Виктор Пронин - Банда 8

— Почему вы так решили?

— В деле отсутствуют многие страницы.

— Так, — задумчиво протянул Олег Иванович, нервно барабаня пальцами по столу. — Так... Значит, говорите, сгорел портфель? Значит, говорите, со всем содержимым? В частном доме? В Немчиновке?

— О, вы даже знаете, где я жил! — воскликнул Пафнутьев.

— Работаем, — потупил глаза Олег Иванович. — Работаем, Павел Николаевич, не только же вам блистать осведомленностью! Ну, что ж, буду звонить Лубовскому.

— Зачем? — настороженно спросил Пафнутьев.

— Надо же порадовать мужика.

— Порадовать?

— Он будет просто счастлив, когда узнает об этом счастливом случае.

— Думаете, он не знает? Мне кажется, я намекал ему о пожаре...

— О том, что сгорел его портфель? Все, — Олег Иванович поднялся, — пора к Генеральному.

— Думаете, надо? — оробело спросил Пафнутьев, почувствовав опять где-то внутри холодный сквознячок.

— Не дрейфь, Павел Николаевич, — усмехнулся Олег Иванович, убирая бумаги со стола и запирая их в ящик стола. — В крайнем случае камушком пооткинемся. Слышали такую поговорку?

— Приходилось. — Пафнутьев тяжело поднялся, но тут же взял себя в руки, распрямился, вскинул голову, папочку со стола взял уже уверенно и даже с некоторым шиком сунул ее под мышку.

Генеральный сидел, склонившись грудью к столу, и на вошедших смотрел молча, как бы и не видя. Олег Иванович и Пафнутьев замерли у двери.

— Пришли? — спросил наконец Генеральный несколько сипловатым голосом — видимо, сдавленная столом грудь не позволяла ему говорить свободнее. — Ну-ну. Какие новости?

— Портфель, о котором спрашивал Лубовский, по всей видимости, сгорел во время пожара. В Немчиновке.

— Больше ничего радостного у вас нету?

— Павел Николаевич готов лететь в Испанию.

— Как появился этот материал, Павел Николаевич? — Генеральный ткнул пальцем в стопку газет, которая лежала перед ним на столе.

— Понятия не имею.

— И это правильный ответ, — произнес Генеральный тоном телевизионного шоумена. — Но вы хотя бы его читали?

— Пробежал, — осторожно ответил Пафнутьев.

— Пробегите еще разок, — хмыкнул Генеральный. — Не помешает. Чтобы было о чем поговорить в Испании. А то соберетесь там, а поговорить и не о чем, а, Павел Николаевич?

— Обязательно прочту еще раз, — заверил Пафнутьев, приложив руку к груди, что, видимо, по его мнению, было равноценно клятве.

— И это правильный ответ. Если думаете, что этот материал меня огорчил... Нет, не огорчил. Ничуть. Если думаете, что он меня обрадовал... Тоже нет, не обрадовал. Он должен был появиться с вашей подачи или же с подачи кого-либо... И он появился. Вас ждет тяжелая Испания, но, думаю, выкрутитесь. Сможете. Мне почему-то кажется, что вы его переиграете. У него опыт, но вы лукавее, Павел Николаевич.

— Спасибо, — сказал Пафнутьев, будто услышал невесть какую похвалу. — Буду стараться.

— У вас удивительное свойство произносить нужные слова в нужный момент. Это дано не каждому. Я знаю только одного человека, который обладает такими же способностями...

— Наверно, это вы. — Пафнутьев почтительно склонил голову набок.

— Совершенно верно, это я, — улыбнулся Генеральный. — Сложности, конечно, возникли, но это ожидаемые сложности. К ним все были готовы. Даже Лубовский. Иначе сколько ему можно лечить свои раны... — Генеральный повертел ручку на столе.

— Скажите, а президент, — начал было Пафнутьев, но Генеральный с неожиданной живостью его перебил:

— Президента я беру на себя. А вам отдаю Лубовского. И не думайте, что ваша задача легче. Вам не будет легче, чем мне. Предупредить хочу об одном — осторожнее. Маловато вы походили по нашим коридорам, маловато. Вам бы тут побродить еще лет пять... Вот тогда бы я отправил вас к Лубовскому совершенно спокойным. А сейчас что-то меня тревожит, что-то тревожит...

— Авось, — сказал Пафнутьев.

— И опять — это лучшее, что вы могли произнести. Зайдите в отдел кадров, в бухгалтерию. Все документы, деньги выписаны... Да, Олег Иванович? — спросил Генеральный.

— Все готово, выезжать можно сегодня-завтра.

— Вы едете к Лубовскому для допроса. — Генеральный воткнул указательный палец в стол. — Задаете те вопросы, которые считаете нужным задать. Можете поговорить и о газетном материале. Ваша задача получить ответы, под которыми он поставит свою подпись. Он должен подписать протокол. Он должен расписаться под своими словами. Ваша задача именно в этом. Что бы он ни говорил. Сразу предупреждаю — это будет непросто. Не любит он ставить свою подпись под своими же словами. Как и все мы, — опять усмехнулся Генеральный. — Хотя всем нам приходится иногда это делать.

