричный и сам комбинат крупнопанельного домостроения в то время еще только возводились. Стройка была объявлена ударной комсомольской, поэтому со всех концов республики сюда потянулась молодежь. Появились здесь и любители «длинного» рубля, выпивохи, хулиганы и прочая кочующая со стройки на стройку нечисть. Поэтому оперативная обстановка в районе резко обострилась. Разумеется, принимались меры по ее стабилизации, но, к сожалению, нам не всегда удавалось предотвращать преступления.
После гибели сына Михаил Васильевич сразу сдал, постарел, стал седым. Потом, несколько оклемавшись, собрал друзей, как он потом пояснял, «создал свою добровольную народную дружину, коль уж милиция не в состоянии справиться с хулиганьем». Расправа с дебоширом была короткой: «дружинники» уводили его из общественного места куда-либо в темный угол и пускали в ход кулаки. Пришлось употребить закон к новоявленным стражам правопорядка. Но я должен сказать, что метод Михаила Васильевича дал свои плоды: уличные правонарушения пошли на убыль. И что самое характерное — от нарушителей порядка, ставших жертвами расправы, не поступило ни одной жалобы!
...В Фабричный я приехал перед обедом. Без труда отыскал стоявший на берегу засыпанного снегом озера домик Шапашникова. Сам хозяин, высокий, сутулый старик в поношенном демисезонном пальто возился у верстака под поветью — строгал рубанком широкую доску.
— Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый! — протягивая мне жилистую руку, усмехнулся в сивые усы Михаил Васильевич. — Давненько мы с вами не виделись. Пожалуй, с тех самых пор, как вы разогнали мое славное воинство. Проходите в дом. Я сейчас освобожусь, только вот малость приберу тут. К весне готовлюсь, решил обновить скворечники в школьном саду.
Домик Шапашникова состоял из двух комнат, кухни и небольшой прихожей. В комнатах вдоль стен тянулись самодельные шкафы с книгами. Кровать, диван, столы, стулья и даже вешалка в прихожей тоже были сделаны руками хозяина. Из фабричной мебели, пожалуй, был один громоздкий старинный буфет. Пол покрывали аккуратные домотканые дорожки.
— Рассматриваете убранство моих хоромов? — с улыбкой спросил вошедший в дом хозяин. — Никогда не
