Эд Макбейн - Вдовы

— Он был здесь, — сказала она.

— Как вам удалось это запомнить? — спросил Карелла.

Она ни на календарь не посмотрела, ни в книгу визитов…

— Лежала в постели больная, — ответила она.

— Ага, — проговорил Карелла. — Так.

— Чем вы были больны, мэм? — спросил Браун.

— В сущности, приходила в себя после операции.

— Какой операции? — поинтересовался Браун.

— Так, пустяки, — сказала она.

— Вы были госпитализированы?

— Нет; операцию сделали тем утром. Вечером Томми приехал за мной.

— Где делали эту операцию?

Полицейские подумали об аборте. Все смахивало на это.

— В Холлингсуорте, — сказала она.

Клиника неподалеку отсюда, в 32-м участке.

— И все-таки, какой характер носила операция? — спросил Карелла.

— Если уж вы должны знать, — сказала Изабелла, — это была чистка.

Карелла кивнул.

— Во сколько вы приехали из клиники?

— Примерно в четыре, в половине пятого.

— И вы утверждаете, что ваш муж был с вами?

— Да.

— А позже он куда-нибудь отлучался?

— В тот вечер?

— Да, вечером семнадцатого. Уходил он куда-нибудь после того, как вы приехали домой?

— Нет.

Твердо и категорично.

— Был дома всю ночь?

— Да, — отрезала она.

— Хорошо, благодарю вас, — сказал Карелла, а Браун мрачно кивнул.

На угловом указателе значились улицы Меридин и Купер, белые буквы на зеленом фоне. Одна надпись показывала на юго-восток другая на северо-запад. Под ними светло-голубыми буквами было крупно выведено:

Напротив, наискосок улицы, огромные, ярко освещенные окна клиники Фэрли Дженерал взметали резкие бело-желтые всполохи в черное безлунное небо. Без четверти двенадцать, улица тиха и безлюдна. Редко-редко проезжал автомобиль, а вообще-то движения здесь почти не было: водители избегали эту улицу с ограничением скорости до двадцати пяти километров в час, предпочитали Аверелл, выходящую на мост.

Стоя здесь, в тени деревьев, можно было услышать стук собственного сердца — такая была тишина. Рука на рукоятке револьвера в правом кармане длинного черного плаща, опять, опять черного. Рукоятка нагрелась, хотя сначала была довольно холодной в глубине кармана. Теперь — теплее. Рука немного повлажнела, но не от волнения; такое проделывалось столько раз, что уже не так волновало. Влажность — от предвкушения, ожидания… Убить ее в тот момент, когда она выйдет из этих дверей. Выпустить в нее всю обойму. Убить.

Она должна будет выйти в полночь.

По понедельникам она работала в вечернюю смену, с четырех до полуночи. Такие вещи надо знать с точностью: кто, где и когда будет находиться. Иначе ошибок не избежать. Пока ошибок не было. Они могли бы допрашивать как и сколько угодно, но сбоев не было. Чересчур хитро, умно для них, вот что это такое. Все, что вам остается делать, так это показывать им то, что хочется осмотреть, говорить им то, что они желают от вас услышать. И они этим довольствовались. Да, да, вы только посмотрите, какого дурака с ней валяли. О, как легко их дурачить, очень легко. Изображайте из себя именно такую личность, какую они себе представляли. Не важно, что у вас на душе. Забудьте про душевную боль, страдание. Покажите им только видимость. Проиграйте роль, которую они же и сочинили. Стереотип, штамп, придуманный ими? Да, это я. Похоже? Правда? Разве это не я? Как вы думаете, кто я? Любое представление обо мне, созревшее в ваших мозгах еще до встречи со мной. Не так ли? Разве это — я?

А ведь нет. Это не я. Нет. Простите, но — нет.

Вот это я. Другая «я».

Этот револьвер — тоже я.

Тяжелый, холодный, мокрый в моей руке.

До полуночи осталось пять минут.

Скоро выйдешь в своей накрахмаленной белой униформе. Никогда не переодеваешься после работы? Так и идешь, вся в белом, Госпожа Сестра Милосердия. Его первый и первоочередной выбор, тропинка, проторенная ко всем остальным. Как глупо, Боже, принципиально глупо и тупо! Стройная, красивая, твоя, подлинно американская блондинка. Да, у этого типа решительно слабость к блондинкам. Вернее, была слабость. Правда, теперь ты уже не та красотка, правда, мисс Соловушка? А блондинка только с помощью друзей, да? Маленькая услуга подружки — химии, краски «Клерол», так? И я тебе тоже чуть-чуть помогу сегодня. Помощь от мисс «кобры» в моем кармане, струйка из зуба «кобры». Всю в тебя выпущу! Чтобы окровавить твой светлый облик Сестры Милосердия. Утвердить мой образ, который ты сконструировала в своем представлении, каков бы он ни был! И я опять нынче ночью в черном, вся укрыта трауром, только лицо белое в темноте… Ну-ка, скажите, кто я?

