Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
Аптекарь молча смотрел на Питта, лицо его стало совсем печальным.
– Но нет смысла преследовать матерей по суду, – тихо продолжал он, – им все одно, без разницы. Родители работают до изнеможения и не знают, кого просить о помощи. Женщины рожают почти ежегодно, не считая выкидышей, и нет никаких средств это предотвратить, только сказать мужу «нет» – если тот согласится. А что мужчине надо? У него и так мало удовольствий, и он считает, что право быть с женщиной у него никто не может отнять. – Он покачал головой. – В доме нет достаточно еды, места, где можно уединиться… у этих несчастных нет ничего.
– Я и не собираюсь их преследовать, – ответил Питт, сглотнув застрявший в горле комок. – Я ищу того человека, который отравил взрослого мужчину, добавив опиум ему в виски.
– Какая-нибудь бедная женщина не могла больше выносить такой жизни? – предположил аптекарь, закусив губу и глядя на инспектора, словно заранее знал ответ.
– Нет, – сказал Томас громче, чем собирался, – эта женщина уже, можно сказать, миновала детородный период, да и муж отличался умеренностью привычек. Она же и ее любовник…
– Господи боже! – Аптекарь невольно отпрянул. – И вы хотите знать, могла ли она достать опиум, которым отравила мужа? Боюсь, что могла. Все могут. Это совершенно нетрудно, и при покупке не обязательно сообщать свое имя. Вам очень и очень повезет, если вы найдете того, кто припомнит, что продал опиум ей или ее любовнику – в случае, если виноват он.
– Или кто-то другой, – грустно констатировал Питт.
– Господи помилуй, а что, смерти того бедняги еще кто-нибудь желал?
– Возможно. Он был человеком очень известным и авторитетным. – Так как Томас уже высказал подозрения по поводу вдовы, то решил не называть имени Стаффорда. Если его отравила Джунипер, то об этом скоро все узнают, а если нет, то незачем увеличивать ее горе – бремя вдовы и так достаточно тяжело.
Аптекарь печально потряс головой:
– Да, опасная эта штука опиум. Достаточно только начать, и уже почти невозможно отказаться от этой привычки. Мало кто может удержаться от употребления его все в большей дозе. – Его добродушное интеллигентное лицо приобрело сердитое выражение. – Невежественные врачи давали его на операциях во время Гражданской войны в Америке, думая, что это не так опасно, как эфир или хлороформ, особенно если вводить его при помощи новейшего тогда изобретения – шприца – прямо в вену, а не через желудок. Они, конечно, ошибались. А в результате у них сейчас на руках четыреста тысяч рабов ужасной привычки. – Он вздохнул. – Это единственная война, которую мы одновременно и выиграли, и проиграли. Возможно, мы гораздо больше проиграли, чем выиграли.
– Американскую гражданскую войну? – смутился Питт.
– Нет, сэр, опиумную войну с Китаем. Наверное, я плохо объяснил.
– Нет, вы все хорошо объяснили, – любезно ответил Питт, – и вы совершенно правы. Благодарю за помощь.
– Не стоит. Сожалею, что был вам так мало полезен. Боюсь, что любой человек, у которого есть несколько лишних пенсов в кармане, может купить достаточное количество опиумных палочек, растворить их, влить раствор в виски – и никто не узнает, у кого он их купил. Ведь, как бы то ни было, ничего незаконного в акте купли-продажи нет. – Он задумчиво взглянул на Питта. – Вы можете целый год истратить впустую, ходя от одного аптекаря к другому в радиусе сорока миль вокруг Лондона и дальше, если та дама, которую вы подозреваете, имеет средства и возможность ездить. Как я уже сказал, опиум очень легко достать по всей Восточной Англии и в болотистых графствах на расстоянии всего ста или ста пятидесяти миль от Лондона.
– Тогда мне надо прибегнуть к другим средствам, чтобы выяснить правду, – согласился Томас. – Благодарю вас и желаю удачного дня.
– Доброго дня, сэр, и удачных поисков.
Только в середине дня Питт получил возможность увидеться с судьей Игнациусом Ливси. Инспектора провели к нему в контору. На улице уже похолодало, и Питту было приятно войти в теплую комнату с хорошо растопленным камином и богатыми коврами, бархатными драпри, надежно загораживающими хозяина от внешнего мира; с резной, богато украшенной каминной полкой, что говорило о достатке и комфорте, с книгами в кожаных переплетах, бронзовыми статуэтками, блюдами мейсенского фарфора, которые вносили в обстановку оттенок изящества и роскоши.
– Добрый день, Питт, – любезно приветствовал его Ливси. – Как продвигается расследование причин смерти бедняги Стаффорда?
