Эд Макбейн - Поцелуй
— Я люблю тебя, — произнесла она.
Он подумал, что в такой ситуации ему очень легко будет привести свой план в исполнение.
— Вы же понимаете, что он глупец, а? — спросил юрист.
— Ах-ха, — произнес Карелла.
Юрист был назначен представлять Гектора Руиса лигой прав человека. Руис послушался своего хорошего приятеля детектива Мейера, который сказал, что, поскольку полиция была уверена, что на оружии, которым был убит Роджер Тилли, обнаружено много отпечатков его пальцев, ему был необходим адвокат.
Юристу было, может быть, тридцать семь, тридцать восемь лет, и он уже был почти лысым. Это подогревало его симпатию к Мейеру, который, несмотря на молодость, был совершенно лысым.
— Это поступок мужчины. Так считается у этих людей, — сказал адвокат.
Его звали Моррисом Вайнштейном. Он выступал в роли защитника многих испанских уголовников, но до сих пор называл их «эти люди». Он и к черным так же относился, называя их «эти люди». Он, наверно, не имел представления о том, что многие WASPS[21] тоже называли евреев «эти люди». Ох уж эта Америка. Очень странная страна.
— Видите ли, он называет гомиками всех низкорослых людей и, конечно, постоянно нарывается на драку, — пояснил Вайнштейн. — С точки зрения мужской гордости произошло страшное дело.
— Да, страшное, — подтвердил Карелла.
— Я думаю о статье 125.20, — сказал Вайнштейн.
Мейер моргнул.
— Убийство человека по первому разделу этой статьи, — пояснил Вайнштейн таким тоном, как будто они не имели об этом никакого представления.
Мейер снова моргнул.
— В данном случае это был цивилизованный способ ответного воздействия под влиянием крайнего эмоционального возбуждения.
— Ах-ха, — промолвил Карелла.
— Итак, что вы об этом думаете?
— Мы думаем, что дело идет об убийстве человека по разделу два, — ответил Карелла, — потому что он приехал с явно выраженной целью…
— Но мы не знаем этого, верно? — заметил Вайнштейн.
— …пустить пулю в голову Тилли.
— Хорошо, если вы собираетесь трактовать это таким образом, — произнес Вайнштейн.
— Ах-ха.
— Я читал книгу о Мексике, — продолжал Вайнштейн, — в которой доказывается, что надписи на стенах являются проявлением национальных обычаев. Именно поэтому можно видеть столько надписей на стенах в испанских районах.
— Это является причиной? — спросил Карелла.
— Да, это проявление национальной испанской культуры, — подтвердил Вайнштейн. — Всегда очень важно понимать, почему совершаются те или иные поступки.
— Да, возможно, вам удастся объяснить на суде почему, — заметил Карелла.
— Почему вы так скептически к этому относитесь? — спросил Вайнштейн.
— Потому что на сегодня мы имеем только признание в убийстве, — пояснил Карелла.
— Ну хорошо, понятно, — промолвил Вайнштейн.
— Да, вот еще что. Вы были там, когда он подтвердил, что видел Тилли…
— Да, но…
— …стоящим около дома. Тот ожидал кого-то…
— Мы не можем считать, что это достоверный факт…
— …Под дулом пистолета заставил его спуститься в подвал…
— Да, но…
— …застрелил его сзади…
— Да…
— …а затем повесил его.
— Я имел в виду именно это обстоятельство, когда говорил о проявлении национальной культуры.
— Да, это очень культурный подход, — вмешался в разговор Мейер. — Подвесить человека к потолку после того, как застрелил его.
— Фактически в этом проявились особенности национальной этики.
— Я имел дело с людьми, повешенными на фонарных столбах, — произнес Карелла.
— Что? — переспросил Вайнштейн.
— Прямо здесь, — проговорил Мейер. — Юные девушки, повешенные на фонарных столбах.
— Уличные проститутки, — прояснил Карелла, — повешенные на фонарных столбах.
— И это не выглядело проявлением культуры, — сказал Мейер.
— А это выглядело. Тилли необходимо было наказать. Неужели вы не понимаете? Не только застрелен, но и наказан, повешен в назидание другим. Именно поэтому я считаю, что преступление можно отнести к статье об убийстве человека, раздел первый. Этот человек был в тисках эмоционального…
— Чепуха, — сказал Мейер. — Он был в тисках желания приехать туда и совершенно хладнокровно убить человека.
— Потому что этот человек унизил его. Вы слышали, как он говорил об этом, верно? Он говорил, что был унижен?
