Сергей Высоцкий - Пунктирная линия (журнальный вариант)

— А зачем он туда ездил?

— У него в Луге дочь. Взрослая дочь...

Бугаев достал блокнот.

— Ее адрес?

Зеленкова вздохнула.

— Больная дочь. Дебилка. В психбольнице. Она уже перестала отца узнавать. — Агния Петровна закрыла лицо руками и долго молчала.

Майор пожалел, что они сели в комнате без телефона. Можно было бы сразу позвонить в Лугу.

— Жена Капитона Григорьевича умерла в пятьдесят шестом, — сказала Зеленкова. — Он почти всю жизнь прожил один. А были женщины, мечтавшие выйти за него замуж, — Агния Петровна вздохнула. — Вы только не отнесите это на мой счет. У нас с Капитоном Григорьевичем особые отношения...

— У Романычева есть враги? — перебил майор Зеленкову, решив, что про особые отношения ему знать не обязательно.

— Враги? Были люди, которых он не любил. Но о таких подробностях лучше спросить самого Капитона Григорьевича.

— Агния Петровна!

— Да, да... Я все понимаю! Но какое они могут иметь отношение к Капитону Григорьевичу?

— Их фамилии Климачев и Поляков?

Зеленкова с удивлением посмотрела на майора и кивнула.

— Они встречались?

— Нет. Вернее — я не знаю. Климачев давно умер. А Поляков присылает Капитону Григорьевичу поздравительные открытки к каждому празднику. Он сердится и рвет их на мелкие кусочки.

— Вы не читали эти открытки?

— Читала. Ничего особенного. «Дорогой Капитоша, поздравляю с первомайским праздником! Желаю здоровья...» — Она пожала плечами. — «Всегда помню о тебе». Последний раз, в апреле, мне удалось перехватить открытку, и Капитоша радовался, как ребенок, что поздравления нет.

— Они когда-то дружили?

— Нет. Наверное, вместе работали. Капитон Григорьевич ничего о них не рассказывал. Я только видела, что он всегда сердился, получая открытки. Говорил: «Это плохие люди»,

— Вы же сказали, что он получал открытки только от Полякова?

Зеленкова смутилась.

— Значит, о Климачеве вы знали из рассказов Капитона Григорьевича? Что он вам о нем говорил?

Она опустила голову и почти шепотом произнесла:

— Это безнравственно — рассказывать о чужой жизни.

— Ну хорошо, — согласился Бугаев. — Не будем касаться чужих секретов. Но у Капитона Григорьевича, наверное, есть добрые знакомые?

— Да, есть. Последние несколько лет он любил бывать у отца Никифора, священника из Владимирского собора. С Ланиным — это наш бухгалтер, сейчас на пенсии, — он играет в шахматы. С участковым милиционером он встречается часто. Не знаю почему. Земляки? Но ведь этого же мало для духовного общения! Кстати, участковый тоже звонил мне. Справлялся о Капитоне. У Капитона Григорьевича характер непростой. Он трудно сходится с людьми. И жизнь у него была нелегкая, — продолжала Зеленкова. — Шутка ли — потерять жену. И такая дочь... Но вы не подумайте, что он мизантроп. Капитон Григорьевич добрый и славный человек. И очень деликатный.

Закончив разговор, они вернулись в приемную директора. Семен позвонил в Управление, попросил срочно связаться с Лугой. Разговаривая с дежурным, он слышал, как Агния Петровна говорила кому-то по другому телефону:

— Нет, нет, милочка, сегодня вечерам никак не могу с тобой встретиться. Спасибо, роднуля.

6

История Романычева угнетала полковника все последние дни. Ему не хотелось углубляться в это блокадное дело. И сейчас он отчетливо понял, почему. Слушая старика, Корнилов заново переживал то страшное время. И память сопротивлялась, оберегая своего хозяина от лишних переживаний — день нынешний тоже не был безоблачным. «Может быть, рассказать кому-то из газетчиков про старика? — подумал он. — Если Романычев теперь неподсуден закону, то пусть ответит перед людьми. Борис Лежнев мог бы написать интересно и остро».

Лежнев работал в литературном журнале редактором отдела очерков и публицистики. Много писал сам. Его манера излагать материал импонировала Корнилову. Борис Лежнев никогда не рубил сплеча, не торопился выносить окончательный приговор. Он видел факты и умел показать их читателям не плоскими и одноцветными, а объемными, переливающимися всеми цветами радуги. И плохие, и хорошие люди в его очерках не были лишены достоинств и недостатков. И как ни парадоксально, хорошие становились еще привлекательнее, а к плохим не прибавлялось симпатии.

