Луиза Пенни - Убийственно тихая жизнь
– Боже, не делайте этого.
Монарда была цукини цветочного мира. Она играла значительную роль на осеннем базаре и была незаменима в костре на День благодарения, от нее исходил сладковатый запах бергамота, а потому возникало ощущение, будто во всех домах деревни заваривают чай «Эрл Грей».
– Мы рассказывали о том, что случилось сегодня после вашего ухода? – театральным голосом сказал Габри, отчего все уши в комнате насторожились. – Мы готовили горошек для вечера…
Клара закатила глаза и прошептала Джейн:
– Должно быть, потеряли открывашку.
– …и тут раздался звонок и появились Мэтью Крофт и Филипп.
– Не может быть! И что дальше?
– Филипп пробормотал: «Я сожалею о том, что случилось утром».
– А вы что ему сказали? – спросила Мирна.
– Мы сказали: «Докажи это», – ответил Оливье.
– Не верю! – вскричала Клара со смехом.
– Поверь, я так и сделал. В его извинении не было искренности. Он сожалел, что его поймали, и беспокоился о последствиях. Но я не поверил, что он раскаивается в содеянном.
– Совесть и трусость, – сказала Клара.
– Ты это о чем? – спросил Бен.
– Оскар Уайльд говорил, что совесть и трусость в сущности одно и то же. Мы не совершаем преступления не потому, что этого не позволяет совесть, – мы просто боимся быть пойманными.
– Интересно, так ли оно на самом деле, – сказала Джейн.
– А ты могла бы? – спросила Мирна у Клары.
– Совершить преступление, если бы я знала, что оно сойдет мне с рук?
– Изменить Питеру, – предложил Оливье. – Ограбить банк. А еще лучше – украсть работу другого художника.
– Да все это детские игрушки, – фыркнула Рут. – Нет, давайте уж для примера возьмем убийство. Могла бы ты наехать на кого-нибудь своей машиной? Или отравить кого-нибудь? Или сбросить в Белла-Беллу во время половодья? Или же… – она огляделась вокруг, на ее озабоченном лице играли теплые отблески пламени из камина, – или же мы могли бы поджечь дом и не спасти людей.
– Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «мы», белая женщина? – спросила Мирна.
– Если по правде, – сказала Клара, – то я, пожалуй, смогла бы все, кроме убийства. – Она посмотрела на Рут, которая заговорщицки ей подмигнула.
– Представьте себе мир, в котором ты можешь делать все что угодно. Что душа пожелает. И тебе все сходит с рук, – сказала Мирна, снова возвращаясь к теме. – Какая власть в твоих руках! Кто бы не поддался соблазну в таких обстоятельствах?
– Джейн не поддалась бы, – уверенно заявила Рут. – А вот что касается всех остальных… – Она пожала плечами.
– А ты? – спросил у нее Оливье, раздраженный тем, что его подспудные мысли выволокли на всеобщее обозрение.
– Я? Ну, ты ведь успел хорошо меня узнать, Оливье. Я была бы хуже всех. Я бы обманывала, крала и превратила ваши жизни в ад.
– Еще худший, чем теперь? – спросил все еще уязвленный Оливье.
– Теперь ты тоже в списке, – ответила Рут.
И Оливье вспомнил, что ближайшим аналогом полицейского подразделения в деревне была добровольная пожарная команда и он был ее членом, а Рут – головой. И когда Рут Зардо приказывала отправляться на пожар, ты подчинялся. Она была страшнее горящего здания.
– А ты что скажешь, Габри? – спросила Клара.
– Бывали случаи, когда я настолько выходил из себя, что был готов убить. И возможно, убил бы, если бы знал, что мне за это ничего не будет.
– Что же тебя так бесило? – удивленно спросила Клара.
– Предательство, всегда и только предательство.
– И как ты поступал? – спросила Мирна.
– Шел на психотерапию. Там я с ним и познакомился. – Габри накрыл руку Оливье своей. – Мне кажется, мы оба ходили к психотерапевту на год дольше, чем требовалось, чтобы встречаться в приемной.
– Не глупо ли? – сказал Оливье, убирая с лица прядь редеющих светлых волос. Они напоминали шелк и все время ниспадали ему на глаза, какими бы шампунями и бальзамами он ни пользовался.
– Можешь смеяться сколько угодно, но ничто не происходит случайно, – сказал Габри. – Не было бы предательства, не было бы и озлобления. Не было бы озлобления, не было бы психотерапии. Не было бы психотерапии, не было бы Оливье. Не было бы Оливье, не было бы…
– Хватит. – Оливье поднял руки. – Сдаюсь.
– Мне всегда нравился Мэтью Крофт, – сказала Джейн.
– Он у тебя учился? – спросила Клара.
– Давно. С первого по последний класс в старой здешней школе. Пока ее не закрыли.