— Да, мы слышали, как он говорил об этом. Мы также слышали, как он сказал…
— Унижение, — отметил Вайнштейн. — Это очень важная штука в тех странах, откуда они родом. Потеря лица. Проблема мужской чести.
— Жаль, но здесь я не вижу никакой культуры, — сказал Карелла, — и поэтому мы собираемся просить районного прокурора предъявить обвинение в убийстве по разделу два.
— Я предполагаю, что должен обсудить этот вопрос с ним, когда он приедет сюда, — произнес Вайнштейн и тяжело вздохнул.
— Да, у вас есть возможность обсудить это.
— Потому что вы слышали, что говорил мой клиент, верно?..
— Мы слышали, как он сказал, что поехал в Даймондбек, чтобы убить Тилли. Это были его собственные слова — «чтобы убить Тилли». Мы записали эти слова на магнитофонную ленту.
— Полностью совпадает с моей точкой зрения. Этический подход.
— Чепуха, — снова сказал Мейер.
— Я буду настаивать на обвинении по классу Б, и он получит не более года, — убеждал Вайнштейн, — а через четыре месяца выйдет на свободу.
Они знали, что он был прав.
Глава 12
Френк Ангер давно потерял всякий интерес к чему-нибудь более важному, чем алкоголь. И об этом свидетельствовал его синий нос луковицей, порезы от бритвы на подбородке и щеках, плохое белье и мятый костюм. Лоуэлл не вызвал его в качестве свидетеля, потому что был уверен, что это ничего положительного не может дать процессу. Ну а Санта-Клаус Эддисон попытался поправить свои дела, не гнушаясь показаниями даже такого свидетеля. Френк Ангер был сбит с толку уже тем, что оказался в зале суда, в центре внимания собравшихся. Наблюдая за тем, как он был приведен к присяге, Карелла не представлял, чтобы кто-нибудь из присяжных мог поверить хотя бы одному сказанному им слову.
— Мистер Ангер, — спросил Эддисон, — не могли бы вы сказать, где вы живете?
— По адресу 7828, Харрисон-стрит, квартира 24.
— Сколько времени вы проживаете в этом районе?
— Около четырнадцати лет. В апреле будет четырнадцать, — ответил Ангер.
Его голос был хриплым от алкоголя. Он очень напряженно и серьезно слушал то, что ему говорили. Было видно, что это для него очень трудное дело. Карелла обратил внимание на то, что пальцы его были желтыми от никотина.
— Сэр, вам известен винный магазин под названием «Эмпайр Уайнс энд Спиритс», расположенный по адресу 7832, Харрисон-стрит?
— Да, я знаю этот магазин.
— Вы, случайно, не являетесь покупателем этого магазина?
— Да.
— Мистер Ангер, я прошу вас вспомнить вечер семнадцатого июля прошлого года. Это было во вторник вечером, мистер Ангер. Вы можете вспомнить, мистер Ангер, этот вечер?
— Думаю, что смогу.
— Тогда было очень жаркое лето. Вы помните этот душный вечер?
— Да, я помню.
— Мистер Ангер, вы ходили этим вечером в магазин «Эмпайр Уайнс энд Спиритс»?
— Да, ходил.
— Припомните, в какое именно время вы пошли в этот магазин.
— Около девяти часов.
— Вы помните это наверняка?
— Да. Я только что дал своей кошке поесть. Я люблю, когда в тарелке моей кошки есть корм. Видите ли, нас всего двое. Я подумал, что перед вечерними новостями, которые передают по телевизору в десять часов вечера, следовало бы пропустить вечернюю порцию выпивки. Обычно именно в это время я даю кошке ее сухой корм и, пока смотрю теленовости, принимаю вечернюю порцию выпивки. Я ложусь спать в одиннадцать. Это мой обычный распорядок.
— Но в этот вечер, вы сказали, пошли в винный магазин.
— Да. Потому что дома не осталось выпивки. Я должен был пойти за подкреплением. Я знал, что винный магазин открыт до десяти вечера.
— Вы сказали, что вышли из дому около девяти.
— Около того. Магазин от меня всего через несколько домов. Совсем рядом.
— На той же самой стороне, где находится булочная, верно?
— Там нет сейчас булочной.
— Но там, по адресу 7834, Харрисон, была булочная, верно?
— Да.
— Булочная под названием «Эй энд Эль Бейкери», верно?
— Да.
— Она располагалась рядом с винным магазином?
— Да.
— Мистер Ангер, как долго вы были в винном магазине?
— Ну, может быть, пятнадцать, двадцать минут.
— Когда вы зашли в магазин?
— Может быть, в пять, может быть, в десять минут десятого.
— Ну, так когда же все-таки?
