Юлия Яковлева - Вдруг охотник выбегает
– Что у тебя в Басковом?
– У меня?
Алла в миг поняла, что отпираться бессмысленно. Щеки ее жарко расцвели.
– Портниха, – пожала плечом она. – Частная. Я подрабатываю. Сажаю по фигуре. Клиентки разные. Из театра в том числе. Подрабатываю немного. …Боже мой, – она схватилась тонкими пальцами за виски, – представляю… Но зачем ты следил? Просто спросил бы. Ты же знаешь, как платят в театре… А там… Мы потихоньку… Чтобы без фининспектора…
Она громоздила одну ложь на другую. Но как естественно она выглядит, поразился Зайцев.
– Портниха, значит. Ты ей посоветуй только усы сбрить, – процедил он. – Портнихе.
Алла секунду глядела на него ошеломленно. Но только секунду. В ее голове, видимо, родился новый ход.
– Это не то, что ты подумал…
– Боже, Алла, – не выдержал Зайцев. – Перестань.
– Да, это не портниха, – в ее голосе вдруг блеснул вызов. – Да, я встречаюсь с другим, – объявила она.
Как ни очевидна была ложь, Зайцев ощутил укол. В какой-то степени Алла говорила правду: это все равно измена. Твоя подруга изменяет тебе с ОГПУ. Ты думаешь, у вас роман, а на самом деле она на службе. У нее задание.
Алла продолжала развивать мелодраматическую версию:
– Прости. Все так запуталось. Нет причин. Никто не виноват. Так сложилось.
Зайцев молчал.
Она смятенно и жалобно глянула на него. Проверяет, видел Зайцев, клюнул или нет. Он почти восхищался отвагой и свободой, с которой она лгала. Маленький опасный зверек, который мечется в поисках выхода.
– …я просто не хотела. Я сама не знала, что я чувствую. К кому из вас двоих что испытываю. Я не знаю.
Ему уже стало казаться, что это чистая правда.
– Погоди, Алла. Погоди. Это все неинтересные детали.
Прекрасные глаза смотрели так правдиво. Алла, вероятно, заметила его заминку. Она вдруг ловко прыснула у него под рукой, уже схватилась за дверь. Он успел ее оторвать. Отшвырнуть. Она налетела на столик, звякнувший всеми своими парфюмерными внутренностями, зеркало зашаталось. Зайцев выхватил пистолет.
– Стоять, – тихо сказал он. И повторил еще тише. – Стоять.
Вдруг словно все пазухи здания наполнились звуками. Очевидно, начал репетицию оркестр. Музыка грохотала и разбивалась брызгами.
«Тем лучше», – подумал Зайцев. Он не сразу расслышал, что Алла говорит. И на этот раз голос ее дрожал.
– Ты же знаешь, как они умеют опутать. Сперва арест. Потом: вы можете нам помочь. А потом они тебя отпускают. Сам знаешь. Ведь так?
– Не так.
– Тебе легко говорить, – перебила она. – Советский гражданин. Ты не знаешь, что такое бегать, прятаться, скрывать, кто ты. А я просто хочу жить! Я просто жить хочу. Какая есть. Я не виновата, я не выбирала, кем родиться.
Ему хотелось спросить: это с самого начала было заданием? А если нет, то когда стало заданием?
Он заставил себя проглотить эти вопросы.
– Алла, – спокойно сказал Зайцев. – Мне это теперь уже неинтересно.
– Да? Только не говори, что ты не цепляешься за жизнь, – вспыхнула она.
От щелчка предохранителя Алла вздрогнула. Замерла. Ее глаза смотрели в черный глазок смерти.
– Цепляюсь, – согласился Зайцев. Он подошел к ней совсем близко, дуло почти уткнулось в живот. – Не дергайся. И не делай глупостей. Сейчас мы с тобой спокойно отсюда выйдем. И ты отдашь мне все, что взяла. А потом живи как хочешь.
3
Девушка в перманенте хмурила брови, разглядывая квитанцию.
– Товарищ, так разговор ведь просрочен.
– Я знаю, – улыбнулся Зайцев: – Виноват. Что же мне делать? По новой заказать?
– Ждите, – вздохнула она.
Зайцев не успел отойти к скамейкам, на которых покорно ждали своей очереди другие, как девушка махнула ему рукой:
– Третья кабинка.
Зайцев сорвал трубку:
– Алло?
– Говорите, – все тот же голос секретаря. Все такой же доброжелательный. Зайцев представился.
– Товарищ Кишкин занят. Перезвоните через пять минут.
Зайцев повесил трубку. «Пять минут» – это сколько? Пять? Или полчаса? Или завтра? Или никогда.
Он вышел из кабинки. Ждать здесь? Машинально сел на скамейку. Заказать новый разговор? Или немедленно ехать на вокзал, в кассу: один билет до Курска. Ростова, Орла, на Урал. Обратного не надо. Не теряет ли он прямо сейчас драгоценные минуты?
– Товарищ. Товарищ, – осторожно, даже опасливо заговорил с ним старик в шляпе; рука в крупных веснушках опирается на трость. – Товарищ, вы хорошо себя чувствуете?
