Аркадий Адамов - Круги по воде
— Что бы мы вообще без них делали, — вставил Виталий.
— Шагу без них не ступишь. Вот так, — веско добавил Раскатов, словно осуждая кого-то.
— Ваши выводы ясны, — сказал Кучанский. — И требование тоже. Что скажете вы, Павел Иосифович?
Роговицын потёр рукой большой морщинистый подбородок и спокойно, чуть иронично произнёс:
— На этот раз наши молодые коллеги представили нам не ощущения и воспоминания, а факты. Я их поздравляю. Некоторую скороспелость отдельных выводов мы, надеюсь, поправим в ходе дальнейшего следствия. Их версия…
— Это уже, извините, не версия, — резко заметил Виталий.
— …их версия, — ровным голосом повторил Роговицын, — довольно перспективная. А с окончательными выводами, как подсказывает опыт, спешить никогда не следует. Надо ещё поработать.
— Вы считаете возможным удовлетворить требование товарищей? — спросил Кучанский.
— Повторяю: надо ещё поработать. К сожалению…
— К сожалению, — подхватил Кучанский, — у Павла Иосифовича в производстве сейчас очень много дел. И поэтому, — он обернулся к Игорю, — нам пришлось выделить другого следователя.
Видимо, это было совсем не то, что собирался сказать Роговицын, потому что он резко опустил голову и посмотрел из-под очков на Кучанского, тонкие губы его сжались, и он холодно процедил:
— Как будет угодно.
— А ваше предложение, — как ни в чем не бывало продолжал Кучанский, — полагаю, следует принять. Ваше мнение, Юра? — он поглядел на Савельева.
— Необходимо принять, — кивнул в ответ тот.
— Профессор Очаков в субботу вернулся, — сказал Томилин. — И он согласен.
— Прекрасно, — ответил Кучанский. — Завтра осуществим эксгумацию и повторную медицинскую экспертизу, — он снова обернулся к Савельеву. — Как вы формулируете вопрос к ней?
— Есть ли на теле Лучинина прижизненные повреждения, которые могли привести к летальному исходу, — сурово сказал Савельев.
— Согласен, — Кучанский слегка прихлопнул ладонями по столу. — Я думаю, все, товарищи.
Виталий и Игорь вышли на улицу первыми. Вскоре к ним присоединились Раскатов и Томилин. Все вместе направились в горотдел.
— Эх, — вздохнул Виталий. — Если бы этот профессор Очаков был хоть на десять лет помоложе. Семьдесят три года — это же надо…
Все промолчали. Только Раскатов загадочно усмехнулся.
На следующий день, под вечер, часов около пяти, Виталий, тщательно завязав галстук на новой рубашке, до блеска начистив ботинки и проверив, как ложится на них складка собственноручно отглаженных брюк, отправился в медицинский институт, к профессору Очакову.
Всего лишь час или полтора назад оттуда позвонили, сообщив, что акт экспертизы готов и можно его получить, причём лично у профессора, так он велел передать.
Было решено, что за актом отправится Виталий. Он нервничал в этот день больше всех. Кроме того, но мнению Раскатова, Виталий должен был произвести в институте впечатление. «Свой брат учёный, — усмехаясь, сказал он. — Папаша тоже профессор».
И вот Виталий, еле сдерживая волнение, вышел из гостиницы к поджидавшей его машине.
Шумные и длинные институтские коридоры, пёстрые ленты стенных газет, бесконечные объявления и списки на стенах, мельканье белых халатов, острый запах скипидара, спирта, лекарств, обдававший его около дверей лабораторий, — все это пронеслось мимо сознания Виталия, пока Он расспрашивал, где можно видеть профессора Очакова.
И вот, наконец, перед ним оказалась высокая белая дверь, кафедры и синяя, табличка с фамилией профессора на ней. Виталий на секунду остановился и перевёл дыхание.
Профессор Очаков оказался громадным человеком с красным лицом и седыми запорожскими усами, эдакий былинный богатырь в белом халате и белой шапочке на голове. Громовой его голос наполнил весь просторный кабинет, когда он поздоровался с Виталием. При этом Очаков так сжал ему руку, что, Виталий только, подумал: «Боже ты мой, каким же он был десять лет назад!»
Но ещё оглушительнее было впечатление от акта, который вручил ему профессор: «Прижизненное повреждение черепа с неизбежным летальным исходом…» «Повреждение нанесено металлическим остроугольным предметом, который, в силу его специфичности и специфичности самого ранения, можно идентифицировать».
— Вот какая картина, голубчик, — прогремел Очаков; хлопая Виталия по плечу громадной, шершавой от спирта ладонью. — Видал-миндал? Притащишь этот предмет — определю. Он вот какой должен быть, гляди. Дай листок, — обратился Очаков к кому-то из своих.
