Энн Перри - Бомба в Эшворд-холле
Корнуоллиса это смущало. Игнорировать любовную связь Парнелла он не мог, но, по его мнению, все личные, постыдные слабости надо было скрывать, накинув на них покров приличий. Если мужчина дурно ведет себя в личной жизни, он может быть подвергнут остракизму со стороны своих коллег. С ним даже могут перестать здороваться на улице. А еще его могут попросить выйти из состава членов клуба, и если у него есть хоть немного порядочности, он предвосхитит такую возможность и сам откажется от членства. Но ни в коем случае он не должен выставлять свои грехи напоказ!
– А имеет какое-нибудь отношение дело О’Ши к совещанию в Эшворд-холле? – спросил Питт, возвращая собеседника к главной теме разговора.
– Естественно, – ответил Джон, сосредоточенно нахмурившись.
– Если Парнелла подвергнут поношению и обнаружатся подробности его связи с миссис О’Ши, он предстанет перед обществом в невыгодном свете, как человек, предательски злоупотребивший гостеприимством своего хозяина, а не как герой, влюбившийся в его несчастную жену, с которой муж дурно обращался. Тогда место главы в единственной сколько-нибудь способной к компромиссу ирландской партии может стать добычей любого честолюбца. Я понял со слов Гревилла, что оба – Мойнихэн и О’Дей – не постеснялись ухватиться за такую возможность. Вообще-то, О’Дей хотя бы лоялен по отношению к Парнеллу. А Мойнихэн гораздо более переменчив в своих симпатиях.
– А католики-националисты? – вздохнул помощник комиссара.
Питт растерялся.
– Разве Парнелл не является тоже националистом? – спросил он неуверенно.
– Да, разумеется. Никто не смог бы повести за собой ирландское большинство, если бы не был при этом националистом. Но он все еще протестант. Католики тоже стоят за национальные интересы, но иначе – они гораздо ближе к римской церкви. И в этом практически суть противоречий: зависимость от Рима или религиозная свобода. Разжигание старых враждебных настроений, уходящих во времена Вильгельма Оранского и битвы на реке Бойн, и бог знает чего еще. Тут и несправедливые земельные законы, и «картофельный голод», и массовая эмиграция. Не уверен, что людьми не движет просто память о былых распрях и ненависти. А по словам Гревилла, есть еще один вопрос, по которому стороны не могут прийти к соглашению, – это требование католиков, чтобы государство обеспечило финансовой поддержкой отдельное обучение их детей. Ведь сейчас существует только одна католическая школа. Готов допустить, что я ничего в этом не понимаю. Но мне ясно, что угроза насилия вполне реальна. К несчастью, в прошлом история не раз оправдывала подобные ожидания.
Томас опять подумал о Денби. Он бы с гораздо большей готовностью остался в Лондоне, чтобы доискаться, кто его убил, а не отправлялся в Эшворд-холл охранять политиков.
Корнуоллис улыбнулся, одновременно иронически и понимающе.
– Возможно, новых покушений и не случится, – сухо сказал он. – И я бы предположил, что риск для участников совещания будет выше до их приезда и после отбытия. В самом Эшворд-холле они окажутся в большей безопасности. То же относится и к Гревиллу. У вас в деревне и вокруг дома будет много наших людей. Но я должен пойти навстречу министру, если он опасается за свою жизнь. Ведь если случится политическое убийство, пока представители Ирландии будут в особняке, из-за того, что мы недостаточно серьезно отнеслись к проблеме, то мне не нужно объяснять вам, какой это нанесет ущерб нашим отношениям? Это могло бы задержать установление мира в Ирландии на пятьдесят лет!
– Да, сэр, – неохотно согласился Питт, – да, я, конечно, все это понимаю.
Джон снова улыбнулся, и на этот раз в глазах промелькнула смешливая искорка:
– Тогда вам лучше сообщить Телману о его новых обязанностях. Они начнутся в ближайший уикенд.
– В этот уикенд! – Суперинтендант отшатнулся.
– Да, сожалею, это так. Я же говорил, что это все срочно. Однако уверен, что вы всё успеете.
Инспектор Телман был человеком угрюмым и нелегким в общении. Этот человек вырос в горькой бедности и все еще ожидал от жизни новых ударов. Он был очень трудолюбив, воинственен и принимал в штыки все, к чему не стремился сам. Как только он увидел серьезное лицо своего начальника, его взгляд сразу же стал подозрительным.
– Да, мистер Питт! – Инспектор никогда, если была хоть малейшая возможность, не называл шефа сэром, что странным образом свидетельствовало и о его самоуважении, и о чувстве собственной неполноценности.
