Виктория Платова - Змеи и лестницы
Экология Залива хромает, это да.
– А… куда доехал? – осторожно поинтересовался старший советник юстиции Балмасов.
– До Ольгино, – честно ответил Вересень.
– Очень хорошо! Тут всплыло одно дельце…
– Я в отпуске.
– Само собой, само собой. Но дельце всплыло в прямом смысле.
– Это как?
– У нас утопленник. И как раз неподалеку от тебя. Чуть севернее, за Канельярве. Там, где карьеры. Ты на колесах?
– Я в отпуске. Что, больше некого послать?
– Совершенно некого. Да, может, там и дела-то на полчаса. Скатаешься, составишь протокол – и свободен, как ветер.
Вересень хорошо знал эти балмасовские мантры относительно получаса. Как правило, полчаса растягивались на долгие месяцы рутинной работы. И все эти месяцы Вересень бродил в потемках по заполненным вонючей жижей тоннелям, слабо надеясь, что вот-вот вспыхнет свет и картинка сложится. Какой бы отвратительной она ни была. Свет, конечно же, вспыхивал. Но не всегда – и тогда на Борю Вересня сваливался очередной висяк. И, хотя висяков у него было не так чтобы много (даже меньше, чем пальцев на одной руке за всю пятнадцатилетнюю карьеру в органах), но это оставляло неприятный осадок. Подрезало крылья. Как в случае двухлетней давности, со зверски убитой девушкой-моделью. Вересень до сих пор помнил ее имя – Катя Азимова. Изуродовавшие Катино тело подонки не посмели коснуться ее лица – таким ангельским оно было. Совершенная, неземная красота. Пристально, до боли в висках вглядываясь в это лицо, Вересень первый раз в жизни поклялся себе страшной клятвой, что обязательно найдет убийц.
Клятвопреступников в его семье не было никогда. Он оказался первым.
Поначалу дело Азимовой казалось не бог весть каким сложным, побудительные мотивы преступления лежали на поверхности: ревность, зависть, страсть, неразделенная любовь. Не стоило сбрасывать со счетов серийных убийц и просто сумасшедших. Маньяки отпали первыми: сексуальный мотив отсутствовал, а почерк убийства не соответствовал ни одной из находящихся в разработке серий. У остальных подозреваемых оказалось железобетонное алиби, к тому же, у Кати не было врагов. Даже змееголовые дивы подиума и рекламы относились к погибшей коллеге с теплотой. Теплота не была наигранной – уж в этом-то Вересень разбирался. Полный энтузиазма, он принялся изучать прошлое Кати, простое и ясное: школа-одиннадцатилетка в Челябинске, провал на вступительных в питерский ФинЭк, работа в модельном агентстве и – контракты, контракты. Вересень и представить себе не мог, что работа модели может быть такой изнуряющей. Чтобы не сорваться, нужно обладать недюжинным здоровьем и время от времени закидываться допингом.
Но, по уверениям всех знавших Катю, она не сидела на «колесах», не нюхала кокаин и в рот не брала спиртного. Бокал сухого вина на пати – вот и все, что она могла себе позволить.
– Вы должны понять, душа моя, – просвещала Вересня Катина приятельница Ванда. – Бухло – высококалорийный продукт. Что-то вроде… пирожков с повидлом. Можете представить себе модель, жрущую пирожки?
Помнится, тогда Вересня поразила эта ассоциация: пирожки с повидлом. Скорее всего, она касалась его самого, – мужлана, что в нечищеных ботинках вперся в сферы, куда простым смертным вход заказан. Но если уж вперся – жуй свои рабоче-крестьянские пирожки и помалкивай.
Вересень бился с делом Кати Азимовой около года, с тоской наблюдая, как одна за другой рушатся все его версии. И, если уж сравнивать жизнь Кати с комнатой, – это была абсолютно стерильная, пустая комната. Медицинский бокс. Ни одного шкафа, в котором ночуют скелеты, ни одного комода с девичьими тайнами. Ни одного любовного письма на прикроватной тумбочке, – а ведь у Кати была масса поклонников! Банкир, топ-менеджер крупной компании, удачливый кинопродюсер, популярный радиоведущий, а фигуры помельче Вересень и вовсе умаялся считать: кто-то из администрации футбольного клуба «Зенит», кто-то из дирекции «Ленфильма», кто-то из помощников депутата Законодательного собрания, кто-то из медиа-тусовки. Ни с кем из них Катя не вступала в серьезные отношения, ограничиваясь флиртом и поцелуями при встрече. Это было странно, учитывая молодость и красоту модели. А так же специфику бизнеса: модельный век короток, и нужно быть полной идиоткой, чтобы не попытаться обеспечить себе безоблачное будущее. В качестве жены преуспевающего и влиятельного человека. Назвать Катю идиоткой не поворачивался язык, особенно, после того, как Вересень ознакомился с книгами, которые она читала: Сартр, Камю, Хорхе Луис Борхес, неподъемный том «Улисса», сборник рассказов Кортасара, несколько пособий по НЛП-практикам и – почему-то – толстенный каталог антиквариата аукционного дома «Сотбис».