– Что? – не понял Зайцев.
– У вас тут – кровь.
– А, – сказал Зайцев и запахнул пиджак, – пустяки. Недавняя операция. Аппендицит. Ничего серьезного.
– Вы бы поосторожнее со швами.
Старик явно дожидался своей очереди, скучал и с радостью обнаружил собеседника.
– Когда молод, то совершенно не умеешь быть нездоровым. И наоборот, – начал разбег к долгому разговору он.
– Это верно, – с улыбкой встал Зайцев и добавил, отвечая больше самому себе: – Мне сейчас нужно все делать помедленнее, спешка точно не поможет.
Он расплатился за короткий разговор с Москвой и вышел из телеграфа.
Пока он добрался до угрозыска, мысли пришли в порядок. Так, по крайней мере, ему казалось. Стоп, сказал он себе. Проблемы есть очевидные и воображаемые: те, что стучат в дверь, и те, что пока существуют только в уме. Не стоит переоценивать способность просчитывать все наперед – иногда она оборачивается просто паранойей. Мешает думать.
Прежде всего следовало раздобыть недостающие патроны. Арсенал охраняли как зеницу ока, все верно, но – от чужих. Не от своих. Тем лучше. Но действовать надо было быстро.
– Товарищ Зайцев! – раздробилось эхом по лестнице.
Зайцев притворился, что не услышал. Но Нефедов быстро догнал его.
– Товарищ Зайцев!
Вот принесла нелегкая. «И тем не менее, – напомнил он себе, – Нефедов тоже опасен». Зайцев постарался вести себя так, как вел бы в любом случае.
– Здорово Нефедов. Чего это ты? Тыкал пальцем, куда не надо?
На руке у Нефедова белела тугая куколка вместо пальца. Бинт крест-накрест обхватывал ладонь. Но уже успел запачкаться.
– Товарищ Зайцев, есть вопрос.
Взгляд его говорил, что у него скорее уж ответ. Причем срочный. На каске дежурного лежал блик от всегдашней настольной лампы. Зайцев понял.
– Ну пойдем в кабинете потолкуем, если вопрос.
В кабинете Зайцеву вмиг стало жарко. Апрельское солнце накалило его через стекло, как теплицу. А пиджак снять нельзя.
– Так чего это у тебя с пальцем? – весело спросил он.
– А, вывих, ерунда. Гляньте сюда.
Он протянул коричневый листок – клочок упаковочной почтовой бумаги.
То, что показывал Нефедов, напоминало детский рисунок.
– Не понял.
– Это нарисовала работница Почтамта. Описать словами они не смогли – не писатели, мол.
Зайцев взял листок. Лепешка головы. Черточка носа с двумя кружочками ноздрей. Тонкие губы. Прорези глаз.
– Ага, – продолжал Нефедов. – И не художники, правда, тоже.
Но каким-то образом рисунок сумел выразить надменное выражение лица: сжатые губы, сощуренные глаза, в гордом негодовании раздутые ноздри. Рисовала, по-видимому, женщина: прическа была передана особенно тщательно.
– Я знаю, кто это, – бросил рисунок на стол Зайцев.
– Кто?
Зайцев задумался. Как сказать кто? Память упорно не желала прибавить звук. Он помнил, как смотрительница обратилась к ней, да-да, именно по фамилии. Но звук дрожал расплывшимся пятном.
– Не могу вспомнить. Что-то на Л? Или Авилова, может?
Нефедов перегнулся в талии, нырнул под стол.
– Посмотрим. Может, есть совпадение где-нибудь.
Водрузил и стал расправлять непослушный, свивающийся рулон.
Зайцеву показалось, что пол из-под него дернулся – и поехал. А Нефедов все бормотал себе под нос:
– Может, кто-то из убитых знал какую-нибудь Авилову. Или на Л.
Прижал угол таблицы пепельницей, полной черных обгорелых чешуек. Прижал с другого краю календарем.
Зайцев глядел на нее, как на привидение.
Нефедов встретил его взгляд.
– Я допрыгнул, кстати, – пояснил он, как бы слегка удивляясь собственным словам. – Только палец вывихнул, – поднял он забинтованную руку. – И подоконник ваш, товарищ Зайцев, пора ремонтировать – пока он на башку кому-нибудь из прохожих не отвалился.
Зайцев молчал, и Нефедов истолковал это по-своему.
– Я увидел, что вас запихали в машину, – пояснил он. – Когда на углу околачивался.
Верно, вспомнил Зайцев. Он видел Нефедова на набережной.
– Я все спрятал, – объяснил Нефедов. Развел руки над таблицей: – Это, и папки, и карточки, и бандероль.
– А это?..
– А в рулоне что? Стенгазету готовим. Как принес, так и унесу.
Сонные веки не приподнялись. Взгляд все такой же спокойно-тупой. Зайцеву хотелось наброситься на него, встряхнуть, выбить самый важный ответ парой затрещин.
– А конверт я сжег, – как будто ни к селу ни к городу добавил Нефедов тем же голосом. И кивнул на пепельницу. Он понял. И Зайцев понял. Взял пепельницу. Угол таблицы тотчас свернулся, точно только того и ждал.