– Не понимаю, зачем это сделали, – проворчал Бен.
– Бога ради, Бен, школу закрыли двадцать лет назад. Проснись. – Только Рут могла это сказать.
Приехав в Три Сосны, Мирна первое время спрашивала себя, не перенесла ли Рут удар. Мирна из собственной практики знала, что люди, перенесшие инсульт, иногда плохо контролируют себя. Когда она спросила об этом у Клары, та ответила, что если у Рут и был инсульт, то матки. Насколько знала Клара, Рут всю жизнь была такой. «Тогда почему все ее любят?» – спросила Мирна. Клара рассмеялась и пожала плечами: «Знаешь, я иногда и сама задаю себе этот вопрос. Она, конечно, та еще штучка. Но я думаю, сердце у нее доброе».
– Как бы там ни было, – заговорил Габри, возвращаясь к теме, – Филипп согласился добровольно отработать пятнадцать часов – будет убирать территорию у бистро.
– Но ему это не очень понравилось, – сказал Питер, вставая.
– Ты угадал, – ухмыльнулся Оливье.
– Я хочу предложить тост, – сказал Габри. – За наших друзей, которые встали сегодня рядом с нами. За наших друзей, которые все утро помогали нам убирать бистро.
Мирна уже замечала этот феномен – способность некоторых людей обращать неприятные события в торжество. Она думала об этом утром, когда, отскребая помет, остановилась на мгновение, чтобы посмотреть на людей, молодых и старых, пришедших на помощь. И она была одной из них. Мирна снова благословила тот день, когда решила оставить город, обосноваться здесь и продавать книги этим людям. Она наконец-то обрела дом. Потом перед ее мысленным взором возник другой образ, забывшийся за утренней суетой. Образ Рут, опирающейся на трость, Рут, отвернувшейся от остальных, так что только Мирна видела, как морщилась от боли эта старая женщина, когда опустилась на колени и принялась молча скрести плитку у входа. И делала это все утро.
– Обед готов, – сказал Питер.
– Великолепно. Как у моей мамочки. Это «Ле Сьёр»? – спросила несколько минут спустя Джейн, поднося ко рту вилку с порцией горохового пюре с подливкой.
– Bien sыr[10]. От месье Беливо, – кивнул Оливье.
– Да бога ради! – воскликнула Клара на другом конце стонущего от восторга соснового стола. – Обычный консервированный горошек. Из гастронома. А еще называет себя шеф-поваром!
– «Ле Сьёр» – золотой стандарт консервированного горошка. Сохраните его, мисси, и на следующий год у вас будет безымянный бренд. Не надо благодарностей, – театральным шепотом проговорил Оливье, обращаясь к Джейн. – И на День благодарения тоже. Позор.
Они ели при свете свечей разнообразных форм и размеров, расставленных повсюду в кухне. На тарелках громоздились индейка, фаршированная каштанами, сваренные в сахаре батат и картошка, гороховое пюре с подливкой. Каждый принес что-нибудь к столу, кроме Бена, который не готовил. Но зато он принес вино. Это были их обычные сборища, и Клара с Питером могли их себе позволить только за счет складчины.
Оливье наклонился к Мирне:
– Очередная выдающаяся цветочная композиция.
– Спасибо. Кстати, там спрятано кое-что для вас двоих.
– Правда?
Габри вскочил в мгновение ока. Длинные ноги перенесли его мощное тело через кухню к цветочной композиции. В отличие от Оливье, который всегда был сдержанным и даже разборчивым, как кот, Габри больше походил на сенбернара, хотя и без слюней. Он внимательно рассмотрел сложное хитросплетение ветвей и вдруг взвизгнул:
– Я давно об этом мечтал. – И вытащил колбасу.
– Нет, это не твое. Это для Клары.
Все, а в особенности Питер, с тревогой посмотрели на Клару. Оливье вздохнул с облечением. Габри снова засунул руку в композицию и вытащил оттуда толстую книгу.
– «Избранные сочинения У. Х. Одена». – Габри попытался скрыть разочарование. Но особо не старался. – Я его не знаю.
– О, Габри, тебя ждут приятные открытия, – сказала Джейн.
– Ну все, я больше не могу терпеть, – внезапно проговорила Рут, наклоняясь над столом к Джейн. – Жюри приняло твою работу?
– Да.
Это слово будто привело в действие пружины в их стульях, все повскакали с места и потянулись к Джейн, которая, стоя, радостно принимала их объятия. Она сияла ярче любой из свечей в комнате. Отступив на мгновение, Клара оглядела своих гостей, и сердце ее сжалось, дух воспарил; она почувствовала себя счастливой оттого, что является частью этого мгновения.
– Большие художники вкладывают немалую часть своего «я» в свои творения, – сказала Клара, когда все снова сели.