У Виталия с непривычки заложило в ушах от его оглушительного баса.
— А я, голубчик, этого парня знал, — продолжал греметь, Очаков. — Ого! Орёл был! И тут, голубчик, убийство.
Совершенно оглушённый, Виталий вернулся в горотдел и поднялся по лестнице в кабинет Томилина. Там он: наконец пришёл в себя и протянул акт Игорю.
— Ну, профессор… — выдохнул он. — Это же… — и, не находя, слов, он только в восхищении развёл, руками.
Анашина допрашивали только на следующий день. За это время. Виталий ещё дважды побывал у профессора Очакова.
Допрос вели вместе Виталий и следователь прокуратуры Савельев, ему и предстояло потом заканчивать дело.
— Ну, Егор, — сказал Виталий холодно и строго, даже как-то безжизненно, столько сил ему стоило намертво зажать все свои чувства, — слушай меня внимательно и спасай все, что ещё можно спасти в твоей судьбе.
И, видно, в голосе его было что-то такое, отчего разом сдуло наглую ухмылку, с какой Анашин вошёл в кабинет. И он неуверенно произнёс:
— Что ж, начальник, выкладывай. Только дай сперва закурить.
Виталий придвинул к нему сигареты.
— Теперь выкладывать будешь ты, все до конца, — предупредил он. — И помни: суд учитывает чистосердечное признание. Сейчас для тебя это очень важно.
— Знаем, знаем, — пробормотал Анашин, жадно затягиваясь. — Учёные…
— Ну тогда отвечай на первый вопрос: ты был знаком с Евгением Петровичем Лучининым?
— Не помню такого.
— Не помнишь? Вот показания Пелагеи Федоровны. Ты с ним два раза приезжал к ним. Хватит?
— Хватит. Был знаком.
— Так. Кто тебя познакомил?
— Не помню.
— Опять не помнишь? Хорошо. Вот показания Носова. Будешь читать?
— Буду, а как же.
Анашин медленно прочёл протокол допроса.
— Вспомнил. Он познакомил. Любил тот рыбачить.
— Так и пишу. Только твои «не помню» пропускаю, не выгодно это тебе, Егор, — предупредил Виталий и задал новый вопрос: — С лодки рыбачили вдвоём?
— Не помню, — упрямо повторил Анашин, закуривая новую сигарету.
— Вот показания Антона. Будешь читать?
— Буду, — и через минуту добавил: — С лодки. Вдвоём.
Виталий пристально посмотрел на Анашина.
— Что ж, Егор, так каждый шаг тебе и доказывать? Сам ничего признавать не будешь?
— Не буду. Так и доказывай.
— Гляди. Тебе решать, конечно. Только предупреждаю: на основе одних твоих личных признаний суд тебя никогда не осудит. Нужны факты, улики. Но если они имеются, тогда твои признания нужны больше тебе самому, чем суду. Ты меня понимаешь?
— Учёный… — зло пробормотал Анашин, не поднимая головы и продолжая жадно курить.
— Хорошо. В пятницу двенадцатого июля, когда тебя видели с Лучининым, ты днём взял лодку у Антона?
— Не помню. Давно было, — нервно усмехнулся Анашин.
— Вот показания Антона. Вот Пелагеи Федоровны. Хватит?
— Ну, может, и брал. Что с того?
— Значит, брал. И куда поплыл?
— Не помню.
— Так…
Виталий сам не понимал, откуда у него берётся это дьявольское терпение.
— Ты поплыл в город, Егор. И привязал лодку под мостом цепью. Следы от этой цепи остались. Вот акт экспертизы. И Тебя в тот день видели на лодке возле моста. Недалеко купались люди. Ты их мог заметить. Они приехали на белом «Москвиче». И они подплывали к мосту. Вспомнил теперь?
— H-нe помню…
Анашин, прищурившись от дыма, со злобой, пристально посмотрел снизу вверх на Виталия. Его начинало трясти от нараставшего напряжения.
— Это уже неважно, — ответил Виталий, встречаясь с ним взглядом. — Вспомнишь потом.
Анашин, не выдержав, первым отвёл глаза.
— Вечером, — продолжал Виталий, — ты встретился с Лучининым. И вы пошли к реке…
— Не пошли! — крикнул, выпрямляясь, Анашин.
— Глупо отрицать. Вас же видели. Ты помнишь ту девушку?
— А я!.. Ничего не знаю!.. Понял?! И катись ты!..
Анашин весь напрягся, подался вперёд, схватившись побелевшими пальцами за край стола, словно готовясь прыгнуть на Виталия. Его трясло от ненависти. И тут Виталий не выдержал.
— Что?! — крикнул он. — Хочешь кинуться?! Хочешь ударить?! Как Лучинина?! Вот этим?!
Он рывком выдвинул ящик и швырнул на стол перед Анашиным тускло блестевший кастет.
