Научите своих детей - Иван Фабер
– Миссис Хьюз, обещаем вам, виновный будет наказан по всей строгости.
Плач той ещё больше усилился, тогда как Том прибавил величину голосу:
– Я понимаю, насколько сильно данная потеря ударила по вам – я сам всю жизнь терял людей, близких и дорогих моему сердцу. И я прекрасно понимаю, чего желает душа человека, родственник которого был убит, убит ни за что.
Том обошёл скамью и сел рядом с женщиной с противоположной Марвину стороны. Полуобняв своими сильными руками беззащитную женщину, Том шепнул ей на ухо:
– Скоро будет публичный суд, и решение о жестокости наказания для виновного будет зависеть только от вас.
Он тут же отпустил женщину, что подняла голову и посмотрела своими маленькими, серыми глазами на детектива – в ответ на этот полный только что приобретённой надежды взгляд Том кивнул, взяв её за руку.
– Обещаю вам, Господь, – Поулсон глянул на алтарь, – покарает виновных за их грехи, а тем, кто перенёс страдания, подобные мучениям Христа, обеспечит райскую жизнь.
С этими словами он встал, вежливо попрощался с Ребеккой, подошёл к закрытому гробу Даниеля, положил на него руку, развернулся и зашагал, не дожидаясь напарника, к выходу.
– Прощайте.
Марвину ничего не оставалось делать, кроме как последовать примеру коллеги.
Выскочив из церкви, Том нарочно, но будто случайно, с видом пренебрежения, оттолкнул стоящего за дверью мерзавца, после окинув взглядом ещё нескольких ТВ-шных крыс, после чего направился к машине. Марвин вышел за ним, и, ненавистно посмотрев на каждого из подслушивающих, прорычал им, чтобы они убирались отсюда.
Через полтора часа, как и оговаривалось, два детектива приводили себя в порядок перед выступлением. Том стоял в туалете и глядел на себя в зеркало – небольшие мешки под глазами, слегка посеревшее благодаря отсутствию режима и лёгкой щетине лицо. Если приглядеться, можно было рассмотреть раздражённые слизистые глаз. Он думал, взять ли ему «подкрепления» перед конференцией, и скажется ли на этом, казалось, обычном, моменте его жизни, но лишь представив, как он палит себя перед огромной аудиторией, Томас осознает – всякий сверху лишит его возможности творить суд дальше, лицезрев подобное.
Мысли о предстоящем всё чаще и чаще напоминали ему об МДМА, ещё со вчерашнего разговора с начальством. В ящике Пандоры у Тома лежало ещё одно оружие – алпразолам. Если первое, чем он хотел воспользоваться, могло выдать его внешним видом перед камерами, то бишь нестандартным, слегка возбуждённым, поведением, хотя без сторонней стимуляции Том был уверен, что будет выглядеть гораздо хуже, то алпразолам был способен выбить из него категорически всю панику, наделив железным терпением – тогда хватит ли ему харизмы и эрудиции, чтобы обратить толпу против того, кто сейчас за решёткой?
За «ксани» Томас брался очень редко – давний знакомый, практикующий психиатр-нарколог, в ходе лекций о наркомании, её связи с криминалом, а также о криминогенных состояниях, к которым приводит то или иное вещество, очень помог Тому в плане ориентации в собственной «зависимости». Почему в кавычках? Да потому что Томас не был зависимым. Он мог годами не употреблять даже спиртного, и окажись в его руке что-нибудь, объективно оценив ситуацию, Том способен решить – употреблять или нет. Также дела обстояли и с “ксанакс” – о действиях этого чудо-препарата среди молодёжи ходили легенды, однако Том не знал ни одного выжившего едака этих таблеток – все либо сходили с ума от переизбытка наркотика, либо от его нехватки. В любом случае дело всегда кончалось самоубийством. Наркологи же не хотят связывать своих пациентов, сколько бы они их не любили или не ненавидели, с ним – «ксанакс» такое же ужасное изобретение человека, как и героином. Ребята, что без перерывов употребляли его чуть больше двух недель, уже никогда не научатся радоваться жизни без этого «чуда в меле».
Решив остаться в трезвом сознании, Том посмотрел на себя в зеркало – ему уже не нравилось, как он выглядит – ему не хотелось участвовать в фальшивой демонстрации подготовленных заранее достоинств сотрудников их отдела, поэтому галстук, который так редко оказывался на шее своего хозяина, был снят, так же, как и теснящий плечи пиджак, рукава вновь завёрнуты, а верхняя пуговица освободила свод шеи.
– Плевать, – сказал он вслух, посмотрев на себя обновлённого.
Вернувшись в кабинет, Том увидел своего коллегу, видом напоминающего офисного работника.
– Что? – Мартин расставил руки в стороны.
– Ничего. – Том увёл взгляд в сторону.
В кабинет зашёл Йозеф – по его внешнему виду не сказать было, что он отработал дежурство.
– Так, парни, они уже внизу. В принципе, мы можем выходить. – Взгляд его пробежался по Додсону и остановился на Томасе. – Надеюсь, ты пиджак оденешь?
– Шеф, я иду не на свидание – вот мой рабочий вид.
– Ну, ладно, – он, ухмыльнувшись, махнул рукой и вышел из кабинета.
Весь штаб начальства находился в актовом зале, напротив нескольких десятков камер и микрофонов – те же самые, отвратительные лица подготовленных журналисточек, светящие своими белоснежными зубами. Том не слушал выступление Йозефа, какие вопросы ему задавали и чем он на них отвечал – его интересовала лишь интроспекция своего внутреннего состояния. Задолго до выхода на «сцену», до собственного приближения к кафедре, он чувствовал увеличение давления, приток непонятной паники, тогда как даже в самых экстремальных, казалось бы, для обычного человека, ситуациях его состояние почти ничем не отличалось от обычного.
Рядом стоял Марвин – ни намёка на улыбку, высокоподнятая голова, руки за спиной. Том же стоял, обхватив одной рукой живот, другая просто висела перед ним – его не волновали, возможно, неодобрительные взгляды кого-либо из присутствующих, будь то просто зевака из отдела, либо полковник – Томас думал о себе. Лёгкая паника заставляла его нестандартное мышление искать причины её появления, и Том копал внутри себя – но все попытки словно тычок пальцем в небо – куда не вставь лопату, она упиралась в какой-то абсурд, абсолютно нелогичный вывод.
Он вспоминал все моменты своей работы, анализировал их на приближение, возможно даже прямой контакт со смертью, и задавался вопросом, почему ни одно из пережитых состояний не отложило на него след, отпечаток, благодаря которому сейчас он бы держал себя в руках. Нельзя было сказать, что он сильно мандражировал – но давление у него точно было повышено.
Каким страхом вызвано это состояние? Страх чего именно? Томас начинал прямо издалека, чтобы не пропустить ничего: неужели это страх
