Пер Валё - Запертая комната
— Ну, дед, заказывай панихиду, — прошипел юнец со стилетом.
В эту самую минуту к месту происшествия подоспел мобильный отряд, и, когда в голове у Рённа прояснилось, полицейские уже успели избить лежачих лиходеев дубинками и пистолетами и заковать их в наручники.
Парень с велосипедной цепью первым пришел в себя, осмотрелся кругом, вытер кровь со лба и недоуменно спросил:
— Что произошло?
— А то, паренек, что ты на засаду нарвался, — объяснил ему один из полицейских.
— Полицейская засада? Против нас? Да вы что? Из-за какой-то тухлой трески?
У Рённа снова выросла шишка на голове — правда, это был единственный физический урон, который понесла спецгруппа в этот день; психологические травмы не в счет.
В оснащенном по последнему слову техники сером автобусе оперативного центра Бульдозер Ульссон выделывал замысловатые антраша от нетерпения, чем немало затруднял работу не только радисту, но и руководившему этой частью операции Колдьбергу.
Без четверти три напряжение достигло кульминации, потянулись нестерпимо долгие секунды.
В три часа служащие банка заявили, что пора закрывать, и сосредоточенным в зале полицейским силам во главе с Гюнвальдом Ларссоном оставалось лишь покориться.
Тяжкое чувство опустошенности овладело всеми, только Бульдозер Ульссон сказал:
— Господа, это временная неудача. А может быть, никакой неудачи и нет. Просто Рус проведал, что мы что-то проведали, и рассчитывает взять нас измором. Он пошлет Мальмстрёма и Мурена на дело в следующую пятницу, ровно через неделю. Фактически потеря темпа у него, а не у нас.
Первые тревожные сигналы поступили в половине четвертого. Причем настолько тревожные, что спецгруппа тотчас отступила в штаб на Кунгсхольмене, чтобы оттуда следить за ходом событий. В ближайшие часы телексы безостановочно отстукивали новые сообщения.
Мало-помалу картина прояснялась.
— Очевидно, слово Милан означало не то, что ты думал, — сухо сказал Колльберг.
— Не то, — согласился Бульдозер. — Мальмё… Вот ловкачи!
Удивительное дело: он уже целый час не метался, а тихо сидел на месте.
— Кто бы мог знать, что и в Мальмё есть такая улица, — проворчал Гюнвальд Ларссон.
— И что почти все новые отделения банков строят по одному чертежу, — добавил Колльберг.
— Мы должны были знать это, господа! — воскликнул Бульдозер. — Рус знал. Зато теперь мы будем начеку. Совсем забыли про рационализацию. Одинаково строить дешевле. Рус привязал нас к Стокгольму. Но в другой раз он нас не проведет. Главное, не сидеть сложа руки.
Бульдозер встал; он явно воспрянул духом.
— А где сейчас Вернер Рус?
— В Стамбуле, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Отдыхает там, у него несколько свободных дней.
— Так, — произнес Колльберг. — Хотел бы я знать, где отдыхают Мальмстрём и Мурен?
— Это не играет никакой роли. — Бульдозер все больше воодушевлялся. — Легко добыто — легко прожито. Скоро они опять появятся здесь. И уж тогда на нашей улице будет праздник.
— Как же, жди, — буркнул Колльберг.
Итак, туман развеялся совсем. И день был на исходе. Мальмстрём успел уже расположиться в гостиничном номере в Женеве, который заказал еще три недели назад.
Мурен находился в Цюрихе, но собирался завтра же двигаться дальше, в Южную Америку.
В сарае, у которого они пересаживались в другие машины, им удалось перекинуться лишь несколькими словами.
— Ты уж смотри, не выбрасывай заработанные тяжким трудом гроши на трусы и недостойных женщин, — наставительно произнес Мурен.
— Жуть какой куш отхватили, — отозвался Мальмстрём. — Что будет делать с деньгами?
— В банк положим, что же еще, — ответил Мурен.
В один из ближайших дней в отеле «Хилтон Истанбул», сидя в баре и потягивая коктейль «дайкири», Вернер Рус читал «Геральд трибюн».
Впервые сей разборчивый орган печати удостоил его своим вниманием. Короткая заметка, лаконичный заголовок: «Ограбление банка по-шведски».
Сообщались основные факты, в частности выручка налетчиков. Около полмиллиона долларов.
И второстепенная деталь:
«Представитель шведской полиции заявил сегодня, что организаторы ограбления известны».
Чуть пониже — еще одна телеграмма из Швеции:
«Массовый побег. Пятнадцать самых матерых грабителей бежали сегодня из тюрьмы Кумла, считавшейся абсолютно надежной».
Бульдозера Ульссона эта новость застигла в ту самую минуту, когда он впервые за много недель лег спать в супружескую постель. Он тотчас вскочил и забегал по спальне, упоенно твердя:
— Какие возможности! Какие сказочные возможности! Теперь пойдет война не на жизнь, а на смерть!