Их связывала давняя дружба. В пятидесятые годы Корнилов работал оперуполномоченным уголовного розыска в Петроградском райотделе, а Лежнев — воспитателем в общежитии ремесленного училища на Подковыровой улице.

Жизнь у Лежнева была неспокойная — не проходило дня, чтобы его воспитанники не учинили какую-нибудь «бузу». Шпаны в общежитии хватало, и поэтому Корнилов был там частым гостем. Иногда, возвращаясь вечером домой, он заходил к «ремесленникам», как звали тогда учеников ремесленных училищ, и без особого повода. Как сказали бы сейчас, для профилактики нарушений. А Корнилов шутил: «Хожу, чтобы меня не забывали». Его и не забывали — и побаивались, и уважали.

Высокий, сто девяносто два сантиметра, сильный мужчина, улыбчивый, умеющий подойти к любому — и к старику, и к молодому забияке, и к профессионалу-домушнику, — он любил свою жесткую службу. И по молодости испытывал любопытство ко всем людям. Эта черта и сблизила его с воспитателем Лежневым, таким же любопытным к людям человеком.

Их жизненные пути то сходились, то расходились надолго. Были годы, когда они встречались очень редко, но никогда не теряли друг друга из виду. Когда Лежнев начал публиковать в газете коротенькие заметки, Корнилов уже работал в уголовном розыске городского Управления. Он и убедил своего приятеля попробовать силы в уголовной тематике. После первого большого судебного очерка, написанного для «Вечерки», Лежнева пригласили в штат газеты.

Корнилов отыскал в записной книжке редакционный телефон Бориса Андреевича. Порадовался, что сейчас услышит знакомый глуховатый голос. Но на звонок ответила женщина.

— Борис Андреевич уже здесь не работает.

— Вот как? Где же он теперь?

— Ушел на вольные хлеба.

— И давно?

— Месяца два, наверное...

Уход Лежнева со службы удивил Корнилова. «И ничего не сказал! — подумал полковник с досадой. А потом встревожился: — Может быть, заболел? До пенсии ему еще года три, но мало ли!»

Игорь Васильевич позвонил Лежневу домой. Ответила теща, Ирина Федоровна.

— Ой! — узнала она голос Корнилова. — Это вы, Игорь Васильевич?! Давно не звонили. Забыли нас.

— Ну что вы! Дел много — жену не каждый день вижу! — пожаловался полковник.

— А наш-то освободился! — радостно сказала Ирина Федоровна. — Поцапался с начальством. Два дня ходил по квартире злющий, все маты пускал, а на третий день заявление подал. Теперь с Верой по пляжу в Репине гуляет. Давно бы так.

— Ну и дела! — озадаченно сказал Корнилов.

— Что, не ждали таких новостей? Взяли бы да и съездили к ним. Выслушали зятька, ему и полегчает.

Эта женщина мыслила всегда конкретно.

«А почему бы и не съездить? — подумал Корнилов. — Если у Бориса на душе смутно — ему в самый раз заняться делом».

— Они где остановились? — спросил он.

— В гостинице. Названия я не знаю, но телефон у них есть. Будете звонить? — В голосе ее проскользнула настороженность. Наверное, Ирина Федоровна решила, что, позвонив, Корнилов уже не поедет в Репино.

— А зачем звонить?! Поеду без предупреждения. Гостиница там одна, «Репинская». Найду. Я же в уголовном розыске работаю.

Увидев Корнилова, Лежнев удивился:

— Ты ли это, Игорь Васильевич! Неужели осмелился так рано покинуть любимую службу?

Он всегда подшучивал над Корниловым за его вечерние бдения. Борис Андреевич считал, что, даже работая в уголовном розыске, люди должны выкраивать время для того, чтобы почитать книгу или сходить в театр. «От этого вы и законность нарушаете, что, кроме воров да бандитов, ничего вокруг не видите, — говорил он Корнилову. — С приличными людьми общаетесь слишком редко. Обрастаете коростой».

Солнце уже коснулось залива. Вода была спокойной, даже чайки угомонились. Не кричали своими тревожными голосами, сидели на воде без движения, словно заколдованные. Лениво стлался над водой дым от костра — мальчишки жгли сухой плавник.

Корнилов и Лежнев неторопливо шли вдоль кромки воды. Лежнев долго молчал. Похоже, никак не мог собраться с духом и рассказать о причине своего ухода из редакции. Игорь Васильевич не вытерпел:

— Чего ты мучаешься! Расскажешь потом. Я тебе одно предложение хочу сделать...

— В милицейской газете послужить?

— Глупеть вы к старости начали, Борис Андреевич, — усмехнулся Корнилов. — Если бы я обладал вашими способностями, не задумываясь ушел со службы. Хочешь знать — я тебе черной завистью завидую.