— Приходится, — кивнул Пафнутьев.

— Еще... Не заблуждайтесь, не увлекайтесь... Ничем. Красотами, красотками, напитками, разговорами, анекдотами... Будьте суше, глупее, ограниченнее... Я ничего обидного не сказал?

— Прекрасные слова! — воскликнул Пафнутьев с подъемом. — Вы будто в душу мне заглянули.

— Спасибо, — кивнул Генеральный, думая уже о чем-то другом, не менее важном и ответственном. — Ни пуха!

— К черту!

— В случае чего — звоните... Олег Иванович, да?

— Телефоны у Павла Николаевича есть.

— Он знает, к кому обратиться в случае чего? Кому позвонить? Кого на подмогу вызвать?

— Все согласовано, — заверил Олег Иванович.

— Будьте бестолковее, Павел Николаевич, — дал еще один совет Генеральный. — Иногда это помогает.

— Спасибо, я об этом помню постоянно.

— Звоните Олегу Ивановичу... Докладывайте, как будут складываться дела.

Вместо ответа Пафнутьев скорчил заговорщицкую гримасу и потряс в воздухе кулаком — он почему-то решил, что уже может себе позволить такую вольность в разговоре с Генеральным. И тот не увидел в этом жесте ничего для себя недопустимого. На прощанье даже подмигнул Пафнутьеву: держись, дескать.

Барселона встретила Пафнутьева столь нестерпимо ярким солнцем, что он поначалу был даже озадачен — неужели так бывает? Видимо, в каждой стране свое понимание о ярком солнце, о погоде пасмурной, снежной, дождливой. Даже сквозь затемненные стекла здания аэропорта было видно, какое бесноватое светило висит над городом, куражась над людьми слабыми и беспомощными. Впрочем, присмотревшись, Пафнутьев опять же с озадаченностью увидел, что люди вовсе не выглядят столь уж подавленными, они ведут себя так, как должны вести себя люди просто в хорошую погоду.

Проходя на выход с небольшим своим чемоданчиком, он увидел человека невзрачной наружности, лысоватого, но с явно спортивной выправкой, чем-то он занимался в тренажерном зале, это было заметно сразу. В высоко поднятой руке он держал лист бумаги, на котором было написано одно слово — «Пафнутьев». Сомнений быть не могло — человек встречал именно Пафнутьева Павла Николаевича.

В этом не было ничего удивительного, поскольку перед самым отлетом из Москвы на Пафнутьева опять вышел Лубовский. Даже на расстоянии чувствовалось его хорошее настроение, даже не то чтобы хорошее, а задиристое, боевое, он как бы уже готовился к схватке со следователем. Но Пафнутьев понял — играет Лубовский, играет увлеченно и даже привычно. Он уже начал привыкать к наступательной манере Лубовского, к его постоянной готовности рассмеяться, пошутить, бросить словечко дерзкое и рискованное. Но в то же время, в то же время Лубовский умудрялся вести себя как человек, настроенный дружественно и даже панибратски. Дескать, в чем дело, ребята, все мы здесь свои люди и договориться всегда сумеем легко и просто. Такая вот у него была тональность разговора, хотя помнил Пафнутьев, хорошо помнил и другой тон Лубовского — настороженный, провоцирующий, если не сказать — угрожающий. Но он быстро брал себя в руки и опять превращался в своего парня, готового посмеяться, похлопать собеседника по спине, поприжать его к груди, показывая полнейшее расположение, а то и любовь, да, ребята, даже любовь к ближнему удавалось проявлять Лубовскому легко и непосредственно.

Но и тут Пафнутьев не заблуждался, ничуть, ребята, не заблуждался, хотя, как человек искренний и открытый, охотно принимал расположение к себе, от кого бы то ни исходило, даже от Лубовского. И в этом была не глупость и простоватость, а затаенная мужицкая хитринка, обостренная, доведенная до совершенства многолетней его работой.

— Здравствуйте, Павел Николаевич! — с подъемом произнес Лубовский, когда Пафнутьев в квартире Халандовского едва поднял тост, чтобы выпить за мягкую посадку в Барселоне.

— Приветствую вас, Юрий Яковлевич! — с неменьшим подъемом произнес Пафнутьев — он уже перестал удивляться нечеловеческой осведомленности Лубовского. Понимал — шутки это, и за ними не столько ум и проницательность, за ними почти неуловимая ограниченность, желание произвести впечатление и озадачить собеседника. Так иногда ведут себя домашние фокусники, поражая полупьяных гостей карточными вывертами. — Как ваше здоровье, Юрий Яковлевич? — продолжал куражиться Пафнутьев, но понимал при этом — есть жесткая граница, на которой он должен остановиться.