XXVIII
В пятницу Мартин Бек явился в дом на Тюлегатан в четверть шестого с бутылкой вина в руке и мозаикой под мышкой. На первом этаже ему встретилась Рея. Одетая только в длинный лиловый кафтан, она громыхала по ступенькам красными сабо, держа в руках по сумке с мусором.
— Привет, — поздоровалась она. — Хорошо, что ты пришел. Я тебе кое-что покажу.
— Давай я возьму сумки, — предложил он.
— Зачем, это мусор. Да у тебя и без того руки заняты. Это и есть та мозаика?
— Ага.
— Очень хорошо. Откроешь мне?
Мартин Бек распахнул дверь на двор, и Рея направилась к мусорным контейнерам. Он провожал ее взглядом. Ноги, как и фигура, — крепкие, мускулистые, ладные. Хлопнув крышкой контейнера, она сразу повернулась и побежала обратно. Бежала по-спортивному, слегка наклонив голову, уверенно и легко.
И по лестнице она поднималась почти бегом, он еле поспевал за ней.
На кухне за чашкой чая сидели двое — девушка по имени Ингела и другая, которой он еще не видел.
— Ну, что ты мне хотела показать?
— Сию минуту, — сказала Рея. — Пошли.
Мартин Бек пошел за ней.
Она показала на одну из дверей, выходящих в прихожую.
— Вот, прошу. Запертая комната.
— Детская?
— Точно. В ней никого нет, и заперто изнутри.
Он пристально поглядел на нее. Какая она сегодня бодрая и веселая…
Рея рассмеялась — у нее был чуть хрипловатый сердечный смех.
— Дверь запирается изнутри на крючок. Я сама его привинтила. Чтобы ребята могли уединяться, когда захотят..
— Но ведь их дома нет.
— Фу, дурачок! Я там убиралась, пылесосила, а когда кончила уборку, захлопнула дверь — и перестаралась. Крючок подскочил и упал в петлю. Теперь не откроешь.
Он подергал дверь. Правда, не поддается.
— Сам крючок — на двери, — объяснила она, — а петля на косяке. Крепко привинчены.
— Ну и как же теперь открыть?
Она пожала плечами:
— Видно, силу применить придется. Действуй. Как говорится, для таких вещей и держат мужчину в доме.
Наверно, у него был на редкость глупый вид, потому что она опять рассмеялась. Потом быстро погладила его по щеке и сказала:
— Ладно, Бог с ней. Сама справлюсь. Но как бы то ни было, вот перед тобой запертая комната. Не знаю только, какой вариант.
— А нельзя что-нибудь в щель просунуть?
— Щели-то нет. Я же тебе говорю, сама крючок ставила. Сработано на совесть.
Она была права: дверь решительно не поддавалась.
Рея взялась за ручку, сбросила правый башмак и уперлась в косяк ступней.
— Нет уж, постой, — вмешался он. — Лучше я.
— Давай, — уступила она и пошла на кухню к своим гостям.
Мартин Бек некоторое время присматривался к двери. Потом поступил так же, как Рея, — уперся ногой в косяк и взялся за ручку. Она была старая, добротная и производила вполне надежное впечатление.
В самом деле, другого способа нет. Разве что выбить шплинты из петель.
Сначала он дернул вполсилы, но во второй раз рванул уже как следует. Только на пятый раз его усилия увенчались успехом — винты поддались с жалобным скрипом, и дверь распахнулась.
Не выдержали шурупы, крепившие крючок, а петля сидела на месте, словно впаянная в косяк. Она была отлита заодно с опорной пластиной; в пластине — четыре дырки для шурупов.
Крючок даже не выскочил из петли — широкий, несгибаемый, видно стальной.
Мартин Бек осмотрелся в детской. Комната пуста, окно заперто…
Теперь, чтобы действовал запор, надо передвинуть крючок и петлю на несколько сантиметров. Вокруг старых дырок вся древесина измочалена.
Он вышел на кухню, там оживленно беседовали о геноциде во Вьетнаме.
— Рея, — сказал Мартин Бек. — Где инструмент?
— Вон там, в сундучке.
Ее руки были заняты — Рея делилась с гостьей секретами вязания, — и она показала ногой.
Он разыскал отвертку и шило, но она остановила его:
— Небось не срочно. Возьми себе чашку и садись с нами. Погляди, каких булочек Анна напекла.
Он сел и принялся за свежую булочку, рассеянно слушая их беседу, но затем в мозгу его будто включился магнитофон, который воспроизводил совсем другой разговор, происходивший одиннадцать дней назад.
Разговор в одном из коридоров Стокгольмского городского суда, состоялся во вторник, 4 июля 1972 года.
