Фридрих Незнанский - Любители варенья
— Уйди! Уйди, я тебе сказал. Слушай, не надо…
К кому это так просительно обращается лейтенант? Неужели к собаке? Вот в этом вся его гнилая интеллигентская сущность. Но Кальченко решил, что ситуация у лейтенанта вполне под контролем. В конце концов, он вооружен, в собаку стрельнуть — раз плюнуть. Это его вина, что в нем проснулась какая-то неожиданная жалость к лютой псине.
— Я не хочу в тебя стрелять… Пожалуйста! — слышался чуть ли не отчаянный голос Васнецова. Надо же, какой он, оказывается, любитель животных. Надо ребятам рассказать.
— Ненавижу стрелять в животных. Уйди, прошу тебя… Как унять этого пса?
У кого он спрашивает, интересно? Никто не отвечает. Сам с собой разговаривает, что ли… Может, пойти на подмогу? Но команды не было…
Кальченко не знал, что тот, к кому обращался Васнецов, даже при сильном желании ответить не мог, поскольку во рту у него был чужой носовой платок, приклеенный скотчем.
Белобров даже не ожидал такой удачи, и хотя мнения о Боксере не изменил, все-таки соизволил небрежно бросить:
— Молодец, Юрик.
Этого было достаточно, чтобы Боксер расплылся в улыбке. Когда Денис Иванович называл его по имени, это говорило о том, что он проявляет свою благосклонность. А если она к тому же подкреплена похвалой, то Боксер мог собой гордиться: шеф доволен. Еще бы, он держал в руках кассету, за которую уже несколько человек поплатились своей жизнью. А если бы кассеты у оперов не оказалось, неизвестно, кому бы сейчас улыбался Боксер. Может, рыбам, куда бы его отправили вслед за сестрой Гальки.
Особенно Боксера радовала разбитая рожа Турецкого. Но и фингал под глазами Плетнева тоже был ему в кайф. Оба опера сидели в углу дока, и скудный свет единственной электрической лампочки освещал их мрачные физиономии. И Белобров решил побеседовать с москвичами.
— Здорово, супермены. Не устали, часом? Ну, сейчас наотдыхаетесь. Гарантирую вам пожизненный покой. Здесь вам не Москва, заступиться некому. Никто и не вспомнит. Так, бегали какие-то и пропали… Кстати, а что это вы так суетились? Что вам дома не сиделось? Не пойму, зачем вы бегали… Что вам нужно?
Турецкий, фамилию которого Боксер теперь запомнит до конца своей жизни, и тут снагличал:
— Мы здесь на грязелечении…
Острит, сволочь. И страха на его лице ни грамма. Что ж за народ такой? Считай, последние минуты его жизни пошли, а он шутки шутит. Боксер этого понять не мог. И даже почувствовал к своему врагу уважение. Что-то ему подсказывало, что он в подобной ситуации вряд ли смог собой так владеть…
— Шутишь? — невозмутимо изрек Белобров и даже голос не повысил. Тоже кремень мужик, ну и самообладание у него! А Белобров продолжал спокойно и рассудительно, словно и не злился сегодня с утра, как незнамо кто: — У меня тоже для вас шутки припасены. Так сказать, домашняя заготовка. Кассеты у вас нет? Нет. Менты ее не видели, я знаю. Зато менты видели у вас в доме ствол, из которого девку застрелили в «Ставриде». А вторая, которую со дна морского, аки русалку, достали, тоже в морге лежит. И такой у меня к вам вопрос не вопрос, а констатация факта: на кого повесят эти два убийства? Ну, да вам уже все равно будет, потому что показания вы, увы, дать уже не сможете. Мне вас искренне жаль. Кстати, и Баула вам припишут. Зачем его завалили? Так что, парни, расплачиваться вам сейчас придется за то, что моего лучшего помощника закопали. Ну а ментам о вас хорошая память останется в виде двух сестер, невинно убиенных. Долго менты еще будут париться с этим делом, да концы не найдут. Я ясно выражаюсь?
— И главное, какие ученые слова знаете — например, констатация. Бандиты у нас какие нынче просвещенные пошли, — съязвил Турецкий.
— Мели, Емеля… — не поддался на колкость москвича Белобров и правильно сделал. Все равно им каюк. Зачем себе нервы портить? Боксер одобрил выдержку шефа, а тот уже обратился лично к нему: — Ну что, Юрик, «золотая голова», какие на доках несчастные случаи бывают?
Боксер опять расплылся в улыбке и хотел даже придумать что-нибудь оригинальное, сострить, но на ходу ничего в голову не пришло, и он коротко ответил:
— Разные…
— Вот именно, что разные. Ну, давай, не тяни, приступай. А то погрузка скоро.
Куда и девалась вальяжность шефа. Сразу весь подобрался, посуровел, и то понятно. Время идет, а дело стоит. А еще этих надо скоренько убрать.
