Александра Маринина - Украденный сон
– Классная работа! – восхищенно сказала Настя. – И сколько тебе за это заплатили?
– Нисколько. Меня держат Надей, а не деньгами. Страх, Ася, куда более сильный стимулятор, чем жадность. Просто удивительно, как тебе до сих пор удалось продержаться, не испугавшись.
– А кто тебе сказал, что я не испугалась? Я даже замок в двери сменила, не говоря уж о том, что поселила здесь Чистякова.
– Говорят, ты и к телефону не подходишь?
– Стараюсь.
– Бесполезно, Ася, ты сама видишь. Пусть ты не боишься за отчима – он сам может за себя постоять. Твоя мать далеко. К тебе не так просто подобраться. Но ты же не бросишь на произвол судьбы одиннадцатилетнюю девочку, правда?
– Правда. Так что будем делать, Ларцев? У нас с тобой есть два часа, чтобы придумать, как вызволить твою дочь. Объясни-ка мне, как это произошло.
– Вчера мы с ней были в гостях у Ольшанских. Костя долго мялся, потом сказал, что ты меня подозреваешь и переделала заново всю работу по убийству Ереминой. Я, конечно, обрадовался. Раз мои фокусы кто-то обнаружил, меня больше нельзя использовать, поэтому от меня должны отстать.
В тот же вечер я им об этом сообщил. А сегодня они забрали Надю и сказали, что я должен сделать все возможное, чтобы воздействовать на тебя.
Раз ты все равно меня подозреваешь, я могу действовать открыто, потому что от скрытого давления ты каким-то образом умудряешься уворачиваться.
– Каковы их требования?
– Ни ты, ни Чернышев, ни Морозов не должны и близко подходить к издательству «Космос». Как только они убедятся в твоей добросовестности, они вернут Надю домой.
– А если я пообещаю, но обману их?
– Погоди, это еще не все. Завтра утром ты вызываешь домой врача и берешь больничный. Несколько дней сидишь дома, никаких лишних контактов ни с Гордеевым, ни с Чернышевым, ни с Морозовым. Общаться можно только по телефону.
– Из этого следует, что мой телефон прослушивается?
– Да. Дальше. Ты завтра же утром звонишь Гордееву и говоришь, что твоя версия лопнула, а больше ничего ты придумать не можешь, и дело можно приостанавливать по-настоящему, а не для видимости. Звонишь отсюда, чтобы они могли проконтролировать. Потом звонишь Ольшанскому и говоришь ему то же самое. Потом Чернышеву и Морозову. Как только в «Космос» кто-нибудь сунется, об этом немедленно станет известно, и это отразится на Наде. Она у них в руках, и при малейшей тревоге… И не пытайся выйти из квартиры. Об этом тотчас же узнают. Тебе все понятно?
– Нет, не все. Во-первых, мне непонятно, как ты ухитрился вчера вечером сообщить им о разговоре с Ольшанским. У тебя есть телефон для связи? Или они сами тебе ежедневно звонят?
– Нет у меня никакого телефона. Есть условный знак, которым я даю понять, что мне нужно войти с ними в контакт.
– Какой знак?
– Ася, не делай из меня идиота. Я хочу только одного: чтобы моя дочь была в безопасности. Для этого я должен обеспечить выполнение их требований. Я должен тебя остановить. Если я скажу тебе, как войти с ними в контакт, ты опять что-нибудь затеешь. Я должен думать в первую очередь о Наде, а не об интересах борьбы с преступностью. А ты стараешься меня перехитрить.
– Значит, не скажешь?
– Нет.
– Ладно. Еще вопрос: почему им нужны гарантии только в отношении меня? Они не боятся, что Чернышев и Морозов сами продолжат работу?
– Нет, не боятся. Ты в этом деле – главная, если ты скажешь, что работа закончена, значит, так и есть. У них других дел по горло.
– А если я скажу что-нибудь другое?
– Твой телефон прослушивается, не забывай. Одно неверное слово – и Надя…
– Ладно, поняла, – раздраженно перебила Настя. – Ты не думал о возможности спрятать ее? Отправить куда-нибудь, что ли. Или организовать ее охрану, через того же Колобка, например.
– Господи, ну почему ты не понимаешь таких простых вещей! – с отчаянием в голосе произнес Ларцев. – Надя – заложница. Меня сразу предупредили, что попытайся я хоть что-то предпринять, они меня просто-напросто уберут, и моя дочь останется сиротой и будет воспитываться в детском доме. Может, я дурак и сволочь, может, я слабак и подонок, но я хочу, чтобы моя дочь выросла здоровой и по возможности счастливой. Это что, по-твоему, преступление? Разве я не имею права этого хотеть и к этому стремиться? Это ненормально и порицается общественной моралью?
– Успокойся ты, ради Бога, – устало вздохнула Настя. – Я им все скажу, как надо.
– И сделаешь, как надо?