Вспыхнула красная лампочка над входной дверью, как раз напротив.

Служебный вход. Такой тут висит знак.

Три минуты осталось.

Дверь открывается.

Выкатываются сестры, ординаторы, интерны. Скачут в ночь. Кто в форме, кто переоделся. Разбегаются. Но где же ты, Мадам Сестра? Ты не должна заставлять нас ждать. Мисс «кобра» и я делаемся очень раздраженными, если…

Вот!

Теперь она выходит. Прощается с мужчиной в голубом пиджаке поверх больничных штанов. Что-то говорит ему. Увидимся завтра, ага… Голос звенит в тихом ночном воздухе. Ан уж нет, ты завтра больше никого не увидишь… Так, поворачивается. Улыбаясь. Идет налево к киоску над станцией метро, на следующем углу. Впереди нее бегут две сестры. Итак: сейчас!

Шаг вперед. Быстро. Через улицу. Оружие наголо. Двигайся же, двигайся быстро. Позади нее. Тут! Тут! Тут! Тут!

Кто-то визжит.

Бежать отсюда.

Бежать!

Глава 11

Влети она в «дежурку» на метле, и то не выглядела бы столь ужасающе. Светлые волосы свалялись космами, голубые глаза метали молнии, губы закушены от гнева. Она, буквально перелетев через металлическую вертушку проходной, устремилась к Карелле и Брауну.

— Итак, я хотела бы вас выслушать! — заявила она.

Оба сыщика заморгали глазами.

Поскольку минут пять назад они ознакомились с баллистическим анализом, то могли ей сообщить, что теперь у них имеется адекватное представление о пулях 22-го калибра, которыми прошлой ночью была убита ее мать… Но, похоже, она была не в настроении выслушивать, что ее отец и мачеха были убиты из одного и того же револьвера. Они навидались всяких возмущенных граждан, но такое редко бывало на точке кипения. Ее кулаки были крепко сжаты, казалось, она изготовилась избить обоих, хотя они не знали, что ей такого сделали. Она им сказала:

— Почему вы меня не вызвали?

— У нас нет вашего вермонтского номера, — ответил Карелла. — Ваша сестра сказала… что сама позвонит вам…

— Оставьте ее в покое! Это ваша обязанность — известить меня об убийстве матери.

В принципе, это вовсе не входило в их обязанности. Нигде — ни в законе, ни в служебных инструкциях — не сказано, что полицейский следователь обязан извещать родственников о происшествии. Больше того: по нашим временам это являлось даже излишним. В большинстве случаев семью ставило в известность телевидение. В наставлении, подготовленном бывшим шефом детективов, семья и друзья по значимости занимали шестое место в перечне первостепенных рекомендательных процедур:

заведите рабочий блокнот;

определите необходимые личные средства;

выделите канцелярский персонал;

распорядитесь об установке дополнительных телефонных линий;

тщательно допросите всех свидетелей и подозреваемых;

расспросите семью и друзей погибшего в целях более полной информации о предшествующих событиях.

Как видите, семья и друзья должны быть опрошены лишь после подозреваемых. И уж только потом — побочная информация. Но нигде и никем не предписывалось, что детектив в первую очередь должен связаться с семьей, даже в том случае, — а такие случаи бывали, — если это оказывалось важнее всего. Прошлой ночью они тотчас позвонили Лоис Стайн и действительно спросили у нее номер телефона в Вермонте. Она сказала, что сама туда позвонит. Видимо, так и сделала. Потому что Бетси сейчас и была здесь, вся в пене, проклиная их, угрожая вчинить им иск или вообще повесить вверх ногами в Скотланд-Ярде. А именно такого наказания заслуживало их возмутительное преступление. Карелла же считал, что по-настоящему возмутительное преступление — это еще одно убийство. Поэтому он полагал, что взбешенной леди лучше было бы сосредоточиться не на поверхностных выдумках. А Браун мысленно даже перещеголял Кареллу: не Бетси ли прикокала свою мамашу? Опять проделала челночный прыжок в город и Вермонт. Пока, мама. Бай…

— Нам очень жаль, мисс Шумахер, — сказал он вполне искренне, — но было уже очень поздно, когда мы добрались до вашей сестры…

— На месте происшествия было так много хлопот, — добавил Карелла.

— И мы действительно запросили у нее ваш номер.