Боксер и так уже знал, что нужно делать. Уже и с корешами обсудил, которые стволы в карманы попрятали, потому что дело предстояло поинтереснее, чем пустить две пули — каждому по одной. Завалить из ствола каждый дурак может. А вот то, что Боксер задумал, доставит ему гораздо большее удовольствие. Потому что ему еще хотелось и на мучения своих врагов, которые столько крови у него выпили, полюбоваться.
Боксер махнул корешам рукой, и они подошли с двух сторон к краю платформы дока и дружно ухватились за лист железа и сдвинули его с места. Открылся отсек, где стояла недвижимо темная вода. А он тем временем сорвал со стены жгут проводов и бросил их в воду.
— Вот, пожалуйста, — приглашающим жестом махнул рукой Боксер, указывая на отсек. — Называется лечебная ванна. То, что доктор прописал. В Сочи не езди… Да вы не волнуйтесь, здесь неглубоко, — ехидно заверил он Турецкого и Плетнева, с любопытством наблюдая за их реакцией. Но те как терминаторы — ничто не дрогнуло у них на лице. Даже как-то неинтересно.
— Заводите… — дал команду Боксер своим подручным, и те подхватили обоих и поволокли к отсеку, а там уж столкнули в воду. Как и обещал Боксер, было неглубоко — всего-то по пояс. Да какая разница, в конце концов, когда для электрического разряда глубина не имеет значения. Хватило бы и самой малости…
Боксер подошел к рубильнику и ерническим тоном обратился к операм, которые стояли в воде, как герои, которые ни шагу назад, еще бы сказали: «За нами Москва!»
— Готовы?
Боксер отвлекся только на минуту, взглянуть на Белоброва, чтобы проверить, доволен ли Сам такой отличной организацией казни. А Плетнев неизвестно зачем, во всяком случае потом никому не мог объяснить свое желание, поднял глаза и увидел Сергея Ивановича. Старик бесшумно полз по верхнему ярусу с ружьем в руках. Плетнев не успел подать знак Турецкому, но тот и сам понял, что события развиваются совсем не по плану Белоброва. Но надо было на несколько секунд отвлечь его внимание, чтобы он не успел дать команду Боксеру.
— Белобров! — громко позвал его Турецкий, даже эхо прокатилось по доку. — Ну, хорошо, ментам местным я ничего не говорил. Это правда. Но с чего ты взял, что об этом не знают в Москве? И про убийство, и про станок твой типографский под «Стамбулом»? И что вашего «Капитана Кука» не ждут сейчас на рейде? Коммуникации сейчас на большой высоте.
— Блефуешь, — недоверчиво ответил Белобров. — Если бы в городе летучий отряд был, вы бы здесь одни не шарились.
Турецкий бросил быстрый взгляд вверх удостовериться, что Сергей Иванович воспользовался паузой и готов прийти на выручку друзьям.
— Как знать? — загадочно ответил он Белоброву. — Только я хотел бы посмотреть на твое лицо, когда тебя будут брать.
Сергей Иванович тем временем решал, куда пустить первую пулю. В руку Боксера, которая уже тянулась к рубильнику, — тот только и ждал команды Белоброва, или в одинокую лампочку.
— Не увидишь, я обещаю, — заверил Турецкого Белобров и хотел уже дать команду Боксеру, пропустив мимо ушей последнюю фразу Турецкого: «А я уверен», как раздался неожиданный выстрел, после чего взвыл Боксер, отдернув руку от рубильника, а после второго выстрела разлетелась вдребезги лампочка и в доке наступил полный мрак.
Дальше Боксер только слышал пальбу, крики, эхо разносило их по доку, и казалось, что по крайней мере две армии участвуют в боях местного значения. И если бы не яростный вопль Белоброва: «Рубильник! Свет врубите! Не стрелять! Не стрелять, кому сказал!», он бы сосредоточился на боли, которая разрывала руку, но всеобщая сумятица отвлекала от своих страданий, и еще неизвестно, что было лучше. Через короткое время включилось аварийное освещение, Боксер сидел на полу, зажав раненую руку под мышкой, и громко ругался:
— Суки! Суки!
Плетнев уж выбрался из воды и стоял с пистолетом, мертвой хваткой вцепившись в шею Белоброва. То-то он затих, уже несколько секунд Боксер не слышал его криков. Напротив Плетнева стояли Чмырь и Колода, направив на него пистолеты.
— Выстрелю! — предупредил Плетнев, прижав дуло пистолета к виску Белоброва.
— Я тоже! — нервно воскликнул Чмырь. Позиция у него была удобная. Если Плетнев не успеет прикрыться Белобровым, то может распрощаться с жизнью, — заметил Боксер и, не сдержавшись, застонал. Все-таки рука очень болела, и даже адреналин, который так и пер из Боксера, не мог надолго отвлечь от боли.
А где же второй? — подумал Боксер и увидел и его, тоже незавидная у него позиция. На него направил пистолет Колода и только ждал решения Белоброва.