– Доброе утро, сэр. Пока не очень плодотворно. Оказалось, что каждый, у кого есть несколько лишних пенсов, может без труда приобрести опиум. И его покупают главным образом бедняки – как мне сказали, чтобы успокоить крикливых младенцев и помочь страдающим разнообразными болезнями, иногда даже не совместимыми друг с другом.
– Неужели? – поднял брови Ливси. – Но это же так трагично. Здоровье общества – одна из самых важных и насущных наших проблем, вместе с невежеством и бедностью… Однако вы узнали хоть что-нибудь в результате своих поисков опиума?
– Совсем ничего, – признался Питт.
– Пожалуйста, садитесь и располагайтесь поудобнее, – пригласил его Ливси. – На улице стало холодно, как мне доложил клерк. Немного рано, но не хотите ли чашку чая?
– Да, с большим удовольствием, – принял приглашение Томас, садясь в большое кожаное кресло напротив Ливси, восседавшего за письменным столом.
Судья нажал кнопку на стене рядом с собой, и через минуту вошел клерк. Ливси попросил принести две чашки чая, откинулся назад и с любопытством оглядел инспектора.
– Что же снова привело вас ко мне, мистер Питт? Я ценю любезность, с которой вы сообщаете мне о том, как продвигается расследование, даже если оно не продвигается. Но мне кажется, что это не все, о чем вы хотели мне поведать.
– Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне, сэр, все, что можете припомнить о том вечере, когда умер судья Стаффорд. С того самого момента, как вы встретились в театре.
– Разумеется, хотя не уверен, что это может в чем-то помочь. – Ливси сложил руки на животе, его тяжелое лицо было спокойно. – Я приехал в театр минут за двадцать до начала спектакля. Было чрезвычайно многолюдно, что естественно. Так всегда бывает в подобных заведениях, когда пьеса хоть сколько-то интересна, а тогда должна была идти популярная вещь и с прекрасными актерами. – Он снисходительно и с легким презрением улыбнулся. – Конечно, как всегда, на балконах и галерке теснились проститутки, разодетые в потрясающе яркие цвета. На расстоянии это зрелище великолепно, и мужчины пожирали их глазами, а некоторые шли значительно дальше. Однако это совершенно обычная вещь, и вы сами, несомненно, не раз наблюдали подобную картину.
Вернулся клерк с подносом, на котором стоял серебряный чайник с изогнутым, как лебединая шея, носиком, серебряный же сливочник, сахарница со щипцами, две чашки китайского фарфора с блюдцами, полоскательница и серебряное ситечко. Две серебряные ложечки были украшены вверху перламутровыми раковинками. Ливси рассеянно поблагодарил клерка и, как только тот исчез, беззвучно затворив за собой дверь, разлил чай.
– Я заметил одного-двух знакомых, – продолжал он рассказ, глядя на Томаса с едва заметной усмешкой. – Полагаю, что кивнул в знак приветствия одному-двум, а затем прошел в свою ложу. Часто я приглашаю к себе в ложу гостей, но на этот раз жена не смогла со мной поехать, и я остался в одиночестве. Очевидно, поэтому и решил в перерыве навестить Стаффорда, но, обменявшись с ним любезностями, ушел. – Он с наслаждением пил чай – то был «Эрл Грей», тонкий, ароматный и дорогой напиток.
– А почему, сэр? – Питт несколько выпрямился в кресле.
– Он пошел в курительную комнату, – отвечал Ливси, слегка покачав головой и улыбнувшись. – Очень шумное место, мистер Питт, и слишком общественное. Место, куда удаляются джентльмены, чтобы покурить, если есть желание, или укрыться на несколько минут от женского общества и, возможно, поболтать друг с другом, обсудить дела, если понадобится. Там было очень много народу, некоторые особы весьма скучны, и я не желал портить себе вечер. Я заглянул туда, но не остался.
– А вы не заметили, был ли там мистер Прайс?
Лицо Ливси омрачилось.
– Понимаю, почему вы спрашиваете, мистер Питт. Но, как и любой более или менее здравомыслящий человек, я пытаюсь избегать подобных мыслей. Да, он был там и разговаривал со Стаффордом. Вот и все, что я успел увидеть. Не могу, однако, сказать, что у него была возможность даже дотронуться до фляжки. Лично я не видел, чтобы Стаффорд из нее пил. Сомневаюсь, что он вообще доставал ее из кармана во время антракта. Гораздо вероятнее, он пил из нее в темноте и недоступности собственной ложи. Так бы поступил и я, предпочитая, чтобы меня не видели за этим занятием в общественном месте, или в буфете, где продаются напитки. – Он по-прежнему смотрел на Питта с улыбкой, но уже печальной, как бы комментируя свои соображения насчет слабостей человеческих, не свойственных ему самому. – Вы понимаете меня?