Издание тянуло на подарочное, но дарителя Вересень так и не обнаружил.
Кто ты, Катя Азимова, школьница из Челябинска, с «Улиссом» подмышкой?
Этот вопрос Вересень задавал себе миллион раз, но ответ все не находился. Он даже пошел на должностное преступление и умыкнул несколько вещиц, когда-то принадлежавших Кате. Это были магниты с холодильника в ее квартире – с изображением городов, по случайному (а может, и не такому уж случайному) стечению обстоятельств связанных с ее последними контрактами: испанский медведь у земляничного дерева, старая амстердамская набережная и лондонский гвардеец. Кроме того, он присвоил себе одну из улик, найденных в Катиной сумочке на месте убийства. Это была книжка карманного формата с говорящим названием «Предательство Риты Хейворт». Вересню срочно пришлось лезть в Интернет, чтобы узнать, кто такая Рита Хейворт. Она оказалась американской актрисой сороковых и явно проигрывала Кате во внешности. Заодно Вересень пробил и автора: Мануэль Пуиг, латинос. Из тех надменных писучих латиносов, что слова в простоте не скажут. Несколько раз Вересень принимался за Пуига, но поток сознания автора нес его прямиком на скалы, о которые немудрено и череп раскроить. Книга не для средних умов, – решил он для себя, вот и Катя не справилась. Конечно же, Катя не дочитала Пуига совсем по другим причинам – трагическим. Последняя прочитанная ею страница была заложена закладкой. И одна фраза на этой странице неприятно поразила Вересня: «злой цыган, лицо как сажа, волосатая рука, он крадет хорошо одетых мальчиков, которые ходят одни».
Никакого отношения к печальной судьбе Кати Азимовой фраза не имела. Во-первых, совершилось не похищение, а убийство. Во-вторых, Катя была не мальчиком, и даже не девочкой, – девушкой двадцати трех лет от роду, пусть и хорошо одетой. При ее профессии очень сложно оставаться одной, как ни крути – профессия-то публичная! Да и пути цыганского табора никогда не пересекались с путями Кати.
Возможно, у нее был тайный воздыхатель?
Но тайный воздыхатель в медицинском боксе не просматривался. Или стоял за дверью, на которой четким шрифтом были выведены названия трех городов: Лондон, Мадрид и Амстердам (привет вам, магнитные двойники!). Последним в списке значился Мадрид, но мадридский контракт был прерван по неизвестной причине. Неизвестной не только для Вересня, но и для ближайшего окружения Азимовой. Лишь Ванда, рассматривавшая следователя как занятную зверушку, которой время от времени можно бросить кусок колбасы, сообщила, что Азимова поссорилась с кем-то из боссов рекламной кампании.
– Что значит – «поссорилась»? – спросила зверушка, меланхолично разглядывая колбасу.
– Откуда же я знаю? Меня в подробности не посвящали. Она прервала контракт, выплатила неустойку… А это, на минуточку, пятнадцать тысяч евро. Вот вы бы вынули из своего кармана пятнадцать тысяч евро?
Учитывая зарплату Вересня в тридцать тысяч заскорузлых рублей, вопрос звучал провокационно.
– По обстоятельствам, – уклончиво ответил он.
– Сложно придумать такие обстоятельства. Я не беру форсмажорный вариант разбойного нападения в переходе у станции метро «Удельная». А на Катерину, насколько мне известно, никто не нападал. Да, у нашей профессии есть определенные издержки… Об этом вам скажет любая модель. Но все как-то приспосабливаются. Слабонервным и особо чувствительным в нашем бизнесе не место.
– А она не была слабонервной?
– И чувствительной тоже, – отрезала Ванда. – У нее была хватка. И пойти она могла далеко. Хотя при этом оставалась порядочным человеком. Что довольно странно, честно говоря.
Вересень закивал головой, тут же вспомнив стопку книг по нейролингвистическому программированию. Он вспомнил и проклятого цыгана с волосатой рукой. Ничего удивительного в этом не было: смуглолицего черноволосого испанца иногда не отличишь от цыгана – а ведь контракт-то был мадридским!
– Тот босс, с которым она якобы поссорилась… Он испанец?
– Вроде нет, – Ванда на секунду задумалась. – То ли голландец, то ли скандинав. Вам лучше справиться в агентстве.