– Доброе утро, Телман, – ответил Томас. Он нашел подчиненного в углу зала судебных заседаний, и они могли уединиться там для приватной беседы. Кроме них, в зале присутствовал только сержант, да и тот что-то сосредоточенно писал в большой тетради, занимаясь какими-то подсчетами.
– Приезжал мистер Корнуоллис. Для вас есть дело. Мы будем заняты в ближайший уикенд в одной загородной усадьбе, – сказал суперинтендант.
Телман удивленно раскрыл глаза. Внешность у него была мрачная – нос крючком, костлявая челюсть, – но все лицо этого мужчины было не лишено своеобразной выразительности.
– Да? – с сомнением переспросил инспектор. Он слишком хорошо знал Питта, чтобы обмануться его любезным тоном. Телман умел читать по глазам.
– Мы должны позаботиться о безопасности одного политика, который туда прибудет, – продолжал Томас.
– Неужели? – настороженно и заранее ощетиниваясь, переспросил его собеседник.
Питт понимал, что воображение Телмана уже рисует ему картины праздной жизни мужчин и женщин, жирующих за счет своих земельных владений и обслуживаемых людьми, которые нисколько не хуже, чем они сами, но поставлены обществом в зависимое положение и пребывают в нем из-за жадности и властолюбия лендлордов.
– Политика взяли на мушку, да? – усмехнулся инспектор.
– Да, – тихо подтвердил его шеф, – и на него уже было одно покушение.
На Телмана это впечатления не произвело.
– И это важнее для вас, чем «покушение» на беднягу Денби? Это что, уже не имеет значения? – хмыкнул он недовольно.
В зале стало так тихо, что было слышно, как сержант царапает пером по бумаге. Было холодно, хотя окна были закрыты, чтобы внутрь не доносился уличный шум. За дверью в коридоре разговаривали двое, но сквозь массивное дерево был слышен только неразборчивый гул их голосов.
– Это то же самое дело, – мрачно пояснил Питт, – только взятое с другого конца. Политик, о котором я говорю, связан с ирландскими делами и в этот уикенд на совещании будет искать решения проблемы. Чрезвычайно важно, чтобы дело обошлось без насилия.
Он улыбнулся ощетинившемуся Телману и продолжил:
– Что бы вы ни думали о нем лично, если этот человек сумеет хоть на шаг подвинуть Ирландию к спокойствию, он стоит усилий по охране его безопасности.
Некое подобие улыбки скользнуло и по лицу инспектора.
– Да, наверное, – ворчливо уступил он, – но почему мы? Почему его не охраняет местная полиция? Они бы гораздо лучше со всем справились, ведь они знают местность и тамошних жителей. Они сразу же, в отличие от нас, заметят чужого. Я силен по части расследования уже совершенных убийств и хочу поймать мерзавца, который прикончил Денби, но я не в состоянии предотвратить убийства на политических сборищах. И при всем моем к вам уважении, мистер Питт, вы тоже этого не сможете.
«Уважение» это заключалось лишь в его словах – в голосе Телмана оно не прозвучало. А следующий вопрос выдал его задние мысли:
– Полагаю, вы уже согласились? Сами не напрашивались, а?
– Нет, не напрашивался, и, между прочим, это приказ, – ответил Питт, улыбаясь, хотя уместнее было бы сказать – оскаливаясь. – Выбора у меня не было; это приказ начальства, точно такой же, какой вы слышите сейчас, Телман.
На этот раз инспектор удивился неподдельно:
– Бросить дело Денби и вместо этого рыскать в окрестностях дома какого-то лорда и выслеживать разносчиков, бродяг и прохожих, шарящих между цветочными клумбами? Это вроде бы ниже достоинства суперинтенданта с Боу-стрит, как вам кажется… сэр?
– Совершенно верно, – ответил Томас, – но совещание состоится в усадьбе моей свояченицы в Эшворд-холле. И меня можно пригласить в качестве гостя. Вот почему выбор пал на меня. Иначе бы я продолжал заниматься здесь делом Денби и послал кого-нибудь вместо себя.
Телман очень медленно оглядел с ног до головы долговязую, неаккуратную фигуру Питта, его сюртук, хорошо сшитый, но уже потерявший форму из-за вечно набитых самыми странными предметами карманов, его чистую белую рубашку с несколько криво завязанным галстуком и чересчур длинные кудрявые волосы. Лицо инспектора при этом хранило безразличие.
– И что же далее? – поинтересовался он.
– А то, что вы поедете со мной в качестве моего камердинера, – отозвался его шеф.
– Что?!
Сержант выронил перо, залив чернилами страницу.