– И сделаю. Но ты должен отдавать себе отчет, что Колобку о тебе все известно. Он может просчитать ситуацию. В таком случае он мне не поверит и сделает по-своему.
– Откуда ему известно? Ты сказала?
– Нет, он давно знает. Поэтому и отстранил тебя от дела Ереминой. Подожди, не сбивай меня. Я хотела что-то еще спросить…
Настя зажмурилась и прижала пальцы к щекам.
– Вспомнила. Ты сказал, что я в этом деле – главная, поэтому Чернышев и Морозов послушаются меня беспрекословно. Верно?
– Верно.
– Это твое личное мнение или тебе об этом кто-то сказал?
– И то, и другое. Я тебя не один год знаю, с Морозовым знаком, а с Андреем много раз вместе работал. Могу точно определить, как у вас роли распределились.
– А кто тебе сказал?
– Они сказали, кто ж еще.
– Видно, тебя неплохо подготовили к разговору со мной, даже аргументами заранее вооружили. Только вот откуда они знали, что я в группе главная? От тебя, Ларцев?
– Нет, честное слово, не от меня. Я сам удивился, откуда они знают.
– Ну хорошо. – Она с трудом поднялась с дивана. – Пойду кофе сварю, а то голова совсем не соображает.
Ларцев тут же вскочил и шагнул к двери.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я Чистякова в свои дела не впутываю, можешь не беспокоиться.
– Я пойду с тобой, – упрямо повторил Ларцев. – Или ты останешься здесь.
– Да ты в своем уме? – возмутилась Настя. – Ты что, мне не веришь?
– Не верю, – твердо сказал Ларцев, но в лицо ей посмотреть не осмелился.
– Интересно получается. Ты примчался ко мне на ночь глядя просить о помощи, а теперь выясняется, что ты мне не доверяешь.
– Ты все еще не понимаешь. – Чем дальше, тем с большим трудом он говорил. Казалось, каждое слово причиняет ему невыносимую боль. – Я не за помощью пришел. Я пришел заставить тебя сделать то, что они требуют, чтобы вернуть мою дочь. Ты поняла? Заставить, а не просить. О каком доверии ты говоришь, когда у тебя в голове только одни задачи, которые ты так любишь решать, а у меня – беспомощный напуганный ребенок, моя единственная дочь, оставшаяся без матери. Мы не союзники, Анастасия, мы с тобой – противники, хотя, видит Бог, мне больно от этого. Если ты посмеешь сделать хоть что-нибудь, что может повредить Наде, я найду способ остановить тебя. Навсегда.
С этими словами Ларцев достал пистолет и продемонстрировал Насте полностью снаряженную обойму. Настя поняла, что он уже на грани срыва, коль угрожает оружием ей, своему товарищу по работе, к тому же женщине.
«Нельзя его злить, – подумала она. – Я, идиотка, разговариваю с ним как с равным, как с коллегой, как с человеком, способным здраво и логично рассуждать. А он – просто помешанный, убитый горем несчастный отец».
– Ну что ты говоришь, Володенька, подумай сам, – мягко сказала она. – Если ты меня убьешь, тебя посадят, и тогда Надя уж точно попадет в детский дом. Каково ей будет расти не только без матери, но еще и с отцом-убийцей?
Ларцев впился взглядом ей в лицо, и Насте стало не по себе.
– Меня не посадят. Я убью тебя и твоего Чистякова так, что меня никто никогда не разоблачит. Можешь не сомневаться, я это сумею.
Дверь осторожно приоткрылась, в комнату заглянул Леша.
– Ребята, может, вам кофе…
Взгляд его рассеянно скользнул по фигуре Ларцева и замер, остановившись на сжатом в опущенной руке пистолете.
– Что это? – недоуменно, но вовсе не испуганно спросил он. Оружия в Настиной квартире он никогда не видел.
– Это, Лешенька, пистолет системы «Макаров», табельное оружие майора Ларцева, – с трудом скрывая раздражение нелепостью ситуации ответила Настя, стараясь говорить как можно спокойнее. Она не хотела пугать Лешу и в то же время пыталась дать Ларцеву шанс, подхватив легкий тон, перевести все в шутку и выйти из того состояния полубезумного оцепенения мысли, в котором он пребывал.
– И… зачем это здесь?
Настя перевела взгляд на Ларцева, надеясь, что он сейчас скажет что-нибудь смешное и разрядит обстановку. «Ну же, – мысленно просила она, – скажи Леше, что ты учил меня правильно держать оружие, или что ты описывал мне в красках подробности какого-нибудь задержания, улыбнись, убери пистолет, тебе же самому противно, тебя воротит от всей этой ужасной ситуации, так вот тебе открытая дверь, выйди из нее с честью».
Но Ларцев стоял с каменным лицом, глядя куда-то в стену, поверх Настиной головы. Она поняла, что его «заклинило». «Черт бы его взял, ведь и вправду может выстрелить, – с отчаянием подумала Настя. – А умирать-то не хочется…»
